Князь произнес это самым решительным тоном. Придав лицу серьезное выражение, Мартен отправился исполнять поручение.
Господин де Тьевр, поначалу обласканный Империей, вернувшей ему имущество эмигрировавших членов его семьи, под конец стал одним из самых недовольных. Жадный до званий и должностей, он хлопотал о выгодном месте, но так и не получил его, поскольку стремительно развивавшиеся катастрофические события не способствовали этому. Посвященный в замыслы роялистов восстановить королевскую власть, он с готовностью поддержал их и был одним из тех, кто оказал союзникам уже описанный нами прием.
Своей жене де Тьевр был обязан счастливой мыслью предложить свой дом первому мало-мальски влиятельному русскому, которого удалось заполучить. Маркиза, гуляя по Елисейским полям, наблюдала парад. Ее поразила великолепная выправка и красивая внешность Мурзакина. Маркиза узнала его имя, и оно оказалось известно ей; у нее действительно была в России замужняя родственница по фамилии Мурзакина, иногда писавшая ей. Она вполне могла оказаться родней молодого князя. Поскольку Мурзакин носил княжеский титул, не было ничего предосудительного в том, чтобы открыто объявить о родстве с ним; к тому же он считался одним из самых красивых мужчин в армии, и предоставить ему гостеприимство было приятно.
Двадцатидвухлетняя маркиза была светлой блондинкой, немного полной для приталенных платьев, сшитых по тогдашней моде, но довольно высокой, чтобы сохранять подлинное изящество форм и движений. Она не выносила своего невысокого мужа, однако прекрасно ладила с ним, извлекая из любой ситуации наибольшую выгоду для себя. Ветреная и очень легкомысленная, маркиза соединяла в себе честолюбие, алчность и полнейшую пустоту. Речь не шла о ловких интригах, имеющих целью обеспечить состояние детям, ибо их она не имела, а о старости не хотела и думать. Маркиза желала приятно проводить время, жить на широкую ногу, свободно делать долги, наконец, занять место при каком-нибудь дворе и тем самым обрести возможное выставить напоказ роскошь нарядов и вознести свою красоту на пьедестал.
Не отличаясь знатным происхождение, она принесла свою блистательную молодость и значительное состояние в дар малопривлекательному супругу только для того, чтобы ста маркизой. У нее незачем было спрашивать, почему она так дорожила этим титулом, — маркиза и сама не знала. У нее хватало ума для светской беседы, но способностью рассуждать она не могла похвастаться. Всегда на виду, всегда занятая пустыми разговорами и туалетами, маркиза думала лишь о том, чтобы затмить других женщин или по крайней мере быть одной из самых заметных.
При таком пристрастии к шуму и блеску было бы удивительным, если бы она не питала страсти ко всему военному. Прошло то время когда маркиза горделиво вальсировала с самыми красивыми офицерами Империи; муж попросил ее держаться подальше от них, что чрезвычайно огорчало маркизу. Вот почему она опьянела от радости, увидев внезапное появление армии союзников с их новыми именами, титулами, плюмажами, галунами; этот восторг был чисто внешним: он не коснулся ни сердца, ни чувства. Маркиза была благоразумна — она никогда не имела любовника, хотя привыкла чувствовать себя влюбленной во всех мужчин, способных нравиться, не отдавая предпочтения ни одному из них, чтобы не связывать себя обязательством любить исключительно его. Маркиза могла бы завести интрижку, потому что иногда эмоции одолевали ее, но она не решалась отдаться своим страстям, а изрядный запас эгоизма оберегал от всего, что могло обременить и скомпрометировать ее.
Итак, маркиза приняла Мурзакина с таким же удовольствием, как и с легкомыслием. «Я буду любить князя, я уже люблю его, — сказала она себе в первый же день. — Но это залетная птичка, и опасно слишком сильно полюбить его». Не слишком сильно любить было для маркизы более или менее привычно; в любовных делах она никогда не оказывалась в плену постоянного чувства. Тогдашние французы не были романтиками; они в большей мере, чем думают, несли на себе отпечаток легкомысленных нравов эпохи Директории[10], которые были лишь возвращением к обычаям эпохи Регентства[11]. Жизнь, наполненная авантюрами и победами, прибавила к чувственности нечто грубое и торопливое, что делало мужчину не слишком опасным для осторожной женщины. Во времена больших военных и общественных потрясений не до сильных страстей и продолжительных привязанностей.
В ту пору никто не походил на французов меньше, чем русские. Благодаря легкости, с какой они говорили на нашем языке и приспосабливались к нашим обычаям, их называли у нас северными французами, но никогда сходство не было столь отдаленным и столь сомнительным. Они позаимствовали у нас только то, чем мы гордились менее всего, — галантность.
Между тем Мурзакин не был вполне русским. Грузин по происхождению, возможно, курд или перс, если углубиться в родословную, москвич по воспитанию, он никогда не бывал в Петербурге и оказался на виду у царя благодаря случайностям войны и протекции своего дяди Огоцкого. Не будь войны, Мурзакин, не имевший состояния, прозябал бы в безвестности и нес тяготы военной службы на азиатских рубежах, если бы не рискнул, как это порой случается в юности, перейти границу, чтобы окунуться в полную героических приключений жизнь своих вольнолюбивых предков; но он отличился в сражении под Москвой и позднее дрался, как лев, на глазах царя. С тех пор Мурзакин принадлежал ему телом и душой. Он был вполне и надлежащим образом окрещен в русские пролитой им французской кровью и навсегда прикован к ярму, которое в России зовется цивилизацией, — к культу абсолютной власти. Надо подняться значительно выше, чем мог это сделать Мурзакин, чтобы с помощью шпаги или яда разделаться с этой властью.
Судьба князя не зависела от его личной воли; но какой бы непреклонной и упорной ни была эта воля, она всегда направлена на уничтожение самых слабых, чтобы принадлежать самым сильным. У русских это целая наука жизни, но она несовместима с нашим характером и нашими обычаями. Мы тоже умеем низко кланяться нашим господам; но они удивительно легко нам надоедают, и, когда терпение иссякает, мы жертвуем личными интересами, чтобы вновь обрести себя[12].
Красавец Диомид Мурзакин пользовался успехом у женщин всех сословий и национальностей. Слишком осторожный, чтобы обнаруживать свое фатовство, он хранил его в тайне. Едва увидев прекрасную маркизу, Мурзакин уже не сводил с нее страстного взора, сочтя, что эта добыча по праву принадлежит ему. Князь тотчас понял, что маркиза не любит мужа, что она не ханжа, поскольку напускное благочестие тогда еще не было в моде, что она очень живая, совсем не стыдливая и что он чрезвычайно нравится ей. Таким образом, в первый день Мурзакин не приложил особых усилий, вообразив, что ему достаточно лишь проявить себя — и он добьется успеха.
Князь совсем не знал французских кокеток, равно как и того, что под их внешней непринужденностью скрывается твердость. Чувствуя себя смертельно усталым, он искренне желал, чтобы в первую ночь его не беспокоили. Проснувшись на следующий день, Мурзакин с удивлением обнаружил, что никто и ничто не нарушили тишины его комнаты. Первым явился на его звонок услужливый Мартен; не зная, как обратиться к Мурзакину, он на всякий случай назвал его «светлостью».
— Я сам исполнил ваше поручение, — сказал он ему. — Взял фиакр, поехал в предместье Сен-Мартен и нашел эсталине.
— Эста… Как вы сказали?
— Эсталине — это маленькие кафе для простолюдинов, где можно курить и играть на бильярде.
— Хорошо, спасибо. И что же дальше?
— Я разузнал о несчастном случае. Ничего серьезного. Девушка не пострадала. Ей дали выпить немного ликера, и она поднялась к себе, потому что живет как раз в этом доме.
— Вам следовало бы зайти к ней. Это доставило бы мне удовольствие.
— Я не преминул это сделать, ваше сиятельство. Поднялся довольно высоко, по ужасной лестнице, и нашел там маленькую гризетку, которая гладила свои наряды. Я сообщил, что князь Мурзакин соблаговолил оказать ей милостивое внимание.
— И что она ответила?
— Очень странную вещь: «Скажите князю, что я благодарю его и что мне ничего не нужно, но я хотела бы видеть его».
— Я охотно навестил бы ее, если бы не находился…
Мурзакин собирался сказать об аресте, но счел лишним посвящать Мартена в данное обстоятельство, впрочем, тот и не дал ему на это времени.
— Ваше сиятельство! — воскликнул он. — Вам нельзя ехать в эту лачугу, было бы крайне неосмотрительным идти в квартал, населенный беднотой. Ваше сиятельство вовсе не обязано выполнять такую дурацкую просьбу. Что до меня, то я и не ответил на нее.
— И все же следует это сделать. — Тут Мурзакина словно осенила внезапная мысль. — Не говорила ли она, что знала меня раньше?
— Она именно так и сказала, что знакома с вашим сиятельством. Я посчитал это вздором!
Другой слуга явился сообщить князю, что в гостиной его ожидает маркиза, и он с озабоченным видом отправился туда. «Странно, — говорил он себе, проходя через просторные комнаты, — когда эта девушка неосторожно приблизилась к моей лошади и как будто хотела окликнуть меня по имени, ее лицо показалось мне поразительно знакомым. А затем произошел несчастный случай, и я не мог думать ни о чем другом; но сейчас я вновь вижу перед собой ее лицо, и мне кажется, что где-то уже встречал его, оно вызывает во мне даже некоторое волнение…»
Мурзакин так ничего и не вспомнил и, войдя в гостиную, в присутствии прекрасной маркизы позабыл обо всем.
— Входите, кузен! — воскликнула она. — Сначала расскажите, как вы провели ночь.
— Даже слишком хорошо, — с невинным видом ответил князь-варвар, чересчур страстно целуя протянутую ему белоснежную и пухленькую ручку маркизы.
— Как можно спать слишком хорошо? — спросила она, устремив на него удивленный взгляд своих голубых глаз.
Не поверив ее удивлению, Мурзакин ответил какой-то галантной двусмысленностью, отчего маркиза покраснела до корней волос, но, однако, не растерявшись, уверенно заявила ему:
— Кузен, вы очень хорошо говорите по-французски, но, быть может, не улавливаете все нюансы языка. Это скоро придет, вы, иностранцы, такие способные! Но в течение нескольких дней вам следует разговаривать осмотрительно. Советую вам по-дружески, по-родственному. Я ничуть не сержусь, но другая на моем месте сочла бы вас дерзким.
Диомид, поняв свою оплошность, кусал губы с досады. Здесь ему понадобится больше времени и усилий. Положение спасли умоляющий взгляд и подавленный вздох. Это было не ахти что, но лицо князя так откровенно выдавало обманутую надежду и настойчивое желание, что мадам де Тьевр разволновалась, и ей недостало мужества продолжить преподнесенный ему урок.
Она заговорила с ним о политике. Накануне маркиз до полуночи пытался разузнать новости. Ему удалось попасть во дворец Талейрана; маркиза не сочла нужным упомянуть при этом, что ее муж в числе других не слишком важных персон из числа роялистов расположился в передней, дабы быть в курсе всем новостей, но предположила, будто царь не будет возражать против восстановления прежней династии.
Все это совершенно не интересовало Мурзакина. Впрочем, он слышал от своего дяди, что царь ни во что не ставил Бурбонов и вовсе не собирался поддерживать их. Впрочем, не желая оскорблять чувства своей хозяйки, он начал расспрашивать ее о Бурбонах, но она и сама мало что знала о них, настолько неожиданно возникла идея их реставрации. Разговор явно угасал, когда князь вздумал побеседовать с маркизой о французской моде, сделал комплимент ее утреннему туалету и стал расспрашивать об одежде парижан, представляющих различные слои общества.
Она была знатоком в этом деле и согласилась просветить его.
— В Париже, — сказала маркиза, — нет одежды, предназначенной специально для того или другого класса: всякая женщина, располагающая деньгами на покупку шляпки, носит ее на улице, всякий мужчина, который может позволить себе сапоги и сюртук, вправе надеть их. Вы не всегда сразу отличите слугу от господина — иногда лакей, докладывающий о вас, одет лучше, чем хозяин дома. Следует обращать внимание главным образом на лицо, взгляд, особенно на манеру держаться, чтобы точно определить происхождение или общественное положение человека. Парвеню никогда не приобретет непринужденности и достоинства истинного вельможи, хотя он и разукрашен кружевами и драгоценностями; гризетку, как бы нарядно она ни одевалась, никогда не примут за мещанку, точно так же как последняя останется для нас, великосветских женщин, мещанкой, даже если будет усыпана бриллиантами и одета роскошнее, чем мы.
— Очень хорошо, — сказал Мурзакин. — Вижу, тут необходимы такт и чувство меры. Но вы упомянули о гризетках, я знаю это слово из французских романов, повествующих о них. Но что на самом деле представляет собой парижская гризетка? Я долгое время полагал, что так называют девушек, одетых в серое.
— Я не знаю происхождения этого слова, — ответила мадам де Тьевр. — Их одежда бы различных цветов; возможно, это название связано с теми чувствами, которые они вызывают[13].
— А! Понимаю! Гризетка! Минутное опьянение! Они не внушают сильных страстей?
— Впрочем, я не уверена, порядочные женщины не обязаны знать о созданиях подобного рода.
— Тем не менее знание костюма поможет найти выход из затруднительной ситуации; называют ли гризетками всех молодых парижских работниц?
— Едва ли. Слово применяют только к тем из них, кто отличается легкостью поведения. Но послушайте! Почему вы так настойчиво расспрашиваете меня? Можно подумать, что вас интересуют те сомнительные удовольствия, которые Париж так щедро предлагает своим гостям?
Досада и даже скрытая ревность прозвучали в голосе мадам де Тьевр. Заметив это, Мурзакин поспешил успокоить ее, вкратце рассказав о случившемся с ним накануне происшествии и признавшись, что вследствие этого находится под арестом в доме де Тьевров.
— Мой интерес вызван тем, — добавил он, — что ваш камердинер, объясняя причину моей немилости, употребил слово «гризетка».
— Не важно, — ответила маркиза. — Надо послать ей луидор; этого достаточно.
— Видимо, ей ничего не нужно, — возразил Мурзакин, не упомянув о том, что гризетка просила о встрече с ним.
— Значит, ее щедро содержат, — заметила маркиза.
«Вряд ли, — подумал Мурзакин, — иначе почему она живет в лачуге и сама гладит свою одежду? Где же я уже видел это милое смазливое личико?» Мурзакин охотнее думал по-французски, чем по-русски, особенно с тех пор, как оказался во Франции, но часто допускал ошибки вследствие неумения употреблять слова в соответствии с их настоящим смыслом. Выражение «смазливое личико», распространенное в то время, относилось к девушке некрасивой, но не лишенной привлекательности, к милой дурнушке. Наружность гризетки, о которой шла речь, была иной. Бледное, тонкое, с мелкими чертами, ее лицо не было образцом возвышенной классической красоты, но оставляло впечатление изящества, благородства и совершенной прелести. Фигура как нельзя лучше соответствовала ее лицу, и, размышляя об этом, Мурзакин мысленно поправил себя — нет, не смазливая, хорошенькая, очень хорошенькая. Бедная и без всяких претензий.
— О чем вы думаете? — спросила его маркиза.
— Я не могу вам этого сказать, — дерзко ответил молодой князь.
— А! Вы думаете о своей гризетке?
— Вы сами этому не верите! Но вы только что отчитали меня! И больше не имеете права задавать мне вопросы.
Князь сопроводил свои слова таким томно-проникновенным взглядом, что маркиза вновь покраснела и сказала себе: «Он упрям, надо быть с ним осторожнее!»
Вошел маркиз и прервал их беседу.
— Флора, — обратился он к жене, — я принес вам хорошую новость. Вчера вечером на улице Сен-Флорентен[14] было решено не подписывать мир ни с Бонапартом, ни с кем-либо из членов его семьи. Господин Дессоль только что сообщил мне об этом. Распорядитесь, чтобы нам скорее подали завтрак; мы собираемся в полдень, чтобы составить и передать адрес русскому императору. Необходимо яснее выразить наши пожелания, поскольку идея возвращения Бурбонов созрела в узком кругу. Князь Мурзакин, вы имеете большое влияние при дворе, замолвите за нас слово.