В этот момент я зачем-то уставился на дверь оружейной комнаты. Она мне напоминала дверь в чулан, но на ней была табличка «Оружейная комната».
- Хотите посмотреть?, - заметил командир направление моего взгляда.
- Если можно.
- Дежурный, открыть оружейную комнату!, - негромко скомандовал командир.
Появился паренек с ключами, чуланная дверь открылась. Ряды автоматов, бумажки с фамилиями на полке под каждым прикладом. Что я понимаю в организации и порядке военного режима жизни? Ничего. Зачем осматриваю «оружейку»? Не знаю, лучше бы с Бульбой пообщался, спросил бы его, зачем он так неистово тер нос?
Меня садят за стол, напротив садится Бульба. В комнатке вокруг нас собираются другие солдаты.
- Тебе красного или белого?, - спрашивает моего предполагаемого собеседника командир.
- Белый – надоел, давай красного, - отвечает Бульба. Ребята начинают улыбаться. Я чувствую какой-то подвох в игре слов белое и Белый. Вижу, ему наливают в стакан кипяток, кладут ложку кофе. Он гремит по стакану ложкой так же быстро, как нос чесал, потом делает глоток.
- Ну, как пошло?, - смеются все вокруг меня вопросу командира.
Бульба молчит. Я не знал, что он завязал с алкоголем после "вечеринки" под Новый год, а ребята по этой теме над ним постоянно прикалываются. Я тоже молчу. Образовалась пауза, когда никто не спешит нарушить молчание.
- Хорошо поговорили, в следующий раз еще поговорим, - Бульба встал и ушел. Ротный на это не обратил никакого внимания. Рассказал, как организовал с нуля роту, как обустроил быт своим солдатам. О том, что самое главное – внимание к многим мелочам, которые делают жизнь «большой толпы мужиков» вблизи передовой более-менее обустроенной и комфортной.
И потом добавил: «Бульба вас на улице ждет». Я вышел и сделал снимок. А уж потом мы говорили в штабе, домике, что раньше занимал «Правый сектор».
- Я из Гомельской области, меня там хорошо знают, особенно в КГБ.
- Комитет госбезопасности Белоруссии?
- Да. Проверяли, искали, сюда даже дозванивались, узнавали, приду ли я по повестке.
- Как, «по повестке»?
- Ну, да. Дело возбудили по статье о наемничестве, я ответил, приезжайте сюда сами. Но сейчас, похоже, ветер у них там в головах переменился, сообщили, что дело закрыто.
- Вы – военный?
- Я токарем работал, машиностроительный техникум в юности закончил. Но навыки кой-какие военные есть. Русские мне не чужие. Вижу, русских хуя…т, решил, что буду тут полезен. В июне 2014 года приехал в штаб объединенного командования, я изначально шел официальным путем, меня совершенно не устраивало попасть в банду Бэтмена, например. Я узнал, что и как, связи кой-какие были, семье сказал, чтобы не волновались, и попал в Луганск, в саперную роту батальона «Заря». Потом предложили перейти в спецназ Мангуста. Жили мы отдельно, бросали нас туда, куда остальные боялись. Мы были первыми, в том числе и по залетам.
- Залетам?
- То, о чем я не имею права говорить, я говорить не буду.
- Понятно. А кто вами командовал?
- Плавно переходим от 2014-го года к 2016-му.
- Плавно переходим, но почему такая секретность?
- Скажу так, Павел Александрович Дремов – отличный командир, легенда Новороссии. Но когда я увидел, во что превратился Луганск, сказал себе – я не желаю им служить. Это мои личные впечатления.
- Можете хоть как-то конкретизировать?
- Что знает солдат? Сто метров поля перед прицелом и пятьдесят метров до столовой. Дальше не ко мне вопросы.
- Наступило перемирие, но вы не стали возвращаться в Белоруссию. Почему?
- Я вернусь, если не убьют, и даже отсижу в тюрьме срок, если опять ветер переменится, и дело возбудят по-новой. Я хочу жить на родине, но после 45 лет.
- Сейчас вам сколько?
- 40.
- Впереди пять лет опасной службы…
- И армейского дрочилова, которое всё больше похоже на бесцельное проведение времени. Для чего меня начали заставлять по шесть часов на жаре заниматься строевой подготовкой? Они хотят проверить мою стойкость, дух и волю? Пусть у новобранцев проверяют, это им полезно, это надо, чтобы увидеть, кто что из себя представляет. Меня зачем?
- Здесь, у передовой, есть строевая подготовка?
- Здесь – работа. Когда надо, ставим, когда надо, снимаем.
- Тоже безоговорочно верите приметам?
- Я в них вообще не верю. Я доверяю только знаниям и точному расчету. Если бы я, когда работал токарем, доверял приметам, эзотерике и Блаватской, я бы ни одной детали выточить не смог. Я верю штангенциркулю и знаниям.
- А как же «во многом знании много печали»?
- Ни в коем случае. Знаний много не бывает. Мозг поддается тренировке, тренировке не поддается только то, что висит между ног.
- Последнее – спорно.
- Тогда тренируйте на здоровье. Мне интересней теория больших чисел, мне интересен Стивен Хокинг. Я благодарен маме и папе, что они привили мне любовь к знаниям. Сейчас я передаю опездолам не приметы, а знания, которые помогут им вернуться с войны живым.
- Сквозь «черную дыру»?
- И Большой взрыв. Еще вопросы есть?
- Нет.
Вечером, уже перед самым сном, признался я Виктору Скрипченко, что не все саперы, оказывается, верят в приметы.
- Ты о Бульбе?
- Да.
- Не приметы важны, а то, что Бульба вытащил Алика, когда того ранило.
- Ты сам, Виктор, в «афгане» вытаскивал солдата, когда в засаду попали. Это тяжело? Солдат раненый, Алик тот же, веса не маленького…
- Очень тяжело. Надо же еще перевязать, надо отстреливаться, надо не только тащить, но и соображать. Так что, паниковать никак нельзя. Бульба не паниковал.
- Он как-то нос вытирает странно.
- Контузило.
ПРОТИВ ТАНКОВ
«Ущипните меня, я стою с лопатой в руках и копаю противотанковый ров по направлению атаки русских танков» - написал в 2014 году молодой студент из Мариуполя. Тогда эта фраза стала «мемом», над ней смеялись «социальные сети» обеих стран, России и Украины.
Ущипните меня завтра в 6 утра, я поеду с Виктором Скрипченко делать то же самое: копать противотанковые заграждения на вероятном направлении атаки украинских танков. Год 2017.
Виктор – он проверяет людей «ненавязчиво». Едем, например, мы вместе с ним на белой «ниве» (тогда она еще была «живой») по аханкской петле. Этот участок дороги действительно на передовой линии обороны. И Виктор говорит мне: «Поглядывай влево, если огонек увидишь, скажи». А «огонек» - это что? - спрашиваю его. «Птурс», - отвечает и увеличивает скорость движения, глядя только вперед, пытаясь не попасть колесом в колдобины и дыры на асфальте от минометных обстрелов.
Напрягаюсь, конечно, поворачиваю голову влево, пытаюсь что-то рассмотреть через запыленное окно. Большое поле, вдали деревья лесополосы. Но грузная фигура водителя и его рука на руле почти полностью закрывают мне «сектор обзора».
Начинаю соображать: «огонек» я смогу увидеть, когда он будет влетать в окно. Что толку от того, что я его заметил? Виктор без бронежилета и каски. Его автомат валяется на заднем сидении. В автомате один рожок, а это на три секунды огневого боя. Да не может тут быть никакой опасности. Он же ее чует «спинным мозгом», что убедительно подтвердил в Афганистане и Югославии.
Об этом своем автомате он сам мне сказал, что это – «смешной автомат, из него только застрелиться». Без приклада. Обрез, одним словом.
«Калейдоскопчик не складывается», вспоминаю его фразу, которую он повторяет, когда в чем-то сильно сомневается. Скорее всего, просто проверяет, как я начну реагировать: всполошусь, вспотею, часто задышу. Руки затрясутся.
На всякий случай, прячу одну руку в карман бушлата, другой придерживаю блокнот в раскрытой офицерской «барсетке», чтобы он не выпал из нее во время виляний по дороге. И помалкиваю.
Проехали «простреливаемый участок», Виктор снижает скорость. Мои реакции, как мне показалось, его вполне удовлетворили.
В другой раз проверка иного рода. Он долго показывал мне поля, которые заминированы, овраги и балки, по которым тут скрытно передвигаются и «наши», и не «наши». О густой траве говорил, о сухостое, который тут не прижимает к земле снег, поэтому всю зиму – трава по пояс. О диверсионных группах, задача которых захват или уничтожение комсостава.
Потом вдруг, в предрассветном сумраке, сворачивает с асфальта на колею, ведущую в овраг, и говорит: «Давай борзонем». То есть сократим путь через минные поля.
Молчу, еду. Саперы – они же никогда не ошибаются, хотя и никогда не произносят слово никогда.
После проверок, на какой-то там уже …й день моего пребывания в его «пенатах», он спрашивает: «Ты не против проснуться завтра пораньше?».
Разумеется, я был не против, так как по его телефонным переговорам с командиром полка понял, что за линией разграничения появились танки, где они «накапливаются», пока непонятно, но путь их возможного прорыва в зоне полка надо перекрыть силами саперов.
В этот вечер я заснул на час позже, чем обычно - в полночь. Виктор потом мне сказал: «Завидую тебе». Сам он лег спать в 3 часа ночи. Он очень поздно ложится спать. Что делает? Переписывается с украинскими друзьями. Не шучу. В Афганистане в его роте служили преимущественно украинцы. Они до сих пор дружат, вернее, поддерживают по скайпу и с помощью месседжеров дружеские товарищеские отношения. Когда он приехал на Донбасс, они отписались, что раз Скрипа приехал, сыновей надо спрятать куда-нибудь от войны подальше. После каждого празднования Дня Победы 9-го мая присылают фотоотчеты – подняли и выпили. 15 февраля, в день вывода наших войск из «афгана» - подняли, помянули.
Что еще делает по ночам? Смотрит выпуски «Суть времени» этого чудаковатого американца Рассела Бентли из Техаса. В 2014 году американец-коммунист воевал в районе донецкого аэропорта на стороне ополченцев, а теперь ведет неистовую информационную войну со своими американскими соотечественниками. Принял православие, получил имя Борис Борисович. Избегает русского слова убивать. Предпочитает говорить «они были хорошими мишенями», «я помогал им самоликвидироваться».
Когда Виктора утомляют переписка с друзьями и новости украинских телеканалов, он смотрит или пересматривает весьма неплохие фильмы Голливуда: «Джанга освобожденный», «Большой куш», «Люси», «Законопослушный гражданин». В них есть кое-что по его саперной специальности.
Проснулись мы оба без будильника. Оделся я быстрее Виктора, но потом долго завязывал шнурки метровой длины на своих туристических «соломонах». Он смотрел на меня со «смешным» автоматом в руке, потом говорит: «В таких из блиндажа быстро не выскочишь. Пока завяжешь, для тебя всё закончится».
Мало приятного ехать по темноте по абсолютно пустой дороге в сторону «запада». Мерещится всякое: а вдруг? Как жгуты накладывать, пытаюсь вспомнить. Ты их хоть раз накладывал? – спрашиваю молча сам себя. Нет. Ну и успокойся. Теория всё равно не поможет, как получится, так и получится.
Приехали на место, там уже Алик с его взводом, все в касках, брониках – это огневая точка на краю поля. Ребята из взвода прикрытия – уже на местах. Идет работа, но – в тишине, без громких выкриков и стуков.
- Никому из стрелков голову не высовывать, об этом предупредил Джорджа? – спрашивает Виктор у Алика.
- Предупредил.
- Еще раз предупреди. Кому-то обязательно захочется посмотреть, как бабахнет. И всегда этому любопытному прилетит кусок асфальта в голову.
Достаю фотоаппарат, шепчу Виктору: «Можно?». Он махнул рукой, я понял, что можно. Включаю режим съемки со вспышкой, подхожу ближе к месту действия, щелк, щелк, щелк. Вспышки освещают бойцов в поле.
- Прекрати! – и пару слов покрепче. – Заметят вспышки, как ёб..т из пулемета в ответ!
Кажется, на меня прикрикнули сразу с двух сторон – и Алик, и Виктор. Завели вглубь окопа, сиди тут. Тянут провода, готовятся.
- Еще раз предупредите Джорджа, сейчас бахнем, - снова советует Виктор своим подчиненным.
Предупреждают. Одна секунда проходит, две, три, четыре – земля вздрагивает, по ушам, как колуном по чурбану – чух! И сверху что-то сыплется, сыплется. На одеяло, которым завешен входа в блиндаж. Но кусок асфальта, вроде, на него не падал.
Выходим, небо начинает светлеть. На одном танкоопасном направлении противотанковый ров вырыли. Там, где были колеи проселочной дороги – глубокая яма с острыми краями из замерзшего слоя чернозема. Пехотинец попадет, сам не выберется. Танк, наверное, тоже.
Пригнувшись, бойцы отправились перекрывать другую дорогу, около асфальтированной трассы. Между Аликом и Виктором идет обсуждение, сколько зарядов тротила надо заложить. Каждый заряд – полуцилиндр почти метровой длины в зеленом кожухе.
- Десять? – Алик смотрит на Виктора.
- У всех домов в поселке крыши снесет, - оценивает Виктор силу взрыва.
- Придется отстреливаться от местных, - замечает командир взвода прикрытия.
- Давай шесть, - определяет нужный вес главный сапер полка.
- Понял, - Алик уходит.
Иду к его ребятам и щелкаю без вспышки. Самый лучший ракурс для съемки «полевых работ» - с асфальта дороги. Подымаюсь на дорогу, делаю один кадр и – и Виктор приказывает мне спуститься и подойти к нему. «Знаешь, откуда вчера вечером укры вели огонь из пулемета? Из точки у асфальта дороги, если смотреть прямо вон туда – в 400 метрах. Они тебя могли видеть без прицела. И ты их, когда рассветет».
- Вона, - мычут свое привычное вместо ответа.
- Вона, - копирует мой голос Виктор, - Они не стали стрелять, потому что им просто лень с утра. Или мучительно гадают спозаранку, что это у нас бахает.
К нам подходит Алик, который всю ситуацию тоже видел.
- Виктор Саныч, - обращается он к командиру, - почему он у вас без каски? - И показывает на меня.
- Забыл, - оправдывается командир.
- А сами почему без бронежилета?
- Я же тебе свой отдал.
- Вы говорили, что у вас запасной есть.
- Забыл.
В общем, получил Виктор Скрипченко выговор от тех, кого учил. Но он ничего не «забыл». Он просто спинным мозгом чувствовал, что всё будет хорошо без уставных мер предосторожности.
В ожидании второго подрыва меня спрятали в домик, где сидели бойцы роты Джорджа. Не скажу, что я сильно жалел, мол, светло уже, можно снимать и снимать. Что-то у меня в тот момент действительно затряслись руки. Чуть-чуть, но фотоаппарат дрожал в пальцах, а показывать это другим не хотелось.
О чем солдаты шутят поутру между первым и вторым трах-бабахом? О снах с участием женщин? Не, не угадали. О кабанах и ежиках.
Сижу молча, слушаю.
- Кабаны никогда не наступают копытом в мину, - говорит Виктор, который решил не оставлять меня без своей опеки, - по кабаньей тропе можно ходить смело. Звериное чутье металла – тончайшее.
- Не, дядя Витя, - говорит один из солдат, - у нас тут один кабан – трехногий. Наступил, значит.
- Отстрелили, наверное, - отвечает Виктор.
- А может, этот кабан – неудачник, и однажды был не его день, - шутит Советник (позывной), командир взвода.
- Будет "не его", если ветка треснет. Кабаны ладно, я никогда не думал, что ежики так могут шуметь. Лежишь в полосе, впереди шорох и громкий такой. Сейчас, думаешь, укр появится. Сожмешься весь, готовишься. А появляется ежик, вот, блять, такой маленький, а шуршал, как кабан метровый, - заканчивает рассказ другой солдат.
- Сколько я по этим ежикам боекомплекта выпустил, нервы не выдерживают, как дашь весь рожок по полосе, - разговор продолжается.
- Да вы еще про ежиков мало знаете, - вновь подключается к обсуждению темы Советник, - мы однажды с отцом в тайге сто километров ехали и собирали ежиков на дороге. В мешок обычный кидали, зачем, не знаю. Штук пятнадцать насобирали. Домой вернулись, устали, ежиков из мешка на пол высыпали и легли спасть. Блин, всю ночь заснуть не могли.
- Лапками по линолеуму царапали? – хотел уточнить детали Виктор.