ЯБЛОКИ ЗИМЫ
Что делали люди на земле Приазовья последние 10 тысяч лет?
Пасли скот и воевали.
3 тысячи лет назад попробовали на вкус средиземноморское вино и фрукты.
Киммерийцы, скифы, сарматы, готы, гунны, авары, хазары, арабы, половцы – кого здесь только не было, кто тут не жил и не сражался.
И князь Игорь со своим "полком" попал в плен к хану Кончаку тут, неподалеку от Мариуполя. И на какой-то местной речке монголы разбили в год 1223-й дружины славянских княжеств. Битва при Калке – она ведь где-то здесь была, не то на речке Кальмиус, не то на Малом Кальчике, что текут до сих пор в Азовское море, хотя и маловодные уже и почти незаметные зимой.
Историки спорят о конкретном месте и той балке, где спрятались основные силы монгольского передового войска, что после победы «на Калке» и пира на телах князей, через десяток лет сожжет всю Русь.
Мамай здесь войско собирал, готовясь «проучить» Москву, ему навстречу двигался князь Дмитрий, впоследствии – Донской.
Махно, Буденный – фамилии, звучащие здесь в сабельных походах всего сто лет назад.
Вермахт, Красная армия – войска, стоящие друг против друга почти совсем недавно. И линия расположения позиций во время битвы за Мариуполь точь-в-точь, как сегодня в штабах "у Киеве" и "у Донецке".
Один из своих романов лауреат Нобелевской премии Гюнтер Грасс заканчивает строчкой - «Когда же это всё закончится? Это не закончится никогда». Он мальчиком сражался в гитлерюгенд, попал под бомбежку и обстрел, увидел русские танки и обмочился, в чем признался и ярко свои чувства описал. А его дети вновь вступили в гитлерюгенд, но тайный, сетевой в одной из групп любителей истории Германии.
Везде одно и то же: или пасем скот, или воюем в поле. Но чаще – пасем и пашем, воюя в мыслях, в голове, на кнопках ноута и смарта. В тайной группе с явным содержанием: «мы их всех уделаем».
А виноград, а вино и фрукты? Неужто зря финикийцы привозили сладость земного рая? Неужели никто ничего не понял и лишь сблевнул от переизбытка «счастья»?
Я часто слышал здесь названия «гвоздика», «геацинт», «тюльпан». Речь шла не о цветах и не о цветочной клумбе. Речь шла о «разговоре» пушек. И «буратино» - не из детской сказки, и «солнцепек» - не о жаре на пляже. Под милыми названиями - ударные системы артиллерийского огня.
Я видел яблоки заброшенного сада. Не на снегу, зимы здесь настоящей нет. На поле у стволов деревьев в бесчисленных рядах фруктовой рощи. В лощине древней балки, меж других «стволов».
«Эх, вы бы весной приехали, как тут прекрасно пахнет!», - показывали люди на сады, которые давно обходят стороной. Зеленка, снайперы, и те, и те – стреляют.
Хочу весны. Хочу в сады. Но не в сады раздора.
И чтобы «яблоки» не падали с холмов, и «клумба» не будила по ночам тем гулким ароматом, что пахнет порохом и гарью.
"КСЮША"
Прошло и времени всего ничего, как прилетел из Ростова, а уже хочется вновь увидеть тех людей, с которыми встречался на Донбассе. Чего-то тоскую по ним, кажется, появись сейчас передо мной Скрипа, его друзья Паша с Галкой, я бы всех и каждого обнял, со всеми поздоровался, всем улыбнулся и каждого приветствовал.
И военных, что несут там службу с оружием в руках: сапера Бульбу, сапера Алика, сапера с позывным Спец, которому лишь двадцать лет от роду, но который уже ходит на задания командиром группы , и мирных граждан, что не сбежали от войны куда подальше из родного места, где сейчас грохочут мины и снаряды.
Разреши, Галя, сначала расскажу читателям коротенько о тебе: ты женщина, тебе положено быть первой при входе в мир воспоминаний, а мужики уступят тебе место.
Она – владелица кафе, в котором мы сидели вечером со Скрипой в первый день моего приезда.
- Её тут все мужики боятся, она чемпион по кикбоксингу, вырубает любого с одного удара, - отрекомендовал мне Скрипа хозяйку заведения, куда мы должны были пойти ужинать.
Подходим к зданию кафе, а это не «стекляшка», не павильон, не первый этаж жилой высотки. Это – кирпичная стена с лестницей и железной решеткой во всю длину веранды какого-то складского помещения.
Заходим, в «зале» - никого. Стоит шесть длинных деревянных столов, на них ни скатерти, ни приборов. Садимся за тот, что в углу, ждем. Появляется девушка, здоровается со Скрипой, на меня взглянула лишь мельком. Я, естественно, тоже не пялюсь в ее сторону, коли мне не надо подыматься и расшаркиваться. Вроде, блондинка, а, может, и нет: не различил детали женской индивидуальности.
Через пару секунд на стол падает две огромных тарелки: на одной жареная рыба, на другой хлеб. Я в этот момент смотрел на Скрипу, поэтому не заметил, кто принес тарелки, И даже рук, «дары приносящих», не увидел. Еще через пару секунд два стука по столу: это на голое дерево упали два стакана. Я опять рук не разглядел. Поворачиваюсь, а фигурка худенькой девушки уже исчезает в створках «барной стойки», где вдоль стены в квадратиках простецких полок стоят бутылки. Вроде, там мелькнула женская фигурка той блондинки, а, может, и не той.
- Это Галка, она нас давно ждет, - говорит Виктор и достает из пакета бутылку виски.
- Худенькая? – хочу уточнить, какую девушку он называет Галкой, ту, у которой движения рук заметить невозможно, или какую-то другую.
- Худенькая. Кулачком ткнет, мужик под этим столом лежит тихо до утра, - он говорит, но смотрит в это время на бутылку виски.
Открыл, налил в стаканы грамм по сто. Ну? – смотрит на меня. А я – на стол: рыба, хлеб и «чаши» наполовину полные. Вечеря – ничего лишнего, нет даже вилок и салфеток. Евангельская простота. Давай!
Пока мы в кафе были одни, беседовали не спеша о том и сем. Знакомились, я ведь никогда раньше со Скрипой не общался. Знал, что он ветеран «афгана», знал, что депутатом был в городской тюменской думе, но лично с ним я знаком не был. Теперь вот узнал его полное имя: Виктор Александрович Скрипченко. Те, кто учился с ним вместе в тюменском военном училище, и те, с кем он служил в Афганистане, зовут его – Скрипа, а среди тех, с кем он служит сейчас, его позывной – Амур.
Почему, Амур? Потому что город его юности – Хабаровск, а детство прошло на берегах таежных речек, танцующих амурский вальс на склонах сопок вдоль великого водного пути у стен империи китайской.
Где семья? «Там», – и больше никаких подробностей, ни как зовут супругу и детей, ни сколько их, ни чем занимаются. Лаконичней не ответили бы даже лаконские спартанцы, известные словесной скупостью в беседах с чужаками.
Записывать мне было нечего, поэтому я налег на рыбу. Виктор – тоже. Куски обжаренные мы по очереди брали пальцами из одной тарелки, хлеб из другой – всё просто, когда условности теряют смысл.
В кафе пришла компания девушек отмечать день рождения, из темноты улиц подтянулись солдаты, заслужившие «увольняшку» , грянула музыка, назревали танцы. Нам было пора на боковую – обоим под шестьдесят лет, кадриль и шпоры – поздно тренькать, да и не к лицу с мохнатостью седой на морде. И не к животику, что явно увеличился в размерах от вкусной рыбы.
Когда прощались с Галкой, я наконец-то разглядел ее, потому что она задержалась около меня на секунду в состоянии покоя: симпатичная, но резкая, пружинистая, действительно, может выстрелить так быстро, что не успеешь моргнуть глазом. «Понравилась вам рыба?», - смотрит на меня, наверное, как на своего дедушку, которому готовила дома на плите домашней. «Да, очень вкусная». «Приходите завтра, сварить вам борщ или солянку – настоящую?». Гляжу на Виктора, прежде, чем ответить. Он ответил за меня: «Не надо, Галя. Мы не знаем, что будет завтра». Она нас поняла.
Потом, во все последующие дни так получалось, что идти в кафе нам было ни к чему. Она звонила Виктору, даже немного обижалась. Душевная, как видно, женщина. Ну как не вспомнить о такой?
Или о Павле, что встречал меня в аэропорту Ростова. Высокий улыбчивый парень. Выхожу в «зону встречающих», передо мной стоит цепь таксистов: куда поедем, машина нужна? Все озабоченные, хмурые. Отвечаю: пока нет. Один из них, самый настойчивый, уже кричит в мое ухо: а когда будет нужна, скоро? Могу, мол, подождать.
И тут над рядом «таксистов» сверху появляется улыбка из под черной шапочки: «Дядя Витя, я за вами. Уже хотел справки наводить, куда белая борода подевалась, чуть вас не пропустил».
Дело в том, что я сообщил Виктору номер своего авиарейса и время прилета. Он спросил в меседжере фейсбука: «Бороду не сбрил?». «Нет». «Тебя узнают». И больше никаких рекомендаций, каким образом я попаду из Ростова за 120 километров в поселок Безыменный Донецкой республики. Поэтому я и отвечал таксисту, что пока не знаю, понадобятся ли мне его услуги.
Павел повел меня к машине, припаркованной у ряда зеленых елей на аллее перед зданием «главной воздушной гавани донской земли», открыл двери фургона «мерседес» - поехали!
- Сейчас, - говорю ему, - сигаретку выкурю, а то повсюду от Тюмени до Ростова – аллес ферботен.
- Дядя Витя, поехали! В машине покурите. В ней разрешается пить, курить, ругаться и всё остальное.
Хотел было я узнать, что имеется ввиду под словом «остальное», но почувствовал – парень торопится. Понимаю же, что и путь неблизкий, и границу надо проходить, а зима на дворе, 19 января, темнеет быстро.
Всю дорогу он предлагал мне многочисленный набор услуг, включенных в перечень «остальное»: пирожка хотите? яблочка хотите? семечек, минералки, сок, чай, кофе – набор получше, чем в салоне бизнес-класса.
Фургон был 1998 года выпуска, но его «родная» пепельница надежно держалась в креплении на задней спинке водительского кресла, а я покачивался на «диване» сзади и радовался, что есть куда протянуть ноги и наклониться набок в любую сторону, когда спина устала сидеть на попе ровно.
Рядом с водителем расположился его школьный друг Сережа. Он изредка просил остановиться около магазинов, где продаются инструменты и стройматериалы. В одном, наконец, нашел, что искал: немецкую маску сварщика со сменными фильтрами «видоискателя» для разных работ – сварки, резки, пайки. Причем, оконце светового фильтра было подвижным: его можно поднять и превратить в «козырек», когда глаза должны видеть обычный свет. Маску при этом снимать или задирать над головой было не обязательно.
Упаковку Сережа тут же раскрыл, маску собрал из нескольких деталей, привел её в рабочее состояние и надел на голову для примерки. Едем по Таганрогу, в соседнем ряду другие машины двигаются, Сережа сидит в маске и смотрит на их водителей. Когда водители начинают таращить на него глаза, он опускает черное стекло «козырька» маски, чтобы его «не узнали». Гляжу, соседние водители жмут на газ и увеличивают скорость, чтобы оторваться от «человека в маске». Сережа – доволен: хорошую вещь купил.
У меня с ним наладились прекрасные отношения, когда я сообщил, что выращиваю на даче только тыквы. Сережа – сыроед, он постоянно на тему фруктов сворачивал, пока мы ехали меж гигантских полей, а я по этой теме мог только о своей последней тыкве рассказать, что осталась в Тюмени на полу комнаты. Яркая такая, оранжевая – наипрекраснейшая деталь моего «брежневского» интерьера. «Не вздумайте ее варить, благостные продукты надо есть только в свежем виде: свет солнца не нуждается в кипячении и прожарке», - увлеченно разъяснял мне Сережа тайну силы света. «Я кашу люблю тыквенную, - отвечаю ему, - а кашу без огня не сваришь». «Ешьте свежие кусочки, и всегда у вас с желудком буде всё нормально», - советует он мне. «Вроде, и так всё нормально» - отвечаю. «Я же говорю – будет. Жить мы должны по сто лет, вы еще – в начале жизни», - активизирует Сережа пропаганду здорового образа жизни. Потом мы вместе закуриваем. «А это тоже свет солнца?», - показываю взглядом на его сигарету. «Это – лярва, которую я пока не победил», - Сережа «давит лыбу», как на Дону называют состояние веселой самоиронии.
Сережу вспоминаю и хочу опять его увидеть, тем более, что он приглашал меня на море и обещал увезти далеко от берега к чистой воде – где свет играет в волнах между дном и небом.
Часа через три движения по автодороге Павел показал мне на белую полоску в лучах заходящего солнца: «Азовское море, скоро будем дома». Я присмотрелся: белая полоса была высоко на горизонте, но над ней, еще выше, виднелась какая-то черная полоса, не похожая на тучу – слишком четкая и прямая линия черного цвета. А что там такое темное сверху? – спрашиваю Павла. «Открытая вода. Белое – это лед».
Для жителя болотистых лесов любое море выглядит, как холм воды на горизонте, а зимняя чернота этого «холма» над белой линией прибрежного льда – такой пейзаж я видел первый раз. В январе люди из сибирских лесов предпочитают летать к другим морям, туда, где пальмы, а не шуга холодного прибоя.
В Ростове мы стояли в пробках, в Таганроге двигались в потоке машин, но чем дальше дорога шла на запад, к границе, тем меньше на ней оставалось машин. А километрах в пяти от границы – ни одной на трассе. Пусто. Ни туда никто не едет, ни оттуда никого. Странное ощущение: две огромных страны в Европе, между которыми не проезжает ни одна машина. Граница, которую никто не пересекает, кроме нас.
Какая очередь на южном пункте пропуска? Мы первые и мы же и последние. И пеших нет, лишь парень с рюкзачком довольно быстро пересек все линии и все шлагбаумы. А мы – выполняем приказания людей с автоматами: выйти, показать паспорт, опять показать в развернутом виде, опять показать, но еще и снять при этом шапочку. Цель поездки? - спрашивает пограничник. Повидать знакомых. Где? В Безыменном. Будете находиться в этом поселке постоянно? Да, - отвечаю уверенно, так как названия других поселков по соседству еще не знаю. Двери автомобиля открыть, багажник открыть – сквозняк унес тепло автомобильных печек, холодный ветер гуляет по салону.
Садимся, ежимся, укладываем паспорта обратно в сумки. Россия – за спиной, что впереди? Там Витя, он уже на связи, он знает, что теперь мы – скоро.
- Вам уже рыбу жарят, Виктор Александрович заказал, - сообщает мне Павел.
- Надо бы где-то купить то, что Виктор называет «вискарем», - говорю Павлу, - он просил меня взять «вискаря» на границе, но не объяснил, что имеет ввиду под этим словом. «Вискарь» - это виски?
- Да, сейчас заскочим в дьюти-фри.
Мы подъезжаем к большому зданию-складу, над которым огромными буквами написано «Дьюти-фри». Ряды товаров, ряды продуктов, я попросил Павла вести меня сразу туда, где выставлены «вискари». Там их сортов двадцать, не меньше. Какой брать? Я в них не разбираюсь, этикетки мне ни о чем не говорят. Вижу, есть «Белая лошадь», кажется, в каком-то фильме или какой-то книге кто-то что-то про эту лошадь говорил.
Павел сказал, что он сам «вискарь» не пьет, но если брать, то лучше тот, что пахнет медом.
- Какой из них имеет привкус меда? – спрашиваю продавца, расторопного паренька лет двадцати.
Паренек начал говорить про солод, вереск, травы, ароматы, послевкусия. Нам пришлось его остановить, так как Павел спешил: «Покажи, какой тебе нравится, и мы поедем дальше». Паренек уверенно показал на бутылку, похожую на круглую колбу с высоким горлышком, в котором виднелся желтый напиток. «Это не сухое вино?», - спросил я, потому что округлые бока бутылки намекали на что-то мягкое и женское, далекое от крепкого напитка. Продавец решительно мотнул головой в знак того, что никогда не может спутать виски с «сухарем». Но, на всякий случай, американского «Джека» в квадратной черной бутылке мы тоже прихватили за «горло» и кинули в пакет. Платим рублями, около двух тысяч, теперь – вперед, к рукопожатиям, последняя преграда позади.
В поселке Павел притормозил у кафе с надписью «Ксюша».
- Ужин будет здесь, - показал он на крыльцо и дверь, - это моё кафе, вернее, моей супруги, она – хозяйка.
- Вашу супругу зовут Ксюша?