– Куда? – недоумевающе вопросил я. – Как рассосался?
– Илюх, – подался вперед Стас. – Ты совсем не врубаешься, что ли, с кем связался? Вот сам подумай, куда он мог пропасть. Просто пропал, и все. Мать его тревогу подняла, все морги и ментовки обзвонила, всех знакомых на уши поставила, в розыск его объявили практически сразу.
– И что, не нашли? Может, куда-нибудь на Гоа от расстройства с концами отвалил?
– Да какое Гоа, старик... Я ж тебе говорю, пробили по всем щелям и инстанциям. За границу Украины он не выезжал, документы все остались дома, мобильник просто как-то сам по себе перестал подавать сигналы, и все, нет человека. Как и не было никогда. Мать еще полгода металась по ментовским кабинетам, она ведь одна его растила да поднимала, единственный сын. Но долго не выдержала: слегла, да и сгорела за неделю. Умерла.
– Ничего себе, – я чуть не поперхнулся. – И что? А что Маша?
– А шо Маша? Она ж железная, блядь, леди. С виду спокойна и невозмутима, как шагающий экскаватор. Но вот как-то раз мы напились с ней вот тут у меня, ну и я осторожно так спросил, что она об этом думает. А она вдруг расплакалась, чего на моей памяти вообще ни разу не случалось, и сказала, что подозревать-то она может кого угодно, но что это изменит? И что как-то раз в запале не выдержала, да и спросила у самого Третьяченки прямо в лоб, что, мол, ты, скотина, сделал с таким-то и таким-то?
– И что Третьяченко?
– Просто пожал плечами и преспокойно ответил, что впервые о таком слышит. И даже, типа, готов посодействовать в поисках, раз ей так дорог этот ее однокурсник. Ну, тут она вообще все сразу поняла. Стал бы этот ревнивый козел помогать ей молодого парня разыскивать, ага.
– Замечательная история, – я потянулся за сигаретой, прикурил.
– Я тебе и говорю, хрен чего докажешь. Невозможно проломать башкой глухую стену. Так что не совался бы ты туда, Илюха. Оно тебе надо?
– Похоже, что очень, – я снова механически потянулся к бутылке, налил. – Очень, очень надо. Никуда я теперь не соскочу. У тебя никогда не бывало, что вот просто посмотришь на человека, и сразу ясно, что это твое, без вариантов?
– Тем хуже для тебя, – Стас пожал плечами. – Хорошо хоть, что влюбился ты именно в Машку. Это успокаивает.
– Тебя не поймешь, – улыбнулся я. – То меня за нее сожгут, то тебя это успокаивает.
– Да не, – он встал, подошел к холодильнику, достал еще бутылку. – Просто она умная очень. Да и живешь ты в Москве, а не здесь. Перетопчешься, ничего. Да даже и здесь ты против ее желания никогда ее не найдешь.
– Ну, вообще-то я журналист, – с иронией заметил я. – Найду, если понадобится. А ты мне разве не дашь номер ее телефона?
– Не дам я тебе номер ее телефона, – твердо сказал Стас, ожесточенно кромсая ножом здоровенный брус сала. – Не дам. И никто не даст. Потому что я не хочу, чтобы когда-нибудь Третьяченке на стол положили распечатку ее звонков и смс-переписки. Да и ты, – он бросил на меня косой взгляд, – думаю, вряд ли этого хочешь. Так что, брат, что-то мне подсказывает, что ты ее попросту больше никогда не увидишь.
– Да я не настаиваю, – я снова грустно улыбнулся. – Если все так, как ты говоришь, то, разумеется, мне лучше здесь вообще не отсвечивать. Мне вовсе не хочется узнать, что у нее из-за меня неприятности. Поеду-ка я назад, в Москву. Поработаю. Отвлекусь. А там, глядишь, и полегчает.
– Верное решение. Вот увидишь, так реально будет лучше для вас обоих. К тому же, как я уже упоминал, Машка достаточно решительный человек, и далеко не дура. Так что если у тебя, дружище, есть хотя бы маленький шанс, – Стас улыбнулся, – то ты об этом совершенно точно узнаешь.
– Ну, вот и хорошо. Тогда сегодня останусь у тебя, если ты не против, а вечером сяду в поезд и поеду домой... в Москву, то есть.
В подъезде послышался топот множества ног. Входная дверь бухнула, раздались гомон и смех, квартира наполнилась множеством голосов. В кухню начал набиваться пришедший с гулянок нетрезвый народ.
XVIII
В поезде не спалось. Общаться ни с кем не хотелось. В вагоне я раскрыл ноутбук и попытался писать. Получалось плоховато. Если честно, совсем не получалось. Маша занимала все мои мысли.
Меня раздирали противоречия. С одной стороны, бесперспективнее варианта сложно даже придумать. С другой – ведь смог же бомж с вокзала стать журналистом, да еще и достаточно известным. Жизнь порой выкидывает удивительные фортели. Поэтому здравый смысл я гнал прочь, хоть и понимал, что легко не будет.
Так я проколобродил всю ночь. Утром поезд подплыл к платформе Киевского вокзала, почти незаметно остановился. Закинув ноутбук в рюкзак, я механически провел по волосам расческой, ответно улыбнулся проводнице и вышел из вагона. В кармане заерзал мобильник. Странно. Кто бы это мог быть с утра пораньше? Свои в такое время не звонят, а на чужих мне сейчас было глубоко наплевать. Безразлично скользнув взглядом по моргающей на экране надписи «номер не определен», я нажал на кнопку приема.
– Илья, не спишь? – голос в трубке заставил меня споткнуться на ровном месте и словно прилипнуть подошвами к платформе. Не веря ушам, я застыл столбом посреди людского потока, не обращая внимания на толчки в бок, прикрыл трубку ладонями и весь обратился в слух.
– Нет, Маш... Не сплю. Доброе утро, – до меня наконец дошло ответить. – Чем обязан?
– Ты сегодня вечером чем-нибудь занят?
– Да нет, – я немного растерялся, – не особенно... Свободен, в общем.
– Ты извини, мне сейчас не очень удобно разговаривать, – вполголоса говорила Маша. – Давай сегодня вечером на Ярославской улице, в «Петровиче», в половине одиннадцатого, ладно? Там концерт группы одной нашей, ну, в общем, пообщаемся заодно. Договорились?
– Конечно, – я бросил быстрый взгляд на циферблат мобильника. – Обязательно буду.
– Ну все, тогда до вечера. Там найдемся. Пока.
Связь прервалась. Я в раздумьях медленно вышел на утреннюю привокзальную площадь. Мутным селевым потоком пронеслась в голове масса дел, редакций, отчетов, планерок, сдач материала и прочая тряхомудия, ждавшая меня после отпуска в Москве.
– Э! – оскалился на меня железными зубами какой-то небритый шахид, подпиравший задницей старую-престарую «жигули-шестерку»; видимо, чтоб не развалилась. – Такси нада?
– Да, конечно, – тут же среагировал я. Забросив рюкзак на заднее сиденье пожилого агрегата, я устроился впереди, пристегнулся, достал сигареты, закурил. Рухлядь взвизгнула стартером, вздрогнула и закряхтела.
– Куда едем? – довольно улыбнулся джигит.
– Во Внуково, в аэропорт. Побыстрей только давай.
– Вах, – джигит улыбнулся еще шире. – Вагызал, аырапорт. Турыст, да?
– Вечный, – теперь улыбнулся и я, отвернулся к окну и до самого аэропорта не проронил больше ни слова. И во Внуково, в каком-то баре, пока смотрел в интернете концертный график киевского филиала клуба «Петрович», я тоже сидел молча. И в киевском аэропорту «Борисполь» до самой стоянки такси тоже молчал. Только улыбался.
XIX
– Ты откуда взялся, мутант? – изумленно вытаращился Стас, увидев меня на пороге. – Я же тебя сам сегодня на паровоз сажал.
– От верблюда, – сделал я загадочную рожу и закинул в угол рюкзак. – Иду на концерт какой-то группы «Ундервуд». Знаешь такую?
– Ясен хрен. Кто их не знает-то.
– Тогда наливай.
Стас налил. Я поднял рюмку:
– Ну, за «Ундервуд».
– Вот думаю, тоже, что ли, с тобой сходить, – Стас прищурился. – А шо такого? Группа мне нравится...
– Только попробуй, – отрезал я. – Хитрая хохляцкая морда.
Мы чокнулись. Стас искоса взглянул на меня, тряхнул головой и вместо закуски повертел пальцем у виска. Глаза его, впрочем, улыбались.
С Машей мы встретились внутри заведения. Она сдержанно поцеловала меня в щеку, мы сели за столик у сцены и заказали выпить. В «Петровиче» было довольно шумно, да и вообще беседа как-то не клеилась – я просто молча смотрел на Машу. Я любовался ею во все глаза. Впрочем, она довольно скоро потеряла ко мне всякий интерес – на сцену вышли музыканты. Я было немного обиделся, но когда началось собственно мероприятие, сразу все понял.
Концерт оказался на удивление хорош, и мне доставило удовольствие лишний раз убедиться в превосходном вкусе моей спутницы. Со сцены накрывало волнами харизмы и обаяния, а от словарного запаса в текстах песен и колоссального построения фраз я просто обалдевал. Я и не подозревал, что современная русская говноэстрада способна породить такой шедевр, поэтому русскую музыку не слушал в принципе, и открытие в виде ребят из «Ундервуда» оказалось на редкость приятным.
Незаметно пролетели полтора часа, и мы с Машей оказались на улице. Глаза ее горели. Мы взяли такси, и она назвала адрес какого-то очередного заведения. Хотелось побыть в тишине.
Мы сидим в едва освещенном углу кафе, в удобных кожаных креслах. В моем бокале с виски одиноко болтается кубик льда; Маша, сидя напротив, пьет вино и курит. Она очень красивая.
– Ты когда в Москву-то?
– Никогда, – улыбнулся я. – Останусь здесь жить. Чего я там не видел? А тут есть ты.
– Не выдумывай, – она тоже улыбается. – Ты же знаешь, что здесь тебе вообще лучше не показываться. А там ты дома, и тебе ничего не угрожает.
– По-ку-ситесь на президента, – пропел я вполголоса. – У него теплый взгляд и улыбка. Но думать, что он не умеет стрелять – большая ошибка.
– Смотри-ка, запомнил, – она снова улыбается: напетая мною песенка – из репертуара сегодняшнего концерта. – Мне очень приятно, правда. Это моя любимая группа. Но, – она посерьезнела, – ты, к сожалению, не президент. И стрелять вряд ли умеешь. Хотя... взгляд у тебя тоже теплый.
– Люди с теплыми взглядами президентами не бывают, Маш, – я сбросил окурок в пепельницу-самозакрывашку. – Кстати, скоро в Киеве как раз выборы. Может, я еще успею подать заявку на участие.
– Скажи, Илья, а чего ты от меня хочешь? – вдруг спросила она в лоб. – Я ведь все вижу.
– Тебя, – вылетает автоматически. – Всю целиком. С головой вместе.
– Быстрый какой.
– Не забывай, что я живу в Москве, – я иронично улыбаюсь. – Я даже жду быстро. У нас там так.
– Боюсь, что голову мою тебе не осилить, – по ее улыбке чувствуется, что мой ответ вполне предсказуем. – А без нее все остальное не имеет никакой особенной ценности. Все, как у всех.
– Ну, не все... – как в полусне, я рассматриваю ее красивые руки. Правое запястье украшает довольно скромный с виду, но очень стильный браслет. – Не все, Маш. Ты мне нравишься вся, до кончиков ногтей.
– Это я вижу. Ты мне тоже нравишься. Но что мы теперь будем с этим делать?
– Давай просто будем, – предлагаю я. – Просто имей в виду, что я в твоей жизни уже есть. Я – данность. Хоть тушкой, хоть чучелом, главное – чтоб ты у меня была. Я тебя принимаю в любой ипостаси.
– Да проблема-то не в тебе, Илюш, – она опускает взгляд и делает глубокую затяжку. – Проблема во мне.
– Твои проблемы – мои проблемы, – заверяю я.
– Нет, Илюш, эти проблемы только мои. Ты и понятия не имеешь, какие они... Впрочем, ладно. Так что ты хочешь?
– Сделать тебя счастливой. Ну, правда. Карьера, ипотека, квартира в Москве, дети и прочее.
– Красивые, должно быть, получились бы дети, – она задумчиво меня разглядывает.
– И умные, – поддерживаю я эту затертую банальность.
– М-да... А скажи мне, коварный обольститель, почему квартиры в Москве у тебя до сих пор нет? По ипотеке. Или, как говорят наши хохлы, если ты такой умный, то почему тогда не богатый?
– Потому что не занимаюсь зарабатыванием денег, – пожал плечами я. – В мире и без того много интересного. А ты как раз превосходный стимул.
– Ты уверен, – она приподняла бровь, – что я хочу быть стимулом? А я ведь не хочу. Рядом с мужчиной мне нравится быть просто женщиной.
– Это вполне резонно, – заверяю я. – Но, видишь ли, я отношусь к разряду мужчин, которым стимул именно необходим. Без ощутимой причины вертеться, как белка в колесе, я попросту не собираюсь, понимаешь?
– Не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Ничего не понимаю. У мужчины, который хочет быть с женщиной, должен быть хотя бы дом. Вот представь на минутку, что я сейчас бросаю все и переезжаю к тебе в Москву. И что? Что мы будем делать? Где жить?
– Как это где? Я снимаю отличную квартиру, рядом с метро. Но ради такого дела снял бы другую, побольше... Ну, или купил бы, с кредитом на работе мне с удовольствием помогут.– Илюш, – она выпустила в потолок струйку дыма. – С каким еще метро? Пойми меня правильно. Я не хочу быть никаким, блин, стимулом. Мужчина должен быть самодостаточен безо всяких стимулов. Просто потому, что он мужчина. А ты еще пацан. И раздолбай, к тому же, – заключила она.
– С чего ты взяла, что я раздолбай? У меня просто другие ценности.
– Ну-ка, ну-ка, подробней, очень интересно, что это за ценности такие.
– Ну, хватит ерничать, Маш, – я, словно защищаясь, поднял вверх ладони. – Какая ты беспощадная, смотри-ка. Стимулом она, видите ли, быть не хочет. Понимаешь, я человек весьма объективный. Я отлично представляю себе свои возможности, способности, потенциал и прочее. К тому же я и есть самодостаточный, как бы тебе ни казалось, что это не так. Но даже зарабатывая вполне ощутимые деньги, я могу спокойно прожить всю жизнь в съемной однушке на окраине города. Потому что мне плевать. Меня не беспокоят такие категории.
– А меня – беспокоят, – непробиваемо заявляет она. – Я, к слову, и не собиралась к тебе переезжать. У меня все в порядке и в жизни, и в делах, и менять что-либо кардинально я не планирую. Просто хочу, чтоб ты понимал на будущее: надежный мужчина предпочтительнее ненадежного.
– А я хочу, чтоб ты понимала: надежность – это не настолько примитивно. Если я еще не впрягся в двадцатилетний кредит, то это вовсе не означает, что я не мужчина. У меня тоже есть потребность, чтобы моя женщина была со мною счастлива. Причем потребность инстинктивная, на подсознательном уровне. А ты мне про стимул... Скажи, ну что плохого в том, чтобы стать смыслом жизни для любящего тебя мужчины?
– Да ладно, Илюш, – она лучезарно улыбнулась. – Хватит на сегодня. У нас просто разные взгляды.
– Это ведь хорошо. – Когда она улыбается, я теряю волю. – Значит, нам не будет скучно.
– Да уж, подозреваю... Впрочем, – вдруг встряхнулась она, – какие у тебя дальнейшие планы на вечер?
– Никаких, – я пожимаю плечами, вспоминая сегодняшние перелеты. – Ну, разве что планирую выспаться, а то чего-то устал.
– Тогда поехали со мной, – она сделала знак официанту, чтоб принес счет. – Выспишься заодно.
– Куда? – Я от неожиданности вытаращил глаза. – К Шидловскому или к Третьяченке?
– Какой ты сегодня юморной. Тебя что, покусал Евгений Петросян? – она иронично смотрит на меня, допивает вино. – Не забывай, что меня уже любит один обеспеченный мужчина. Поэтому квартира у меня моя собственная. И предполагаю, что она получше, чем твоя съемная в Москве.
– Ну и язычок у тебя, Маш, – изумленно, но с изрядной долей восхищения говорю я. – Разве ж так можно? Совсем меня не щадишь.
– А ты думал, со мной легко? Поехали, Казанова.
ХХ
Прошел год. По большому счету ничего не изменилось. Работаю я на прежнем месте и пользуюсь практически безграничным доверием главреда. Платят вполне достойно. Квартиру снимаю в центре, до работы идти минут десять пешком. Вообще жить стало очень удобно.
Геннадий Артурыч уже несколько раз предлагал помочь в получении российского гражданства, а потом купить мне жилье по ипотечному кредиту. Но я все никак не соберусь. Стоит только начать, так геморроя с бумажками не оберешься, а времени на это жаль. Так бывает. Когда заветная мечта близка настолько, что ее можно потрогать, то реализовать ее не спешишь. Может, оттого, что жаль терять мечту? Но это ведь так непрагматично.
А еще одной неизменной константой в моей жизни остается Маша. Нет, она не ушла от Третьяченко, да и вообще нельзя сказать, что в наших отношениях все безоблачно и радужно, но, если отбросить всякие нюансы, то один факт точно остается незыблемым: мы друг у друга есть.