— Михаил, но ведь ночь на дворе. Твоя жена накостыляет нам по шее и вытурит вон, — взмолился Гарбуз.
— Ты плохо знаешь мою жену, Иосиф. Тем более где я сейчас, в два часа ночи, машинистку возьму?
— Что за заявление?
Пока они спускались на первый этаж, шли по длинному коридору, Михайлов объяснил:
— Ты же знаешь, после того как я отказался по требованию этой соглашательской публики уйти с поста начальника милиции, Минский губернский комиссариат состряпал даже обвинение против меня, вызвал специальную правительственную комиссию из Петрограда и подобрал кандидатов на мое место...
— А фигу они не хотят? — на ходу бросил Гарбуз.
— Конечно, не хотят, но они ее получат в виде этого самого заявления.
Он отпер дверь и тихо сказал Гарбузу:
— Обожди минутку, я разбужу Соню. Он прошел в спальню, зажег свет. Соня спала, свернувшись под одеялом калачиком. Вдруг стало жалко будить ее. Но что поделаешь, заявление к утру должно быть отпечатано, да и Мясников придет не в гости — надо срочно печатать Манифест.
Михайлов наклонился и губами прикоснулся к щеке жены. Соня вздрогнула, открыла глаза и, увидев мужа, обвила руками его шею:
— Пришел? Сейчас встану, напою тебя чаем.
— Я не один, Сонечка, со мной Иосиф.
— Обоих напою.
— Этим займется Иосиф, а тебя я хочу попросить о другом.
— Понимаю. Только ты ступай к Иосифу, я оденусь и приду.
Михайлов позвал из прихожей Гарбуза и проводил его на кухню:
— Вот, дорогой Иосиф, аппарат под названием печь, вот вода, чайник, дрова за печкой. Приступай, а мы пошли работать.
Гарбуз молча принялся возиться у печи, а Михайлов через несколько минут уже диктовал. Гарбуз невольно прислушался к его ровному, неторопливому голосу: «Ныне все более и более обнаруживается тенденция превратить милицию в административный полицейский аппарат типа старой полиции. Ей навязываются чуждые по существу функции политического сыска и органа политической борьбы... Губернский комиссариат делает определенные попытки подчинить милицию комиссариату...»
В этот момент в коридоре послышались шаги и вошел Мясников. Как всегда, аккуратный, подтянутый, бодрый.
— Вот они чем занимаются! — весело проговорил он. — Как будто нет дела более приличествующего данному времени и месту.
— Что ты имеешь в виду? — отвечая на рукопожатие, спросил Михайлов.
— Ну, сон хотя бы. Что вы тут сочиняете? — Мясников склонился через Сонино плечо и прочел то, что она успела напечатать. — Так, «работники милиции отказываются подчиняться представителям центральных властей и выполнение их требований считают для себя необязательным». Правильно. И еще обязательно напиши, Михаил, что работники милиции видят свою задачу в организации общественной безопасности и в поддержании революционного порядка, а отнюдь не в политическом сыске.
— Так и напишу, — мягко улыбнулся Михайлов. — А чтобы тебе не было скучно, пока я тут закончу, иди на кухню и помоги Иосифу готовить чай.
— Охотно! — ответил Мясников. Через минуту с кухни послышался его голос: — Эй, хозяева, а где заварка?
— В столике слева, — громко ответила Соня.
Вскоре Михаил Александрович закончил диктовать, прочитал текст и поцеловал Соню:
— Ни одной ошибочки! Ну что, пойдем чаевничать?
— Нет, давайте уж все разом. Что там у Александра Федоровича? Отпечатаю, накрою на стол, а сама, извините, пойду спать.
Михайлов громко позвал:
— Саша, твоя очередь.
Мясников начал диктовать:
— «Мы, как передовой отряд рабочего класса, стремимся к социалистическому строю путем твердой классовой борьбы пролетариата; мы сплачиваем рабочих, как единый класс, вокруг нашего верного знамени. Революционный класс должен иметь и революционную тактику. Соглашение с буржуазией, хотя бы временное, в корне вредит интересам пролетариата...»
К тому времени, когда Соня отпечатала подпись: «Минский комитет Российской социал-демократической рабочей партии большевиков», в кухне уже вовсю кипел чайник. Соня собрала на стол, а сама удалилась в спальню. Оказалось, что все изрядно проголодались: с аппетитом ели хлеб с салом, в сосредоточенном молчании пили чай. Но долго так продолжаться не могло. Поговорка: когда ем — глух и нем, не для людей, которых денно и нощно обуревают заботы. Первым не выдержал Гарбуз:
— Вчера ко мне приходил бывший надзиратель. — Он повернулся к сидевшему рядом Михайлову. — Тот самый, ты должен помнить, что помог нам выяснить фамилию Данилы. Так вот, он сообщил, что его и многих его коллег по решению губернского комиссариата направили опять работать в тюрьму.
— Безобразие! — бросил Мясников. — Немедленно надо вмешаться.
— Я знаю, чем это вызвано, — отставил в сторону стакан с чаем Михайлов. — Вчера мне по этому поводу звонил Онищук. Дело в том, что и тюрьму, и многие казармы, и даже монастырские помещения готовят для содержания под арестом солдат, выступающих против продолжения войны.
— Это серьезно, — озабоченно сказал Мясников. — Они арестуют многих большевиков...
— И сделают это как можно скорее, — согласился Михайлов. — Поэтому я предлагаю утром направить нашего человека к Жихареву с письмом. Необходимо предупредить товарищей.
— Согласен, — кивнул Мясников и задумался. — Хотя не думаю, чтобы мы могли полностью избежать арестов. К тому же, насколько мне известно, в тюрьме и сейчас содержатся солдаты, арестованные якобы за дезертирство.
— У меня есть предложение, — нетерпеливо вмешался Гарбуз. — Воспользоваться тем, что в числе тюремных надзирателей будут наши люди, и организовать агитационную работу среди арестованных солдат.
— Неплохая мысль! — поддержал Михайлов. — А если еще узнать через Жихарева и других наших представителей в войсках фамилии арестованных солдат-большевиков, то мы можем наладить связь с этими товарищами, создавать из числа арестованных группы агитаторов и направлять их во фронтовые части.
— Да, к таким агитаторам будут прислушиваться, — кивнул Мясников. — Утром подберем человека и направим его к Жихареву. Но нам надо довести до логического конца и вопрос разрыва с меньшевиками, ведь формально «объединенка» продолжает существовать. Поэтому я предлагаю разработать специальный план общего собрания с меньшевиками. Комитет большевиков обеспечит явку всех своих членов, в том числе и представителей военных организаций гарнизона. Таким образом, мы сможем гарантировать подавляющее большинство на собрании «объединенки». От имени большевистской фракции выступишь ты, Михаил Александрович. Раскроешь сущность наших разногласий и предложишь проект резолюции о полном разрыве с меньшевиками. Собрание надо провести не позднее четвертого июня. Я понимаю, Миша, что тебе трудно подготовиться за столь короткий срок, но ты ведь только что прибыл из Петрограда, встречался с Лениным, слушал его выступление, получил необходимые материалы и инструкции. Тебе, как говорится, и карты в руки.
— Что ж, надо — значит надо. Будем готовить собрание, — сказал Михайлов и по-хозяйски осведомился: — Как вам понравился завтрак?
— И верно, — рассмеялся Гарбуз, — садились за стол ужинать, а встали после завтрака. Самое время приступать к работе.
Михайлова в его кабинете дожидался дежурный судья: хотел посоветоваться по не совсем обычному делу. Милиционер и какой-то пожилой крестьянин доставили в штаб милиции молодого парня. Крестьянин утверждал, что парень украл у него котомку, в которой были две буханки хлеба, кусок сала и почти фунт сахару.
— Понимаете, — говорил взволнованно судья, — этот парень, конечно, личность подозрительная, но в краже не сознается, да и улик — той же котомки с продуктами — тоже нет. Что делать?
— Милиционер подтверждает факт кражи?
— Нет, он привел подозреваемого по настоянию крестьянина.
— Ваше мнение? — спросил Михайлов.
— Может, задержать парня?
— Если у вас нет доказательств его вины, то нет и права его задерживать или арестовывать. Но тут случай особый. Давайте так: я позвоню Гарбузу, чтобы он или кто-нибудь из сотрудников уголовного отделения помогли вам разобраться.
Судья ушел. Михайлов вызвал по телефону Гарбуза.
— Слушай, Иосиф, тут у меня был судья. У него казусный случай: вроде бы простое воровство и в то же время... Займись-ка ты этим делом. Надо, чтобы и крестьянин не остался в обиде на нашу власть, и чтоб все по закону...
На часах было шесть утра. До встречи с Алимовым и Крыловым-старшим оставался ровно час. Михайлов запер дверь на ключ, подошел к окну, открыл его. После этого расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки и сел на кожаный диван, стоявший в углу кабинета. Час для человека, привыкшего считать время на минуты, — это очень много. Он расслабился, тут же уснул, но ровно через шестьдесят минут проснулся. Вышел в коридор. Там в углу был водопроводный кран. Умылся холодной водой, причесался и — готов снова работать. Словно по сигналу появились Крылов и Алимов.
— Ну-ну, входите, шерлоки холмсы, — приветствовал их Михайлов. — Извините, что так рано встречу назначил: в восемь тридцать я должен быть в маршевом батальоне, которому завтра — на фронт. А потом пойдет карусель на весь день.
Крылов начал докладывать:
— В общем, Михаил Александрович, мы приняли решение. Альгис и Роман пойдут в логово бандитов.
— Как пойдут? — забеспокоился Михайлов.
— Ну, примут участие в ограблении известного вам «богача». Но сейчас речь идет о создании отряда для захвата банды. Надо также подумать, как наших хлопцев подстраховать, они же прямо зверю в пасть лезут.
— Понимаю, — озабоченно сказал Михайлов, — это действительно очень опасно. Что ты, Антон Михайлович, предлагаешь?
— Я думал создать группу из числа наиболее опытных наших работников, которые бы с этой минуты неотступно следовали за Алимовым и Шяштокасом. Да теперь уже и не знаю. — Крылов сделал небольшую паузу и, кивнув в сторону Алимова, сказал. — Вот он — против.
— Почему? — спросил Михайлов у Алимова.
— Понимаете, Михаил Александрович, чем больше мы привлекаем на данном этапе людей, тем меньше шансов сохранить операцию в тайне. К тому же посудите сами: туда, где нам грозит опасность, товарищи вместе с нами не войдут. Люди нужны больше для связи — два, максимум три человека. Пока мы не узнаем, где находится каждый бандит, не доберемся до самого Данилы, приступать к завершению операции не следует.
Михайлов слушал Романа и не мог скрыть радости. «Дорогие мои! До чего ж вы замечательные люди! Учитесь на ходу, а уже размышляете, как профессионалы. А Крылов-то, Крылов... Не всякий вот так запросто поступится самолюбием ради пользы дела. Да с вами можно горы своротить!»
На какое-то время он даже отвлекся от сути разговора, но, уловив, что Крылов и Алимов продолжают начатый, видимо, еще на улице спор, легонько хлопнул по столу ладонью:
— Ладно, братцы. Принимаем предложение Романа. Только я попрошу тебя, Михалыч, вместе с ними, конечно, с Альгисом еще раз тщательно продумайте каждую деталь. Торопиться не будем, но и медлить нельзя: каждый день может принести новое убийство или ограбление. Помните, что Венчиков и его дружки — не простые бандиты, а, я бы сказал, бандиты с политическим уклоном. Каждая наша неудача в этом деле — радость для наших политических врагов.
ВДОВСТВО НЕ СОСТОИТСЯ
Утром Крылову-старшему позвонили железнодорожники и сообщили, что поездом убит неизвестный мужчина. Это навело Крылова на дерзкую мысль, и он немедленно направил на станцию сына. Алексей задание отца выполнил четко: труп был доставлен в морг ближайшей от штаба больницы. Теперь этому трупу предстояло сыграть немалую роль в деле разоблачения Антоновой. Но тут вдруг вмешалось непредвиденное обстоятельство: на следующее утро в морге случился пожар. Снова Алексей поехал в больницу. Возвратившись, он успокоил впавшего было в уныние отца:
— Труп здорово обгорел, но, я думаю, он нам тем более пригодится. Ты строил расчеты на том, что Антонова не захочет видеть убитого. А теперь можем и показать — все равно не узнает.
— Хорошо, — сказал Антон Михайлович. — Давай связывайся с Шяштокасом и Дмитриевым...
К вечеру в том же кабинете собрались уже вчетвером.
— Михайлов и Гарбуз одобрили наше предложение. Так что на деле Антоновой будем ставить точку, — сказал Крылов-старший.
— Кого даете нам в помощь? — спросил Шяштокас.
— Выделено семь милиционеров и грузовой автомобиль.
— Автомобиль — это хорошо. Он у меня запланирован. — Шяштокас обернулся к Дмитриеву. — Кстати, ты умеешь водить автомобиль?
— Нет, ты же ей сказал — учусь.
— Хуже... — Шяштокас на секунду задумался. — А знаешь, как мы сделаем? Попросим шофера подогнать автомобиль к Губернаторскому саду, ты сядешь за руль, а я дам Антоновой возможность на тебя взглянуть. Думаю, этого будет достаточно...
Через полчаса Шяштокас уже прохаживался у входа в Губернаторский сад. Антонова появилась минута в минуту.
— Ну, как дела?
— Дела у прокурора, а у нас маленькие и притом темные делишки. Где покойник?
— Какой покойник? — переспросила Антонова, но тут же спохватилась: — Ах, Альгис, ну и шутки! Любомир дома. А вы что, уже готовы?
— Естественно, мадам. Если угодно, я вам кое-что покажу.
Они направились к стоявшему за углом сада автомобилю, и Антонова сразу же узнала Дмитриева.
— Великолепно! — От радости она даже хлопнула в ладоши. — Когда приступите к делу?
— Если не возражаете — немедленно.
— Господи! Я так долго ждала этого момента. Что я должна делать?
Шяштокас оглянулся и уже серьезным тоном сказал:
— Ступайте домой и любыми средствами вытащите своего Любомира на улицу. Придумайте сами, что ему сказать.
— Не беспокойтесь, я просто выведу его на прогулку. Только скажите: где вы хотите это сделать?
Шяштокас решил покуражиться:
— Помнится, у нас был на этот счет разговор. Но, если хотите, все произойдет у вас на глазах.
— Здесь? Прямо на улице? Альгис, голубчик, а нельзя ли где-нибудь подальше? Я, скажем, поведу его гулять на тот берег Свислочи, а там отлучусь, ну, вроде как по нужде...
Шяштокас сделал вид, будто задумался, а затем предложил:
— Я хотел, чтобы вы сами видели нашу, так сказать, работу. Ладно, сделаем иначе. Вы с ним прогуливаетесь, мы подходим и говорим, что мы из полиции...
— Из милиции, голубчик, из милиции, — поспешно поправила его Антонова.
— Да-да, из милиции. Предлагаем ему пройти с нами, садим в автомобиль и увозим. Но это несколько усложнит дело... Понимаете?
Шяштокас играл вдохновенно: он явно выторговывал дополнительную плату. Антонова, не мешкая, нервно согласилась:
— Хорошо, хорошо, я учту это при расчете.
— О, мадам, заранее вам благодарен. Тогда идите и не забудьте сунуть ему в карман какой-нибудь документ.
— А это зачем?
— Дорогая, — усмехнулся Альгис, — не будете же вы настаивать, чтобы труп, весь в крови, в грязи, мы в качестве доказательства, что дело сделано, везли к вам прямо домой?
— Да-да, вы правы. Я придумаю что-нибудь.
— Ну, тогда в путь. Когда мы его увезем, идите домой и готовьте наш гонорар, после чего можете приступать к подготовке похорон.
Антонова ушла. Шяштокас, убедившись, что Алексей Крылов и еще два товарища последовали за ней, быстро направился к автомобилю.
Дмитриев встретил его озабоченным вопросом:
— Слушай, а как же мы его увезем, когда я даже не знаю, как эта железная телега заводится?
— Ручкой, дорогой, ручкой. За руль сяду я. И до конца квартала как-нибудь доеду. А там, за углом, меня сменит шофер, которого ты сейчас пойдешь предупредишь.
Дмитриев быстро исполнил поручение и присоединился к Шяштокасу. Потянулись томительные минуты ожидания. Полчаса, час... Шяштокас начал уже жалеть, что не оговорил с Антоновой запасный вариант — на случай, если муж откажется пойти с нею на прогулку. Но тревога оказалась напрасной: они одновременно увидели шествующую вдоль ограды Губернаторского сада парочку. Перешли на другую сторону с тем, чтобы пропустить Антоновых вперед. Шяштокас тихо сказал: