– А вы откуда знаете?
В воздухе повисла тишина.
– Знаем, – наконец нарушил молчание комиссар. – Я, – краткий кивок в сторону особиста, – сержанта на разведку отправил. Мы через железную дорогу перейти собирались. Ну так он вернулся и доложил, что видел, как человек в маскхалате мост заминировал и эшелон с танками под откос пустил, а потом ещё из пулемёта дал по паровозу. Так вот мы сошлись во мнении, что это наш ОСНАз действовал, только понять не могли, почему на мосту один человек работал. Но чтобы гражданский, да ещё и без военной подготовки в одиночку целый эшелон в реку опрокинул – это ведь…
– Да я и не думал, что получится, – честно признался отец Георгий. – Просто попробовать решил – а вдруг повезёт? Охрана ведь всего из шести человек была, а меня маскхалат хорошо укрывает, близко подобраться можно. Ну, я с дерева из пулемёта всех и положил одной очередью. Вот только не был уверен, что гранат хватит. Все, что были, восемнадцать штук, истратил, но получилось.
– Орден Красной Звезды – и не меньше, – прервал отца Георгия особист. – Согласен, – кивнул комиссар. Медали «За отвагу» слишком мало. Наташенька, помоги мне встать, – обратился он к санинструктору.
Все присутствующие тоже поднялись с земли – Медведев Георгий Владимирович! – торжественным тоном произнёс комиссар. – За уничтожение эшелона с вражеской бронетехникой вы представлены к высокой правительственной награде – ордену Красной Звезды.
– Служу Родине и трудовому народу… – услышал отец Георгий шёпот лётчика.
Да, именно так. – Служу Родине и трудовому народу! – громко и чётко повторил отец Георгий.
Хотя напоминание этой сакральной фразы для него было излишним. Образование историка, как говорится, обязывало помнить её, но именно в этот момент он прочувствовал и понял цену боевых наград, их ценность для ветеранов. Потом были и другие награды, за другое, но эта, первая, оставалась в памяти навсегда.
– Поздравляю, Жора, – комиссар улыбнулся и пожал отцу Георгию руку, – от всей души поздравляю. Приказ оформим немедленно за номером один. По партизанскому отряду. Да, кстати, товарищи, как будет называться наш отряд? Название придумать надо и список составить, чтобы всё, как положено. – Комиссар опустился на землю. – Итак, у кого какие идеи по поводу названия?
– А пусть дядя Жора назовёт, – предложила санинструктор, – ведь он же у нас сегодня герой.
– Я герой? – удивился отец Георгий. – А вы-то чем хуже? Месяц уже воюете, в настоящих боях бывали, где война настоящая, не то что тут – безответная пальба из кустов и взрыв поезда по чистой случайности…
– Товарищ Медведев, – нарочно, как можно более официальным тоном произнёс комиссар. – Я, конечно, понимаю, что скромность – неотъемлемая черта каждого советского человека. Но не до такой же степени. И потом, – он сделал паузу. – Как говорили в старину, барышня просит.
– Ладно, сдаюсь, – отец Георгий улыбнулся. Если уж барышня просит, тогда предлагаю назвать наш партизанский отряд так – «Народные мстители».
– Хорошее название, в самую точку, – тут же высказал своё мнение комиссар. – А главное, очень точно политически момент подмечен. Ведь партизаны есть армия народа, мстящая оккупантам. Предлагаю данное название утвердить. Кто за?
Пять поднятых рук. – Ладно, – комиссар сделал пометку в блокноте. – Теперь список, – и он быстро переписал всех присутствующих. – Жора, твои дата и место рождения, – обратился к отцу Георгию комиссар.
– 23 июля 1908 года. Псков, – отец Георгий ответил, как есть. Не видя особого смысла скрывать, только год от 1941-го на 33 единицы сдвинул. А вот где родился… Тут правду было лучше не говорить, и не потому даже, что этот город сейчас, в 41-м, Сталинградом, а не Волгоградом называется, а потому, что это пока ещё тыл глубокий, и, стало быть, при желании вполне можно справки соответствующие навести. Так что пусть уж его тутошнее место жительство местом рождения и будет.
«23 июля 1908 года», – начал писать в блокноте комиссар, и вдруг рука его замерла. – Подождите, так ведь сегодня…
– Да, 23 июля, – подтвердил отец Георгий, – мой день рождения. 33 года исполнилось. И, увидев удивлённые взгляды, пояснил: – Не время сейчас именины отмечать, война идёт.
– Не согласен, – возразил комиссар. – Война войной, а человек человеком. Так что, Георгий Владимирович, примите поздравления от всех нас… Ладно, – продолжил комиссар, снова открыв блокнот. – Как я понимаю, беспартийный?
Отец Георгий кивнул. – Тогда вот что, Жора. Пиши заявление. Здесь два коммуниста. Примем сразу, без кандидатского стажа. Он тебе подорванным эшелоном зачтётся.
«Так, началось, – вздохнул про себя отец Георгий. – Предложение о приёме в члены ВКПб». Этого он ждал и боялся одновременно, исключительно потому, что именно здесь во весь рост, вставало противоречие, которое имелось между ним и этой эпохой. Ведь он верующий, да не просто верующий, а священнослужитель Русской православной церкви. Пусть и де-факто лишённый сана, но никак не веры в Бога, а раз так, то ни о каком вступлении в ряды партии большевиков и речи быть не может с одной стороны. А с другой – во время войны Русская православная церковь и ВКПб действовали как бы заодно. Ну, в смысле борьбы с фашизмом. И, стало быть? Да и потом – прямой отказ от вступления в партию может плохо сказаться на его теперешнем положении, что крайне нежелательно. И как же в таком случае быть? Выход из возникшей ситуации нашёл отец Георгий ещё прошлой ночью, когда разрабатывал план своей легализации в этом времени. И заключался он в простом принципе: если знаешь, что откажут, не отказывайся сам.
– Товарищ комиссар, за предложение спасибо, но… – отец Георгий сделал паузу.
– Боюсь, что вы меня в члены ВКПб не примете.
– Это почему же? – искренне удивился комиссар.
– Ну дело в том, что… В общем, я верующий.
– Что? – на лице комиссара появилось такое выражение, будто он впился зубами в самый кислый в мире лимон.
Да-да, в Бога верю, – подтвердил отец Георгий. Комиссар был явно растерян и только часто-часто моргал глазами, не зная, что сказать. Надо было срочно спасать ситуацию, и отец Георгий сделал ход конём, решив тем самым повернуть разговор в другое, абсолютно иное русло. Не говоря ни слова, он открыл ранец, вынул консервы, а потом извлёк коробку с иконой и извиняющим тоном произнёс:
– Товарищ комиссар, товарищи, тут такое дело, раньше хотел сказать, да всё времени не было. В общем, я…
В багрово-красном свете догорающего костра сверкнул золотой оклад, заискрились драгоценные камни, а повисшая кругом тишина, казалось, стала ещё гуще.
– Откуда? – наконец выдавил особист.
– У немца в ранце была, – ответил отец Георгий. – У того самого, у которого я карту, автомат и маскхалат с сапогами забрал.
– Можно? – комиссар протянул руку.
– Да, конечно, – отец Георгий передал икону комиссару.
Тот долго её разглядывал, а потом произнёс: – Страну грабят,… – и выразительно посмотрел на особиста.
– Это, сержант, по твоей части. Всё, как есть, зафиксируй, протокол составь. Жору об обстоятельствах дела допроси, не мне тебя учить. Об этом случае обязательно в Москве знать должны.
– Товарищ комиссар, а она что – из золота? – поинтересовалась санинструктор.
– Да, Наташенька, из золота с драгоценными камнями. Историко-культурная ценность и народное достояние. Икона пошла по рукам и, сделав круг, снова оказалась у отца Георгия. – Значит так, Жора. – подытожил комиссар. – Если икону спас и в Бога веришь, то тебе её и хранить. При первой же возможности переправим на Большую землю, поскольку это предмет не только религиозного культа, но и, как я уже сказал, историко-культурная ценность. А теперь, – комиссар сладко зевнул, – отбой. Часовые сменяются каждые два часа. Медведев, Шилов, Лукашевич. Я и Ёжикова под утро.
– Товарищ комиссар, вы ранены, а потому должны полноценно отдыхать.
Комиссар открыл рот, чтобы возразить, но, так ничего и не придумав, произнёс,:
– Ладно, дежурство по два тридцать. – И передал отцу Георгию часы со светящимися стрелками. – Всем спать.
Сон почти мгновенно сморил уставших донельзя людей. Не спал лишь отец Георгий, исполняя обязанности часового. Это была его вторая ночь в новом времени. Вторая ночь на войне, и вот сейчас, оставшись наедине с самим собой, можно было подвести первые итоги. Уже партизан, уже пулемётчик в составе отряда, уже эшелон с танками подорвал и за то к награде, ордену Красной Звезды представлен. И это за неполные двое суток. Что же, для начала совсем неплохо. А что завтра будет? Доживёт ли он до конца войны, или… Ведь на войне каждый день может стать последним. Да может, конечно, но пока он живой, будет бить врага, где сможет и как сможет. А там на всё воля Божья.
– У-у-у, – санинструктор вдруг задёргалась и жалобно застонала во сне.
«Кошмары снятся», – догадался отец Георгий. Да, такое с фронтовиками часто бывает. И на войне, и многие годы потом. Вот и у Наташеньки тоже. Эх, был бы он не историком, а психологом, нашёл бы способ, как Ёжику помочь. Ёжику, как зовёт лейтенант санинструктора. Ёжиком называет, ну прямо как протоирей Александр свою жену матушку Наталью. Так ведь. У отца Георгия перехватило дыхание. Неужели они? Быть этого не может! А впрочем, почему не может? Оба участники войны, оба из Минска. Причём протоирей Александр лётчиком в штурмовой авиации был, а матушка Наталья – санинструктором, и в начале войны партизанили оба, и возраст подходит, разница в пять лет, а даты рождения одинаковые – 1 сентября. Вот это встреча! Бывает же такое! Отец Георгий невольно улыбнулся, неожиданно поймав себя на мысли о том, что он приобрёл дар пророчества. Да-да, именно дар, и никак иначе. Ведь ему абсолютно точно известно, что произойдет в этом мире в последующие 72 года в целом вообще и с отдельными людьми в частности. Ну с Александром и Натальей, к примеру. Вот бы всё им рассказать – какая бы радость была узнать о том, что на войне не погибнут и что семья у них будет, дети, внуки, правнуки. Всё бы сейчас легче было. Ведь оно так всегда легче, если о хорошем конце знаешь. О хорошем…?
Раскрученная воспоминаниями память выдала очередную порцию информации, от которой у отца Георгия всё похолодело внутри. Ведь если это они, а тут сомнений нет никаких, то Наталье ногу отрежут по ранению. Какой ужас! Его снова передёрнуло, как от удара током. И что же теперь делать? Всю, как есть, правду рассказать? Исключено. Предотвратить, в ход событий вмешавшись, – не вариант. Во-первых, как и когда всё случится, ему неизвестно, а во вторых, если бы и знал, то ещё вопрос, что из всего этого выйдет. Может, тогда вообще матушку Наталью на войне убьют. Ну и, наконец, самое главное. Можно ли в принципе, из будущего в прошлое вернувшись, историю изменить? Так-то одному Богу известно, а раз так, вот и выходит, что не столько сладок и приятен дар пророчества. А делать-то что?
Долго думал отец Георгий, пытаясь найти наиболее щадящий вариант, и, наконец, решил. Надо подготовить Наталью к тому, что случится, мягко, исподволь, постепенно, по мере сил и возможностей, чтобы не так больно было.
Глава 6. Лицо войны
– Товарищ лейтенант, смотрите. Что это? – отец Георгий остановился и указал на висящий среди ветвей деревьев блестящий под лучами солнца белый предмет.
– Это, – Александр глянул в сторону, куда указал отец Георгий. – Это, Жора, обломок хвостового оперения самолета, и, если судить по размеру, то тут где-то недалеко транспортник либо сбили, либо он сел на вынужденную.
– Так, – Александр быстро сориентировался. – Метров двести-триста на восток, не больше. Пошли посмотрим, что там осталось. Он наверняка не горел, а просто приземлился жёстко. Может, что ценное подберём.
– Пойдём, – согласился отец Георгий. – Тем более что это недалеко и не займёт много времени.
Они двинулись в направлении предполагаемого места авиакатастрофы. В своём предположении лейтенант Лукашевич не ошибся. Пройдя около четверти километра, отец Георгий и Александр вышли к месту падения самолёта. Но это оказался не транспортный «Ли-2», советский вариант «DC-3 Дуглас», а довольно устаревший «К-5», или «Калинин-5». Небольшая восьмиместная одномоторная машина, используемая в основном на местных авиалиниях в начале тридцатых. Крылья при падении срезало от удара о деревья, но фюзеляж, окрашенный в белый цвет, с большим красным крестом был почти цел, если не считать многочисленных пробоин от пулемётных очередей, которые красноречиво свидетельствовали об истинной причине происшедшей трагедии.
– Санитара сбили… – произнёс сквозь зубы Александр. – Даже раненых не жалеют… Ладно, посмотрим. Там внутри медикаменты должны быть. Для нас это хорошо. Заберём и уходим.
Даже хорошо? От этих слов отца Георгия слегка покоробило. Он хотел было возразить. Как же так может быть, чтобы гибель раненых людей была для них полезной? Но промолчал, потому что понял: Александр, безусловно, прав, только не по меркам мирного, а по меркам военного времени. Ведь погибшим раненым уже не по- мочь, а медикаменты им действительно пригодятся, чтобы жизни других раненых спасать. Вот и выходит, что польза.
– Жора, там… – Александр отшатнулся от иллюминатора и посмотрел на отца Георгия полным ужаса взглядом.
– Что там? Отец Георгий тоже глянул в иллюминатор и остолбенел от увиденного: внутри разбитого самолёта были не раненые бойцы Красной армии. Там были дети. Тринадцать ребятишек в возрасте пяти-семи лет, сидевших по двое в креслах. Не иначе как младшую группу детдома эвакуировали. Вот почему на санитарном самолёте. Надеялись, что немцы пожалеют, а они их…
– Жора, нам надо уходить, донеслись как бы издалека до отца Георгия слова Александра. – Мы уже ничего сделать не можем, только мстить.
– Саша, давай их похороним, – предложил отец Георгий. Нельзя их так оставлять.
– Нет, Жора, – после недолгого молчания возразил Александр. – Не получится, нечем могилу копать. Позже вернёмся и похороним, а сейчас уходить надо.
– Да, надо, – согласился отец Георгий. – Только я помолюсь за них. Весь оставшийся до деревни путь они проделали в полном молчании. Внутри у отца Георгия была пустота. Ни ненависти к врагам, ни ужаса от увиденного, ни жалости к погибшим, ничего, словно ледяной холод заполнил всё его существо. А перед внутренним взором то и дело возникали погибшие в самолёте дети. Лицо войны, в которое он только что отчетливо заглянул. Но не один кошмар не может длиться вечно. Либо человек сходит с ума от пережитого, либо психика ставит мощный защитный барьер, справляясь с ситуацией.
– Значит так, Жора, – Александр многозначительно посмотрел на отца Георгия.
– О том, что мы нашли, по возвращении – ни слова. Только комиссару доложим, а остальным, особенно Наташеньке, об этом знать совсем не обязательно.
– Согласен, кивнул отец Георгий, а сам подумал: «Ей и без этого ещё столько ужасов пережить придётся, так что чем меньше знает, тем лучше».
В деревню, как ни странно, за двое прошедших суток никто из немцев так и не наведался, о чём явно свидетельствовал стоящий на прежнем месте мотоцикл убитого отцом Георгием офицера. А ведь немцы своего должны были уже начать искать.
– Ничего странного, Жора, – возразил Александр, когда отец Георгий сказал ему об этом. – Наверняка офицерик этот всё по тихому обстряпать решил и заскочил сюда по пути куда-то. Вот поэтому-то здесь его никто и не ищет. Ладно, давай продукты искать, и чем быстрее всё сделаем, тем лучше.
Из продуктов решили брать только картошку, потому как найти что-либо ещё из долго хранящихся продуктов, которые можно унести с собой, в покинутой деревне было просто невозможно. – Ну не будеш же, в самом деле, тащить с собой по лесам бочку квашеной капусты или мешок муки, чтобы хлеб на привале печь? – Вот поэтому бульбой и ограничимся. Так, вроде всё, Александр внимательно осмотрел собранное. – Продукты, спички, бумагу, топор, пилу взяли, сапёрную лопатку в мотоцикле у немца взяли. Ещё что?