— Значит, Чарона ты отпустил намеренно?
— Да, если можно так сказать.
— А ты не думал, что Чарон снова возьмется за старое? Будет отправлять наших товарищей в ссылку, тюрьму, даже на смерть?
— Он мне дал честное слово...
— Честное слово! — перебил его Михайлов. — Разве ты забыл, что такое честное слово жандармов, их шпиков?! Ты ли это, Иосиф? Я словно впервые вижу тебя.
— Я сказал: уже год, как я по-новому размышляю о смысле революции...
— Так вот что я тебе скажу: твои размышления или бред сумасшедшего, или мысли врага нашей партии. — Михайлов сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжал: — Мне казалось, что ты во всем разбираешься прекрасно, и сейчас, не скрою, я в затруднительном положении: как тебе возражать? Одно скажу: хорошо бы прийти к власти и удержать ее мирным путем. Но ситуация не та. Ты что, не помнишь, как на мирные манифестации народа царь и буржуазия отвечали свинцом и виселицами? Ты и сам оказался в сибирской глуши не за то, что убил кого-то или украл, а только за то, что возражал, да, мирным путем возражал против власти царских сатрапов. И еще: мы, большевики, не рвемся к власти, а лишь исполняем волю трудового народа. У него, у народа ты спросил, как должно относиться к его врагам? Вот так-то... Подумай над этим, мы еще поговорим подробнее. Я благодарю тебя за откровенность, ну а что касается «честного слова» Чарона, то пусть тебе будет известно, чего оно стоит: он еще с двумя бывшими жандармами пытался убить меня и Соню. Может быть, случайность, что убит он сам. Говорю об этом, чтобы ты подумал о своем «милосердии». А теперь иди, мне надо работать. — И Михайлов придвинул к себе кипу бумаг.
СЪЕЗД
7 апреля зал минского городского театра забит до отказа. На первый фронтовой съезд прибыло тысяча двести делегатов, свыше ста человек присутствует в качестве гостей. Михайлов, сидя за столом президиума, краешком глаза рассматривает своих соседей. Слева, почти в середине первого ряда, сидит чопорный Родзянко, рядом с ним — улыбающийся Церетели и хмурый Чхеидзе. Михайлов чуть повернул голову левее — в поле зрения попали Скобелев и Гвоздев. Оба внимательно прислушиваются к тому, что шепотом говорит им главнокомандующий Западным фронтом ярый монархист генерал Гурко.
«Хорошенькая компания», — подумал Михайлов, разворачивая переданную ему записку. Сразу узнал почерк Мясникова: «Миша, среди делегатов очень много крестьян. Как ты смотришь на то, чтобы тебе выступить с приветствием?»
«А что, пожалуй, прав Мясников. Нельзя упускать момент».
Михайлов направил председательствующему записку с просьбой предоставить ему слово и стал ждать. Выступающие сменялись один за другим, и вот наконец:
— Слово для приветствия предоставляется председателю исполкома Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, начальнику Минской милиции, большевику Михайлову.
Михаил Александрович, направляясь к трибуне, пробежал глазами по первому ряду президиума и невольно еще раз подумал: «Однако ж сколько враждебных типов приехало на съезд...»
Прежде чем начать говорить, он окинул взглядом зал. Серые шинели, внимательные, напряженные лица. Большинство солдатских делегатов знало его — страстного агитатора-большевика.
Начал с того, что передал участникам съезда горячий привет от крестьян Минщины, а затем заговорил о том, ради чего поднялся на трибуну:
— Я внимательно выслушал выступления всех ораторов. Представители Временного правительства Родзянко и Щепкин призывали вас, солдат, продолжать войну до «победного конца». Позвольте спросить этих ораторов: за чью победу они ратуют? За победу трудового народа? Солдат, проливающих кровь и гибнущих под пулями на полях сражений? Нет, конечно! Им нужна победа, чтобы богатые стали еще богаче, бедные — еще беднее. Поэтому им не нравится предложение делегатов-большевиков рассмотреть на нашем съезде вопросы политической борьбы. Почему они боятся этого? Почему и Временное правительство, и генералы, сидящие в этом зале во главе с главнокомандующим Гурко, требуют, чтобы офицеры и солдаты не занимались политикой? Да потому, что невыгодно им это! Я хочу, чтобы вы, товарищи делегаты, обратили внимание на одну деталь. Когда речь заходит о законных требованиях рабочих, крестьян и солдат дать народам мир, землю и работу, то есть о требованиях, с которыми выступаем мы, большевики, то нам говорят, что это, мол, вопросы политики и поднимать их на съезде не надо. Но вы слышали выступление лидера меньшевиков Чхеидзе. Ведь он, полностью разделяя взгляды империалистической буржуазии и реакционных генералов, прикрываясь ложнопатриотическими фразами, с пеной у рта отстаивает преступное требование продолжать войну до «победного конца». Чхеидзе договорился до того, что начал проповедовать общность интересов всех классов России. По его утверждению, никакого двоевластия в России не существует. Совет рабочих депутатов чуть ли не с радостью поддерживает Временное правительство. А теперь скажите мне, товарищи, разве все это не вопросы политики? Это во-первых. А во-вторых, такое можно сказать, извините, только от контузии. Но, насколько мне известно, пушки до Минска не достают. А Чхеидзе западнее Минска не был. — Михайлов выждал, пока утихнет в зале смех, и продолжал: — Большевистская партия — вот единственная и подлинная защитница интересов трудового народа, только ее политика может привести к удовлетворению требований революционных масс. И сегодня, осуждая попытки предыдущих ораторов отмежевать армию и крестьянство от политики и революционной борьбы, большевики-делегаты заявляют: ни один класс не может оставаться вне политики! Белорусы требуют передачи всей земли народу и осуществления подлинных демократических свобод. Крестьяне должны выступить заодно с рабочими и солдатами, это единение будет оплотом нового порядка.
Пункт за пунктом разбил Михайлов доводы меньшевиков и эсеров и, провожаемый громом аплодисментов и одобрительными криками делегатов, пошел к своему месту. Взглянул в президиум: веселые лица товарищей, злые, хмурые и растерянные глаза противников.
Съезд осудил кампанию лжи и клеветы против рабочего класса и его партии и принял резолюцию, в которой указывалось, что эта кампания отражает стремление имущих классов посеять рознь и недоверие между армией и революционным народом, что требования рабочих должны быть поддержаны армией. По предложению делегатов-большевиков съезд призвал к бдительности по отношению к Временному правительству.
Хотелось поделиться радостью, отпраздновать успех. Михайлов пригласил на чашку чаю Мясникова и Любимова. Соня и Надя Катурина хлопотали на кухне; в комнате на столе стоял пышущий жаром самовар.
— Твоя записка, Саша, подоспела кстати, — говорил Михайлов. — Получилось, что я взял слово в самый подходящий момент — не рано и не поздно. Можно сказать, трибуну съезда мы использовали как нельзя лучше.
— Да, Миша, — согласился Мясников. — И главное — наши слова дошли до солдат.
— Верно, — кивнул Михайлов. — Но этого мало. Надо развить успех, через Минский Совет и фронтовые комитеты закрепить свое влияние на солдатские массы. Предлагаю направить на фронт еще группу авторитетных товарищей, чтобы выявить и привлечь к активной политической деятельности новые силы...
В это время в комнату вошел Алимов.
— Добрый вечер! Не помешаю?
— А, Роман! — поднялся Михайлов. — Входи, входи. У тебя, знаешь, нюх. Почуял, что Надежда приехала?
— А что, она, правда, здесь? — обрадовался он.
— Иначе ты не пришел бы.
— Что вы, Михаил Александрович, я же по неотложному делу.
— Правильно, что пришел, Роман! Проходи присаживайся. Вот будет Наде сюрприз!
Михайлов усадил Алимова, а сам, подмигнув друзьям, направился в кухню. Женщины, занятые приготовлением ужина, не заметили прихода Алимова. Михайлов осторожно из-за плеча жены бросил взгляд на кухонный стол. Соня восприняла это по-своему и, стараясь сделать сердитое лицо, сказала:
— Что, опять будешь хватать на ходу? А ну, марш к столу, а то схлопочешь у меня. — Она повернулась к Наде. — Надюша, не выходи замуж, а то придется все время воевать с мужем на кухне. — И Соня, обхватив мужа за шею, чмокнула его в щеку.
— Ничего себе война! — расхохоталась Надя и понесла гостям тарелки с едой. Михайлов с улыбкой посмотрел ей вслед. Как только Надя локтем отворила дверь в комнату, где был накрыт стол, смех ее оборвался. Соня вопросительно взглянула на Михайлова.
— Немая сцена, — объяснил он. — Там Роман объявился. Кажется, у них далеко зашло. Предсказываю: кончится все это свадьбой.
— А что, прекрасная пара.
Соня вручила мужу огромное блюдо с дымящей картошкой, и они направились к гостям...
После ужина Мясников и Любимов распрощались, женщины стали убирать со стола, а Михайлов и Алимов уединились в дальнем углу комнаты. Алимов рассказал об удаче Шяштокаса.
— Понимаете, — говорил он, — эта Антонова решила убить своего мужа и предлагает за эту работу золото. Альгиса она приняла за человека из банды Данилы.
— Ясно. Ну и о чем они договорились?
— Завтра встречаются у Губернаторского сада.
— Что вы предлагаете?
— Мы с Альгисом решили пойти на встречу вдвоем. Есть кое-какие соображения.
— Да, но вы же вынуждены будете дать согласие на убийство, — задумчиво пощипал ус Михайлов.
— Конечно. Не то Антонова найдет настоящих убийц, тогда беды не миновать.
— Да, пожалуй, ты прав. Значит, перед тобой и Шяштокасом двойная задача: продолжать искать выход на банду Данилы и одновременно выяснить, почему эта дамочка хочет избавиться от мужа. Завтра утром у меня будут подробные сведения об Антоновой и ее муже. Ну, а сейчас ступай к Наде, а то, поди, тебе уходить уже скоро.
— Я ее приглашу погулять полчасика, — краснея, ответил Алимов.
— Ну что ж, погуляйте, ваше дело молодое...
ХЛОПОТЫ С БУДУЩЕЙ ВДОВОЙ
Михайлов во главе группы большевиков выезжал на фронт. Перед отъездом он встретился с Мясниковым, Кнориным и Любимовым. Разговор шел о Гарбузе. Любимов был категоричен: Гарбузу доверять нельзя, его надо исключить из партии и освободить от должности заместителя начальника милиции. Михайлов рассуждал иначе.
— Понимаете, — убеждал он товарищей, — на должность его поставил городской Совет, в котором, как вы знаете, заседают не только большевики. Стоит ли давать нашим противникам повод кричать о разногласиях в партии большевиков? Во-вторых, честное слово, не верится мне, что Гарбуз окончательно потерянный для партии человек. Ведь сколько я с ним соли съел сибирской, кажется, не было в жизни такого экзамена, которого бы он не выдержал. Нет, надо проявить терпение, дать ему возможность разобраться с собой, а уж потом принимать решение.
— Так-то оно так, — задумчиво промолвил Мясников, — но будет ли правильным, что делом банды Данилы придется заниматься ему?
— Нет, и это учтено, — сказал Михайлов. — За Гарбузом общее руководство милицией, а бандой я поручил заниматься Антону Михайловичу Крылову, как начальнику уголовного отделения.
На том и порешили: Гарбуз остается за Михайлова, работать он будет под контролем Мясникова и Любимова, а розыск и поимка банды возлагаются на Крылова.
Антон Михайлович Крылов начал с того, что в помощь Шяштокасу, выполняя наказ Михайлова, выделил своего сына Алексея и Николая Дмитриева, а Алимову, который благодаря Шяштокасу тоже свел знакомство с цыганами, — Солдунова.
В тот вечер в кабинете у Антона Михайловича собрались Шяштокас, Дмитриев и Алексей Крылов. Крылов спросил Дмитриева и Алексея, что им удалось выяснить об Антоновых. Докладывал Дмитриев:
— К первоначальным анкетным данным добавилось следующее. До декабря шестнадцатого года Антонов Любомир Святославович работал управляющим банком, но в связи с ухудшением здоровья работу в банке оставил. Характеризуется как очень богатый человек. Владеет небольшими, правда, предприятиями в Москве, Смоленске. В начале четырнадцатого года при весьма загадочных обстоятельствах погибли его жена и семнадцатилетняя дочь. Они были на загородной даче. Случился пожар. Дом и находившиеся в нем мать и дочь сгорели. Тут загадка: обычно при подобных обстоятельствах жертв не бывает. В услужении у них были двое мужиков из местной деревни, которые бесследно исчезли. В марте пятнадцатого года Антонов женился на некоей Журавкиной Людмиле Андреевне, которая до этого была его любовницей. Она якобы переехала в Минск еще в тринадцатом году из Смоленска. Детей у них нет. Близких родственников у Антонова тоже нет. Получается, что Журавкина-Антонова, избавившись от мужа, беспрепятственно завладеет его капиталами, а также двумя шикарными домами в Крыму и на Кавказе.
— А какой ей резон в это тревожное время терять опору в лице мужа? — задумчиво спросил Антон Михайлович.
— О, резон есть! — улыбнулся Дмитриев. — Нам известен человек, на которого Людмила Андреевна очень рассчитывает. Любовник.
— Кто он?
— Служащий того же банка.
— Ишь ты, с банком тоже не хочет расставаться, — усмехнулся Антон Михайлович и спросил: — А почему бы ей не избавиться от мужа с помощью любовника? Ведь это гораздо дешевле обойдется.
— Мы с Алексеем об этом подумали и проверили. Оказывается, любовник в отъезде, и на службе его ожидают только в мае.
— Скорее всего, — вставил Алексей, — она решила всю операцию провести за время его отсутствия. Сюрприз, так сказать.
Антон Михайлович спросил у Шяштокаса:
— Альгис, когда у тебя встреча с этой дамочкой?
— Сегодня в восемь вечера.
— Где?
— На углу Магазинной и Губернаторской.
— Ты ей, кажется, обещал своего напарника привести?
— Вроде того. Но я имел в виду Романа. Впрочем, откуда ей знать, кого я имел в виду? Сойдет и Николай, — улыбнулся Альгис Дмитриеву.
— Хорошо, — Антон Михайлович вытащил из кармана часы на толстой цепочке. — Сейчас половина седьмого. Встретитесь с Антоновой и снова приходите сюда, подумаем, что делать дальше. — Крылов взглянул на сына. — Ты, Алексей, будешь сопровождать их. Держись в сторонке. Когда хлопцы закончат переговоры, проследишь за Антоновой: куда она пойдет? И тоже приходи сюда.
Отпустив ребят, Крылов потянулся к телефону, но позвонить не успел — вошел Гарбуз.
— Ты один, Антон Михайлович?
Крылов шутливо заглянул под стол, огляделся вокруг:
— Да, вроде один.
— Понимаешь, только что от меня ушел бывший надзиратель. Он еще раньше навел меня на след Данилы. Так вот, ему удалось выяснить, что Данила — это действительно Венчиков Кузьма Константинович, офицер жандармерии. Приметы... — Гарбуз заглянул в бумажку, которую держал в руках: — Он высокого роста, высокий узкий лоб, большие залысины, в верхней челюсти слева — два золотых зуба. — Гарбуз помолчал, раздумывая о чем-то своем, затем тихо сказал: — Похоже, что он действительно не только организовал, но и возглавил банду из убийц и воров. Невероятно! — Он взглянул на Крылова. — Так ты, Антон Михайлович, скажи, пожалуйста, об этом Алимову и Шяштокасу. Пусть они будут поосторожнее: чувствуется, что Венчиков и его дружки способны на все. Невероятно!
Гарбуз в глубокой задумчивости вышел.
Крылов поднялся из-за стола и беспокойно прошелся по кабинету. Случилось так, что ему, рабочему человеку, только и знавшему в жизни, что шумный цех, лязг металла, на склоне лет поручено совсем незнакомое дело. В тиши кабинета он должен высчитывать тех, кто противится переменам либо хочет обернуть их на свою корысть. Но что поделаешь, коль партии надо, чтобы он стоял на этом посту — он будет стоять. В очередной раз достал из кармана часы. Дело шло к восьми. Как там хлопцы?
В это самое время Шяштокас и Дмитриев подходили к перекрестку Магазинной и Губернаторской. На углу остановились, закурили. А вот и Антонова. Она, очевидно, торопилась — дышала тяжело и часто. Поздоровались. Шяштокас представил ей Дмитриева: