26 ЯНВАРЯ
Чувствую, приближается мое веселье. Уже начинаю потеть, появились первые боли в мышцах. Скоро полезу на стенку. Врач назначил мне капельницу. В капельницу обычно добавляют немного «майки». Кроме того, в меня еще всаживают психотропы. Под этой капельницей я не могла долго выдержать. Но чуть-чуть полегчало.
Шизики с большим интересом за мной наблюдают. Одна спросила, что со мной такое. Я ее напугала, сказала, что это смертельная болезнь.
Ночью, разумеется, не сплю. Гуляю по коридору. Вокруг тишина. Это отделение не для хроников, а только для таких, у кого еще есть надежда вылечиться. Медсестра пыталась затащить меня в постель, грозилась привязать. Я спряталась в палате, подсчитываю, сколько это еще продлится. И пишу дневник. Когда я пишу, мне легче. Пиши, Баська, может, как-нибудь продержишься. Может быть, ты не так уж и влипла.
12 МАЯ
Письменный экзамен прошел нормально. Остались устные. Я почти не колюсь, хотя опять начались бессонные ночи. Как долго можно не спать? Неделю, две, месяц? Смешно, но все письменные экзамены я сдала на пятерки. Жизнь смеется надо мной.
21 МАЯ
Вот и кончились экзамены. Что я чувствую? Ничего. Устный сдавала при директоре, том самом, который когда-то выставил меня из этой школы. Но я вернулась в нее, чтобы сдать экзамены.
Итак, я получила, что хотела. Теперь можно спокойно колоться. Родители хотят, чтобы я поступала в институт. Надо что-то решать.
22 МАЯ
Я поехала в Варшаву, и Мажене. Она устроилась няней к ребенку и живет у этих людей. Сидит на игле. И сама делает «компот». Мы вместе вкололи себе ее «компоту». Он очень сильный. Лучше морфина, и чувствуешь себя отлично.
Заходила к пани Марии. В конце концов я ей призналась, что колюсь. Она сказала, что это уже конец. Эксперимент с Баськой не удался. Что ж, бывает. Я разговаривала с Котаном по телефону. Он расстроился из-за меня, спрашивал, не хочу ли я приехать в МОНАР. Я отказалась. Это был очень грустный разговор.
23 МАЯ
Я поехала в санаторий проведать Беату. Без Котана отделение постепенно превращается в психушку. Врачи меня спрашивали, зачем мне нужны мои пятерки на экзаменах, если я все равно сижу на игле. Они не очень-то горели желанием со мной разговаривать. Кто я для них, очередной провал? Нет. Очередная проигранная жизнь.
Я вернулась к Мажене. Мы опять грелись ее «компотом». Мне еще есть куда возвращаться. А Мажене некуда идти, у нее уже нет дома. Родители отказались от нее очень рано, гкимоему, чересчур рано.
24 МАЯ
Я хотела повидаться с Анной, но она куда-то уехала. Жалко. Мне сейчас так нужно было бы с ней поговорить. Достояние преотвратное. Я поняла, что для меня уже все кончено. Школа позади, и остались одни наркотики. Что-то оборвалось.
Я попрощалась с Маженой и уехала.
3 ИЮНЯ
Насчет института я родителей одолела. В этом году никуда поступать не буду. Конечно, надо бы взять себя в pyки, но сейчас это невозможно. Хотя, все, наверное, возможно. Узнала, что еще несколько человек умерло. Редеет старая наркоманская гвардия. Слишком много стало наркотиков, а в больницах для нас не хватает мест. Но ведь дело-то не а этом. Причина совершенно в другом. Наверное, все начинается с развала дома. Похоже, так оно и есть.
14 ИЮНЯ
Ну как подле этого не верить в чертову дюжину?! Вчера мне назвонила одна знакомая наркоманка. Мы, собственно, и знакомы-то как следует не были. Она умоляла прийти к ней и вколоть дозу. Сама не могла попасть в вену.
Я пришла. Это уже абсолютная развалина. Намучилась с ней, пока вколола ей этот проклятый укол. Она была дома одна. А сегодня я узнала, что она умерла. Ведь это я ее угробила!
Нет, это невозможно! Она умерла, потому что уже не могла больше колоться. Она уже была конченым человеком. Для нее это была последняя капля.
Не могу найти себе места. Хочется выть в голос.
Анна пишет, что не хочет терять со мной связь. Почему она так за меня борется? Она единственная, кто еще верит. Но это бессмысленно. Все бессмысленно. Анна, я убила человека! Скольких я еще убила? Моя жизнь – это мое дело, но других я не имею права убивать. Сколько уколов я вколола своим подругам? И каждый из них мог стать последним.
25 ИЮНЯ
Снова мой день рожденья. На сей раз мне стукнуло двадцать. Анна думает, что я совершила еще одно преступление. Она на меня очень злится. Она права, как всегда. Все вокруг меня правы. Я несправедлива. Анна все еще хочет меня спасти.
26 ИЮНЯ,
Я была у Альфы. Получила свою долю товара. Он смотрел на меня и усмехался – наркоманка с аттестатом зрелости. Он тоже когда-то сдавал экзамены на аттестат, только, наверное, уже сам этого не помнит.
Альфа был сильно подогретый, бормотал что-то о Боге, о пути к спасению. Похоже, он уже вышел на этот путь, прямо на небо. Ведь для наркоманов Ад – на земле, Чистилище они проходят в момент смерти, вся отрава выходит из них с последним вздохом. А потом они погружаются в свое долгожданное, насквозь пропитанное наркотиками, блаженство.
Я вколола себе дозу прямо у Альфы на глазах. Он вздрогнул, как-то удивленно посмотрел на меня и расплакался. Но меня в этот момент уже ничего не трогало. По дороге домой я начала блевать прямо на улице, в подворотнях, где попало. Организм отвык от «майки». Блевать было нечем, и я страшно мучилась. Слишком перебрала. Это из-за Альфы. Нет ничего ужаснее, чем вконец опустившийся наркоман,
27 ИЮНЯ
Звонила Анна. Она приезжает послезавтра. Наконец мы сможем поговорить. Я сижу на «майке», но, наверное, перейду на «компот». Он мне пришелся по вкусу. Что может быть лучше польской «геры»! Видно, это уже настоящее приближение конца. Но ведь ты сама этого хотела, Баська. Ты мечтала улететь, отключиться в долгом сне.
28 .ИЮНЯ
Я договорилась с одним кокаинистом махнуться. Он мне даст «майкиэд, если я достану ему «коду». Я придумала, как это сделать. Отправилась к глазному в больницу, перед этим растерла себе глаз. Пока я сидела у него в кресле, приглядела на подносе две бутылки. Они-то мне и требовались. Правда, взяла только одну. Мы махнулись, а потом он мне еще дал попробовать «коку» . «Кока» – вещь хорошая, но я предпочитаю свой товар.
Возвращалась я от него такая веселая, бодрая. По дороге встретила свою старую знакомую. Она сидит на «роликах» . Никогда еще не видела наркомана в таком отупелом состоянии. Разило от нее страшно. Я ей посоветовала полечиться в МОНАРе, вызвалась сама ее отвезти, но до нее это вообще не дошло. Ей только одного надо было, чтоб я ей «рольки» достала.
29 ИЮНЯ
Целый день мы провели вместе с Анной. От нашего долгого разговора я совсем приуныла. Она все предлагала мне разные виды лечения, но, правда, в конце концов, сама поняла, что со мной каши не сваришь. Твердила, не переставая, что, пока еще не поздно, все зависит от меня, что я смогу победить, если только по-настоящему захочу. Она испугалась, что все это на самом деле может закончиться трагедией.
Анна уезжала очень грустная. Мне тоже было грустно, а может быть, я просто разозлилась на саму себя? В очередной раз отказалась от помощи, хотя так сильно ее ждала.
Я очень изменилась. Чувствую, что перешагнула через какой-то страшный барьер. Я уже не могу контролировать собственные поступки. Еще больше замыкаюсь в себе. По сути дела, уже ни с кем не разговариваю. Анна считает, что я сама отнимаю у себя шанс, шаг за шагом упорно себя уничтожаю. Навязчивая идея смерти? Возможно. Я уже не могу остановиться. Я умерла заживо, превратилась в какой-то автомат, без воли и без чувств. Задача № 1-достать наркотик, задача № 2 – вколоть его в вену, задача № 3 …
Я проиграла. Наверное, я и не могла выиграть.
20 ИЮЛЯ
Приехала в Варшаву. Мажена написала, что ей плохо. Она села на большие дозы. Подхватила желтуху. Я отвезла ее в больницу, но перед этим мы с ней вместе укололись, причем из одной машины . Будем надеяться, что меня пронесет.
Я была у Анны. Она уже не уговаривала меня лечиться. Сказала только, что ей бы хотелось доказать мне, что жить стоит. Если бы я сама захотела жить! Поехала к Беате. Она опять на воле. Снова пошли воспоминания. Практически никто так и не вылечился. Кажется, Беата уже понимает, что по уши влипла.
21 ИЮЛЯ
Я поехала в МОНАР одна, Беата не захотела. В МОНАРе теперь новые порядки. Никто уже не возвращается через каждые полгода, как это было. Раньше все время кто-то возвращался, и всегда почти одни и те же.
Котан неплохо держится, как всегда, полон оптимизма. Но на меня он разозлился из-за наркотиков. Я чувствовала, что он очень верил в меня. Ведь когда я выписывалась, меня все считали первой вылечившейся наркоманкой.
4 АВГУСТА
Нас накрыли. Я точно не знаю, про какие аптеки им известно, но Альфу уже забрали. С ним еще двух наркоманов. Обо мне они пока еще не знают, но это вопрос нескольких дней. Без наркотиков Альфа начнет всех закладывать. Скажет все, что им будет нужно.
Рано или поздно это должно было случиться. Я унесла из дома все улики. Сейчас каждый будет спасать только свою шкуру.
Какая гадость.
15 АВГУСТА
Несколько дней назад за мной пришли. Сделали обыск. Родители … Я даже не успела с ними попрощаться.
Сейчас сижу в предварительном заключении. Адвокат добился, чтобы мне разрешили вести дневник.
Камера крохотная, двухэтажные нары, параша и окно величиной с кулак. Правда, без решетки, ко через него разве что крыса может пролезть. Пока что кое-как держусь, еще не успела всерьез подсесть на иглу. В камере я самая молодая. Вместе со мной сидят еще три заключенные. Одна -за убийство мужа, другая – проститутка, а третья-воровка. Отличная компания. Анна, ты была права, здесь кончается человечность. Пока что с нами ничего не делают. Надзиратели?. . Мы им жить не мешаем, и они к нам не лезут.
16 АВГУСТА
Просыпаюсь утром на нарах. Странно, но я даже как-то спокойно все это переношу. Сидим все вчетвером, уставившись друг на друга или просто в стенку. Надзиратель время от времени нас проверяет. Три раза в день дают поесть, а в остальное время сидим себе и прозябаем. Я ни о чем не думаю. Ни о прошлом! ли о том, что будет дальше. О том, что происходит со мной сейчас, тоже не думаю. Наверное, до меня еще не дошло, что я в тюрьме. Только иногда вдруг находит ужасный страх, панически начинаю бояться, сама не знаю чего. В такие минуты мне кажется, что я вот-вот умру или сойду с ума. Действительность – как мыльный пузырь, если посильнее выдохнуть – все исчезнет. Не исчезнет только страшный призрак – грязный, окровавленный шприц. Это все, что от нас останется. И еще, может быть, горечь в сердцах близких. Горечь от пустоты, которая после нас образовалась.
17 АВГУСТА
Меня повезли на очередной допрос. Альфа раскололся. Я долго отказывалась давать показания. Но, в конце концов, адвокат сказал, что я должна признаться. Тогда он постарается меня вытащить из-под следствия по состоянию здоровья.
Я рассказала по порядку про все ограбления. А они начали спрашивать еще о каких-то других. Им захотелось пришить мне сразу все аптеки. Вопросы одни и те же – даты, кто что делал.
И я начала признаваться. Первый раз в жизни милиции удалось заставить меня раскрыть рот. Менты обращаются со мной нормально. Прокурор за ними следит.
– Загубила ты свою жизнь, девочка, – говорят они мне.
– И зачем это тебе было нужно?
Что они могут про это знать? Их волнует только статистика – количество раскрытых преступлений.
20 АВГУСТА
По тюремной почте мне переслали записку о том, что Альфа повесился, в тюремной больнице. Не выдержал. Эта новость окончательно меня добила. Слишком страшно все это.
21 АВГУСТА
Я все время думаю про смерть Альфы. Он это сделал по собственной воле, но у него не было выбора. Он боялся еще больше меня. Боялся всего. Эта чудовищная наркоманская сила толкала его сначала на ограбления, а потом и на смерть.
А может, все вокруг только и ждут нашей смерти? Нет, это абсурд. Но тогда чего же они от нас хотят? От всех наркоманов? Законченным алкашом у нас быть разрешается, а вот наркоманом – ни за что.
Надзиратель орал на меня, что я не умею застилать нары. Я ему сказала, чтоб он отвалил, и здорово получила за это по морде. Через час он пришел делать мне примочки, потому что лицо сильно распухло, а мне нужно ездить на допросы. Правда, бил-то он хреново.
28 АВГУСТА
Прокурор выступил за то, чтобы меня обследовали в психиатрическом отделении. Надзиратели перевезли меня в больничный изолятор. В наручниках. Странное это ощущение – с наручниками на руках. Но здесь все-таки лучше, чем в тюрьме: там – поверка, уборка камеры, кормежка, разговоры о свободе, потом опять кормежка, поверка, уборка. С ума можно сойти. Кроме того, надзиратели смотрят на тебя, как на отпетого преступника. И вдобавок еще разговоры с этими уголовницами.
Та, которая пришила своего мужа, не переставая, компостировала нам мозги, что она не виновата. Проститутка ревела из-за детей. Только мы с воровкой вели себя более или менее спокойно. Но они все знали, какой приговор им накатают. А со мной еще неизвестно, что будет.
30 АВГУСТА
Я пока еще в изоляторе. Обыкновенное психиатрическое отделение, только решетки повсюду. Каждый день вызывают на обследования к психологу. Заполняю разные тесты, кучу тестов. И разговоры все про то же – что я думаю, чего хочу. Тысячи вопросов.
1 СЕНТЯБРЯ
Между обследованиями я ничего не делаю. До обеда нас сгоняют в одно место, чтоб мы все были на виду. Кормежка тут неплохая, намного лучше, чем в тюряге. И телевизор смотреть разрешают. Я тоже смотрю» давно перед этим ящиком не сидела. Никогда особенно им не интересовалась, но здесь это единственное развлечение для местных дамочек. Тут никто никого ни о чем не спрашивает, каждый, разумеется, считает себя невиновным. Вечером нас быстро загоняют спать. По ночам санитар ходит по палатам с фонариком, проверяет, не пытается ли кто ненароком кого-нибудь придушить. Я из-за него постоянно просыпаюсь. У меня вообще всегда было плохо со сном. Не знаю, как там родители. Со мной контактирует только адвокат. Кажется, во время следствия никакие свидания не разрешаются. Но еще вопрос, захотели ли бы родители меня видеть.
4 СЕНТЯБРЯ
Теперь меня обследует психиатр. Спрашивает про болезни, про неполадки в мозгу. И это их бесконечное «почему». Не знаю я, почему. Я уже ничего не знаю.
5 СЕНТЯБРЯ
Так называемый старший персонал обращается с нами нормально, как с обычными пациентами. Врач, вроде, ничего. У меня уже на них глаз наметан, есть с чем сравнивать. Этому все хочется знать досконально. Только в причинах он не сильно разбирается. Да, наверное, никто никогда не поймет эти причины. Он мне говорит, что я скрытная и чего-то недоговариваю. Естественно, недоговариваю. Моя жизнь – это мое дело. Я здесь не на терапии у Когана, а всего-навсего борюсь за то, чтобы приговор был полегче. Хотя все это бесполезно. Что теперь можно сделать? Только подчиниться им и рассказывать, рассказывать, все время рассказывать о себе. А что я сама о себе знаю? Тоже немного. У меня особенно и времени-то не было, чтобы остаться самой с собой наедине и поразмыслить на трезвую голову, кто я есть.
6 СЕНТЯБРЯ
На этот раз милиция пожаловала ко мне в отделение. Рассказали про смерть Альфы. Снова те же самые вопросы. Нервы уже не выдерживают. Вдруг я ни с того ни с сего бросилась на одного из них. Оки зовут санитара, привязывают меня ремнями к кровати. Сестра вкалывает мне укол, и я проваливаюсь куда-то в темноту.
10 СЕНТЯБРЯ
Три дня меня держали связанную, накачивали фенацетином. Мне уже все было безразлично. Наведался адвокат. Сказал, что скоро суд, но это будет зависеть от моего состояния. Врачи должны решить, смогу ли я присутствовать на суде. Я в полном отрубе, и до меня мало что доходит. Здесь очень нервная остановка. Все время кто-то кричит, постоянно кого-нибудь вяжут ремнями или наряжают в смирительную рубашку.
Если кто-то начинает буянить, санитары его сразу бьют.
Конец человечности?
Здесь нет людей.
13 СЕНТЯБРЯ
От скуки пытаюсь заводить разговоры с другими больными.
Здесь каждый живет как бы в своем измерении. Измерений много, потому что все пытаются выжить в этом мире. У меня тоже свое измерение. Не знаю, насколько все они здесь действительно больные. Может быть, как и я, борются за себя. Но только я не симулирую, Потому что у меня уже ни на что больше не хватает сил, кроме как только быть самой собой. Мне дают какие-то таблетки. Может, я действительно чем-то больна? А может, их здесь всем дают? Но от таблеток я стала лучше спать, и кошмары не так мучают.