— Алешенька, я так хочу тебя, можно я расстегну их?..
И, не дожидаясь, она буквально сдернула с меня брюки, вновь вдавившись грудью в мою грудь.
Ее кожа была очень нежной, но тугой. Несколько родинок-конопушек на хрупких плечах. Совершенная невинность. Кто же наказал ее (и меня) так? За что?
Я касался ее как будто первый раз. Да это и был, собственно, первый раз. Все было новое, неизведанное, нетроганное.
Мы были голы, за исключением двух полосок материи, сжимающих наши раскаленные бедра. Не давя, она лежала на мне. Ее лобок двигался по моему концу плавно, вверх-вниз, возбуждая до боли.
Мои руки гладили ее спину, касаясь половинок. Соскальзывали по бокам, касаясь то ребер, то груди. Я никогда не прикасался к этому телу, какое классное, уникальное тело. Абсолютное совершенство. И вдруг как ток прожигает меня до мозга: его касались, мяли другие, оно заражено. Я дергаюсь, она прижимается крепче. Наши объятия душат наши тела.
Возбужденный шепот врывается в меня:
— Алешенька, я только сниму их, я хочу коснуться тебя.
Я чувствую воздух, возбуждающий мою головку до взрыва. Наши тела трутся. Мой конец вдавливается в ее живот. Ложбинку пупка. Сильнее, все сильнее. Скользит, ласкает, трется. Я чувствую, еще мгновение — и в моем канале произойдет великий перелом, — все взорвется и вырвется наружу. Лита начинает вся дрожать.
— Хочу, хочу тебя, я умру сейчас.
— Нельзя, нельзя, — неосознанно, как невменяемый, бормочу я.
— Я вылечена, я здорова, пожалуйста…
Я резко переворачиваю ее на спину и срываю трусики с приподнявшихся бедер. (Я не могу больше ждать.) Мое тело вгрызается в ее. Она неимоверно сильно раздвигает ноги.
— Да, да…
И тут же сжимает судорожно мои бедра своими. Я дергаюсь вверх, разрывая сомкнутое пространство. И его влажные внутренности.
— Ах-х, — кричит она, — еще, глубже! Войди, в меня, внутрь…
Дикие рывки совершают бедра. Вверх, вверх! Вглубь, вглубь…
— Мой, мой, — хрипит голос. — Мой, — кричит она, содрогаясь.
Громаднейшая, раскаленная волна начинает расти, потом катиться, поднявшись доверху. Я чувствую, как раскаленная лава, обжигая, рвется (несется) наружу.
— Да, да, ох! — Она судорожно хватает мои бедра.
Но я вырываюсь и в последний миг выхожу из нее и тут же чувствую, как сперма толчками, вырвавшись, течет по ее животу, моему…
— Нет, нет, Алешенька…
Она пытается скользнуть вверх, и… я сдерживаю ее, и она дико вжимается в него. Как приклеиваясь…
Из меня вырвался, наверно, океан. Выплеснувшись. Только теперь я осознаю, как хотел ее. Безрассудно.
— Я так все люблю в тебе, — говорит Лита, гладя низ моего живота. — Ты такой родной. Все такое сладкое. Каждый кусочек, настолько близкий.
У меня стучит в висках от оргазма. Я уже начинаю раскаиваться и клясть себя, что не сдержался. Ради одной-двух минут. Я как будто запятнанный теперь: я коснулся ее внутри… после них.
О ужас! Зачем такие мысли у меня в голове…
Она чуть не целует меня в губы в приливе благодарности, я уворачиваюсь и опускаюсь рядом.
— Тебе понравилось?
Я молчу. Потом говорю:
— А тебе?
— Да, все, что ты делаешь, я обожаю.
— О чем ты думала во время…
— О тебе, о твоем теле, движениях…
— И все?..
— Как ты входишь в меня, разрывая.
У нее действительно все сжалось за это время и было узко. Как будто она еще не стала женщиной. Я поднимаю ее руку наверх. Она в белых следах.
— Пойди помойся, только осторожно.
— Да, я иду, а ты мне дашь полотенце?
— Оно висит в ванной.
— Так ты знал!..
— Для лица, я потом повешу другое.
Она вспархивает, я смотрю на ее упругие половинки. Попы. Как они деликатно переходят в талию. Она еще не стала моей, она еще не знает, что со всем этим можно делать. Разламывать, сжимать, целовать, ласкать. Бесконечное количество глаголов. Действия. Надо только иметь желание или забыть, что произошло. Что именно между этих половинок, когда они сидели в кресле, касаясь своей нагизной подушки, кто-то вгонял свой зараженный член. И кончал в ее… В ее нераскрывшийся бутон, заражая розу.
Она возвращается в шелковом халате. Я вопросительно смотрю на нее.
— Я взяла с собой из дома.
— Так ты ожидала…
— Я подумала, если ты захочешь обнять меня…
— С каких пор ты стала такой предусмотрительной?
— Я учусь… у тебя.
— Я, к сожалению, не предусматриваю ничего вперед.
— Ты не хотел, чтобы мы были вместе. — Голос ее грустнеет. Она запахивает китайские вазы вокруг бедер. Мелькает лобок огненного цвета с медным отливом.
— Это все гораздо сложнее: чем хотел — не хотел.
— Расскажи мне, может, станет легче.
— Я не могу расплакаться на груди. Даже такой, как твоя. (Она улыбнулась сквозь грусть.) Тем более тебе.
— Почему — тем более?
— Это как… у человека, ударившего тебя, просить ласки или сострадания.
— Но я не хотела доставлять тебе боль! Я не делала этого специально!..
— Сделанного не воротишь. Сколько бы я отдал, чтобы…
— Алешенька, — она прильнула ко мне, — почему ты об этом все время думаешь? Ты сойдешь с ума. Я стараюсь не думать и выбросила все из головы.
Ее халат распахнулся, я увидел согнутое, сидящее, переломленное бедро. Какая линия!
— Я знаю, что ты ни о чем не думаешь. Мы разные существа, я мужчина, а ты — только становишься женщиной. Поэтому психология и мышление наши совершенно разные.
— Но ты мучаешься, а я кляну себя… Ты никогда не сможешь забыть? Переступить.
— Не знаю, думаю, никогда. Мне это мешает жить. Я стал дерганый, нервный. Меня мучает мое бессилие. Надо было с ними расправиться, топором…
— Я повела тебя этажом выше…
— Ах, вот как!
— Я боялась за тебя, ты бы не сдержался.
— Но был бы спокоен.
— Сидя в тюрьме?..
— Кого это волнует.
— Ты готов был ради меня сесть в тюрьму?
— При чем здесь ты?!
— А кто?
— После преступления должно быть наказание. За преступлением должно последовать наказание.
Ее губы выдохнули у моего лица:
— Поцелуй меня.
Я коснулся ее скулы, потом шеи и языком проник в ухо. Она задрожала, мы возбудились одновременно.
Я пошел и встал под холодный душ. Второй раз сдаваться, падать, я не хотел. Но я желал ее.
Она принесла мне свежее полотенце, быстро освоившись. Я вытираюсь, а она стоит спиной ко мне. Хрупкие, девичьи плечи, так хочется обнять их, сжать, защитить. Но я не позволяю себе расслабиться, стараясь говорить и относиться к ней как можно безразличней. Да почему же все наоборот?! Все наизнанку.
— Алешенька, через три недели начинается фестиваль. Если хочешь, я попрошу знакомого сестры достать билеты?
— Не знаю.
Я не хотел от нее ничего.
— Ведь я знаю, ты любишь кино.
Я любил кино, это была моя страсть, я забывался в кино. Уносился в другие миры, общества, жизни.
— Чем занимается твоя сестра?
— Она врач, вернее, будет врачом через год. Сейчас в ординатуре. Она тебе понравилась?
— Нет. Ни она, ни ее друг.
— Я прошу прощения за них. Они чувствуют себя виноватыми и хотели бы пригласить нас куда-нибудь пойти.
— Ты соскучилась по ресторанам?..
— Я — нет… да… — Она запуталась.
Я закончил вытираться и обмотал бедра полотенцем. Она обернулась и обняла меня за спину. Ее прохладные пальцы взбирались вверх к моей шее. Потом опускались вниз к моим позвонкам. Где она этому научилась? Это возбуждало. Да еще грудь, упирающаяся в меня, и торчащая без лифчика, как…
— Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделала?
— Верни мне ту Литу. Прежнюю…
— Я осталась такой же, но это невозможно. Даже я не могу это сделать для тебя.
Я вздохнул, высвобождаясь.
— Я все сделаю, что ты пожелаешь. Я буду твоей рабой. Неужели ты никогда не извинишь меня?
Я молчал.
— Я так люблю тебя.
Странно, когда мы начали встречаться, она совсем меня не любила. Я понизил голос:
— Даже это не может изменить психику человека. Я не могу не думать, я не могу не мыслить.
— Что же мне делать?
— Я не могу от этого избавиться. Я как в кабале.
— Я все сделаю, родной, только скажи что.
— Стать идеальной, но ты идеальной никогда не станешь.
— Почему ты так переживаешь из-за меня?
— Ты попала в какой-то разрез моей души. И осталась там. Я никогда не забуду девятое мая. Прекрасный и проклятый день. Я раздваиваюсь. Внутри две Литы, одна до девятого мая, другая — после девятого мая. А я хочу только одну. Раздвоение ведет к шизофрении. Хочу ту Литу, невиннейшую, не испачканную, от прикосновения к которой у меня раскалялись ладони. Ее не вернуть. А значит, ничем не помочь.
Она слушала, не дыша, и не понимала. Потом вздохнула и преданно, как собака, посмотрела на меня. Для нее это было все сложно. В глазах ее читался скрываемый вопрос: зачем так сложно?
Я взял ее за подбородок.
— Можно… я приготовлю тебе ужин? Я никогда этого не делала.
Все, что ее волновало…
Мы сидим за столом напротив. Она в своем, сжимающем фигуру; платье, на мне только рубашка. Я открыл бутылку шампанского. Она всегда его любила. Ей налита четверть тонкого бокала. Только четверть.
— Чтобы тебе стало легче, Алешенька, — говорит она, и крупная слеза скатывается по щеке в бокал.
Сколько еще будет слез! Впечатление — они единственные станут спутницами ее жизни.
— Хватит, — говорю я, и она тут же успокаивается. — Чтобы ты была счастлива, — говорю я механически.
— Спасибо, мой дорогой. Я буду счастлива только с тобой.
Мы пьем глотками колючее шампанское. А потом едим.
Она говорит, что у нее слегка кружится голова и, если можно, она приляжет.
Я киваю, погруженный в свои раздумья.
Она ложится на диван и просит меня посидеть рядом. Чтобы подержал ее руку. Я слаб. Я не встречал сильных мужчин, когда дело касается женщин. Красивых женщин. Я вытираю губы салфеткой и встаю из-за стола. Она подвигает свои бедра в глубь дивана. (Почему именно они так возбуждают меня?) Я наливаю себе в бокал шампанского, чтобы хоть как-то выключить свою разгоряченную, воспламененную голову.
Человек странно устроен: он хочет понять, что не может понять, а то, что может понять, — не хочет понять. Я никак не хочу согласиться с данностью того, что произошло, что изменить уже нельзя. Никогда, никак. Что остается только возмездие.
Потом рассуждения — а что даст возмездие? Почему его хочется. Почему кажется, что оно принесет удовлетворение. В чем механизм удовлетворения от возмездия? В чем?..
Она тянет мою руку вниз, и я сажусь.
— Можно я глотну из твоего бокала?
Они уже сидят, скоро будет суд, их признают виновными…
— У тебя же кружится голова?
— Чуть-чуть, мне приятно будет — после твоих губ.
Я отдаю ей бокал, она глотает. Девочка ничего не помнит, ее это не волнует. Пьет со мной из одного бокала. Как ни в чем не бывало. А ведь она пила тогда…
Я встряхиваю головой: хватит! Это же шизофреническая пытка казнить самого себя. За что? Что я с ней…
— У тебя болит голова, Алеша? — Глаза смотрят с поволокой на меня.
— С чего ты взяла?
— Ты встряхнул головой…
— Тебе показалось.
— Нигде не больно?
— Нет, мне сладко.
Почему же я несчастлив, думаю я, глотая инстинктивно содержимое переданного ею бокала. Смотрю, как в ее глазах возникает и стоит желание.
— Ты меня очень возбуждаешь. Еще месяц назад я совсем не представляла, что можно так чувствовать, ощущать. И не верила, когда говорила об этом знакомая. Я не думала, что вид мужчины способен возбуждать. Они мне не нравились.
Я вздрагиваю. Она осекается, поняв.
— Кажется, шампанское совершенно развязало мой язык.
Ее ресницы чуть смыкаются, оставляя разрез-щелку, в которую она смотрит на меня. Не скрывая своего желания. Неужели она пьяная после двух глотков шампанского? Да ведь она же никогда не пила! Что же было тогда после водки?.. Ведь ее спаивали, это ясно. Зная, чтó сделают потом. Делали преднамеренно. Предумышленно. Это как задуманное убийство. Мои зубы сжимаются с тихим скрежетом.
Она умоляюще смотрит на меня:
— А можно я останусь, я позвоню маме и отпрошусь?
Я молчу. Я вспоминаю последнюю ночь вместе. «Перебей, перебей…» Я был в шаге от вечной пропасти…
— Алешенька?
— Да?
— Вернись ко мне, не надо думать все время, мне страшно, когда ты думаешь…
Я смотрю в ее опьяневшие глаза, на красивые губы. В таком состоянии ей точно лучше никуда не ехать. (Нет самца, который на нее не захотел бы позариться. Уж слишком она антична.)
— Ты мне разрешаешь?.. — Она замирает.
— Хорошо, — соглашаюсь я. По своим причинам.
Лита уже зацеловывает шею, цепкими пальцами сжимая мою голову.
— Когда ты будешь готовиться к зачету? — Я высвобождаюсь.
— Я привезла все с собой.
— А-а…
— Я думала, если ты будешь заниматься и не захочешь, чтобы я отвлекала тебя…
— Только поэтому?..
— Ну еще… я мечтала провести с тобой ночь. Оказаться, наедине, спрятаться в твое тело, укрыться твоей кожей.
Этот сладкий яд, десертный вливается в меня, я слушаю его добровольно, давая ему проникнуть внутрь. И отравить мой мозг.
— Ты собиралась позвонить маме…
— Да, сейчас, одну минуту, — она тут же вскакивает.
Возвращается, прижимается вдоль всего моего тела. Ее волоски щекочут мою кожу. Нежные соски, возбуждаясь, касаются плеча.
(Спи, говорит он сам себе. Успокойся, мальчик мой, все у тебя в жизни будет не так.)
Естественно, в воскресенье мы не занимаемся науками.
Во вторник я прихожу сдавать первый зачет. Девки из моей группы суетятся, волнуются, боятся. Я пытаюсь читать чей-то конспект, но в голову ничего не лезет. Только бы преподаватель не стал сводить счеты за мое непосещение его важных семинаров. А кто, кстати, преподаватель?
Неожиданно появляется Лита, она проходит взад-вперед два раза. Я спускаюсь вниз, в раздевалке ее нет, и выхожу из пустого института. Она стоит у дерева. Ее накрашенные губы дрожат.
— Алешенька, мой… мой… мой… — она запинается и заикается.
— Что случилось?
— Алешенька, я не знаю, как сказать…
— Раскрой рот и говори!
Я замираю, и в животе все натягивается, как тетива. Она давится, но не может сказать.
— Ну же!..
«Их выпустили», — обреченно думаю я.
— У меня опять это заболевание.
— Какое? — пересыхает мой рот.
— Гонорея.
— После двух курсов лечения?! И такой дозы!..
— В мазке опять нашли гонококки. Это бактерия…
— Знаю.
— Она говорит, что их стало меньше, но они не убиты до конца.
— Месяц тебя лечат! Месяц…
— Я знаю. Они хотят увеличить еще дозу и дополнительно дать сильнодействующие таблетки.
— Я никогда не слышал такого.
— Они тоже… Они говорят, что я — невезучая.
Слезы начинают катиться из ее глаз по ее лицу…
— Это еще не все…
— Что еще? — Жгуты перекручивают мой живот.
— Я рассказала Ангелине, что в субботу была с тобой — один раз. Она сказала, что я… что я наверняка заразила тебя. И тебе нужно пройти курс лечения. Господи, за что тебе это… Алешенька.
Я стоял ошеломленный. Как? Очень просто: венерические заболевания передаются половым путем. Еще правильнее: посредством полового акта. Когда я вошел в нее, правильно, когда ты вошел в нее, когда я вошел в нее и вышел — это называется половые отношения, отношения полов.
Мимо прошел преподаватель — я кивнул.
— Прости меня, мой любимый, я заразная. — Она стала опускаться на колени.
— Ты с ума сошла. — Я схватил ее за локоть. Она зарыдала взахлеб.
— Я готова испепелить себя, прости, прости, я проклинаю себя, что соблазнила тебя в субботу, искусила. Я думала, что я здорова. Я не сомневалась. Но даже Ангелина не могла представить, что после двух курсов я еще заражена. Она обвиняет меня, что я не дождалась вторника и результатов мазка. Я преступница, я знаю. Только не проклинай меня…