Вспыхнув от смущения, я торопливо полез в карман и вытащил из кошелька последнюю наличность.
— Косарь пойдет?
— Угощаешь? — оживился Шамиль.
— Угощаю, конечно.
— Сейчас тогда быстренько сообразим. Ребзя, давайте хоть по стольнику еще наскребите.
мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги
обесцвеченный мир свет или тьма
серые дни под метамфетаминами
«Я заплатил за наркотики», — неустанно вертелось в голове по дороге домой. Да, мне сейчас было неплохо, но на этот косарь я мог бы прожить еще неделю. Заново просить у Виктора не представлялось возможным: выебал бы мозг в труху и ни копейки не дал бы в придачу. Что делать, откуда достать еще? Или похер, проживу как-нибудь?
Дома снова никого не было. Я включил везде свет и прошелся по комнатам, критически оглядывая стены. Может, из вещей что-нибудь продать? Да нет, и продавать-то нечего. Только старые часы с кукушкой: но это память о деде, я их никому не отдам ни за что на свете. Вернулся в свою комнату, пошарил по ящикам стола — ни единой заначки. Вывалил из шкафа всю одежду на пол и начал рыться по карманам в надежде отыскать случайно завалявшиеся монеты. Ничего.
Вернулся в прихожую, обыскал куртку сверху донизу, как будто веря, что в ней могло что-то появиться. Рядом на вешалке висело осеннее пальто Виктора: сейчас он ходил в зимней куртке, но пальто оставил на случай внезапного потепления. Я сжал зубы и запустил руку в карман пальто. Носовой платок, перчатки, несколько монет. В другом кармане пусто. Резко перевернув изнанкой кверху, сунул руку во внутренний карман на груди и замер: в прорези лежала свернутая пачка купюр.
Я быстро вытащил их и пересчитал. Три тысячи, четыре пятихатки и десяток сотенных. Некисло Витюша зарабатывает, если позволяет себе такие богатства забывать по карманам! Пожалуй, если одолжу у него немного, не обеднеет. Для него это мелочь, а для меня серьезные деньги. Да и вряд ли он помнит, сколько и где у него лежит! Убеждая себя таким образом, я отсчитал тысячу восемьсот рублей, а остальные деньги положил обратно и повесил пальто в первоначальное положение.
Виктор ничего не заметил.
Через два дня я снова скинул полтора косаря на амфетамин.
====== Долби мой лед ======
Комментарий к Долби мой лед Баста & Смоки Мо – Лед (feat. Скриптонит)
До чемпионата оставалось чуть более двух недель, когда я понял, что пора брать себя в руки и завязывать — хотя бы временно. Жизнь в ритме «нон-стоп пати хард» могла продолжаться бесконечно, но впереди меня ожидали вещи поважнее. Сейчас надо было максимально собраться и кинуть все силы на подготовку к соревнованиям, а этих самых сил почти не было. После каждого посещения Эдика мне требовалось время, чтобы прийти в себя, и драгоценные минуты тренировок уплывали сквозь пальцы. Если я, превозмогая сон и усталость, полз кататься еще на «уходах», то ничего путного, естественно, не выходило. А чтобы приехать на каток отдохнувшим, я должен был отсыпаться минимум двенадцать часов. Нет, я не мог позволить себе так беспечно разбазаривать временной ресурс.
В композиционном плане все было готово, дело оставалось за техникой. Музыку — ту самую, что хотел — нашел совершенно случайно: услышал по радио, пока стоял в очереди в продуктовом ларьке. К счастью, успел запомнить название и композитора. В том, что это она, не было ни капли сомнений, словно искра вспыхнула внутри: «Мое!» После этого я уже точно знал, что делать дальше. Образ и костюм родились сами собой.
Отказ от пороха дался мне сравнительно легко. Просто встал утром и сказал себе: «Больше никаких вписок до чемпионата». Со страхом ожидал, что будет ломать, но никакой зависимости не ощущалось. Тело в целом вернулось в форму, и я чувствовал себя достаточно бодро — чего нельзя было сказать о моем моральном состоянии. Морально я был подавлен.
Хореография, которую я написал самому себе, была запредельно сложной для обычного смертного. Я кинул максимум самых дорогих прыжков во вторую половину, сопроводив их безумными спиралями и моими коронными бильманами, тянущими на высшую оценку за художественную составляющую. Иного выбора у меня не было: я должен был выложиться, не жалея себя, чтобы обогнать по очкам остальных участников. Рассчитывая выехать вперед на общей сумме баллов за короткую и произвольную программы, короткую я оставил прежней. Во-первых, она была мне хотя бы не противна (в отличие от моей бывшей убогой произвольной), во-вторых, заменить сразу две программы было нереально, а в-третьих, я знал, что первое место в короткой займет Каримов — в этом сезоне он считался лидером со своим совершенно идиотическим «Танцем с саблями». Соответственно, пыжиться не имело смысла.
Но когда приступил к разучиванию, с ужасом понял, что по сравнению с четырнадцати-, пятнадцатилетними мальчишками — точь-в-точь такими же, каким был я сам еще совсем недавно — я смотрелся заурядно. Да, у меня было больше опыта, больше энергетики и артистизма, но этого было мало. Мое исполнение было безупречным, но каким-то несвежим, несмотря на обилие элементов. Все равно продолжало чего-то не хватать, чтобы удивить, поразить, ошеломить зрителей — а как раз на это я и делал главную ставку.
Внимательно понаблюдав за другими в течение пары тренировок, я нащупал свое слабое звено. Скорость — вот чего мне недоставало до идеального проката. Слишком медленно! Попробовал ускориться вдвое, но после череды опасных падений выяснил: у этого гребаного девятнадцатилетнего тела есть пределы. Я должен был тянуть — но не вытягивал. На уровне себя прежнего я был великолепен, но новое поколение ставило новые рекорды и вместе с ними новые стандарты. То, чем я завоевывал лед несколько лет назад, сейчас было в порядке вещей. Вчерашние юниоры крутили четверные с такой легкостью, будто им это ничего не стоило, а баллы за прокат составляли уже какие-то астрономические цифры, даже несмотря на очевидные ошибки. Бабочки-однодневки, они забирались на пьедестал почета один за другим, чтобы через год, забрав свое золото, объявить об окончании карьеры.
Неужели Яков был прав? Нет, никогда!!!
долби мой лед но не замерзай
под ногами грязь над головою бирюза
Возвращаясь домой после беспрерывной восьмичасовой тренировки, я был в таком одурелом состоянии, что не замечал ничего вокруг. Поэтому, ввалившись в квартиру и раскидав обувь по прихожей, буквально охуел, столкнувшись в коридоре нос к носу с незнакомым чуваком в очках. Даже слова произнести не мог, просто тупо разглядывал незваного гостя с головы до ног. Черноволосый, пухленький, азиат какой-то, но не чурка; китаец, что ли? На вора не похож, выглядит интеллигентно. Одет прилично, даже модно, явно не с рынка.
С минуту мы пялились друг на друга, затем китаец нервно поправил очки, сощурил и без того узкие поросячьи глазки, залопотал что-то непонятное и начал часто-часто кланяться. Из кухни вышел Виктор — в переднике и с засученными рукавами — и нежно приобнял азиата за плечи. Ох ты ж блять!
Я все еще стоял столбом, пытаясь осознать происходящее, когда до меня дошли слова Виктора:
— …зовут Кацуки Юри. Считай, твой тезка. Японец, но по-английски говорит свободно. Будет жить с нами. Такие дела, Юр. Надеюсь, ты понимаешь.
Я наконец обрел дар речи.
— Что значит «будет жить с нами»? Откуда ты его выкопал?
— Мой частный клиент. Катается у меня месяц. Не хочу, чтобы ты превратно понял, но, в общем, жизнь зачастую имеет более разнообразные формы, чем нам может казаться… Мы не можем предугадать, с кем в будущем столкнет нас судьба и кем мы будем, но когда это случается, нельзя отказываться от своего счастья из-за каких-то стереотипов… Все серьезно, Юра. У меня еще никогда не было…
Он нес весь этот бред с таким умным видом, что чаша моего терпения переполнилась. Вся моя ебаная жизнь разом рухнула мне на голову, и я взорвался.
— Серьезно? Ты без моего ведома приводишь сюда какого-то узкоглазого, с которым знаком без году неделю, и говоришь, что у тебя с ним все серьезно? Я, конечно, подозревал, что ты пидор, братец, но не настолько! Если тебя беспокоит мое мнение, то мне абсолютно параллельно, как и сколько вы там долбитесь в очко, но я не потерплю у себя в доме ни японцев, ни узбеков, ни вообще кого-либо постороннего! Даю три минуты на то, чтобы он съебался отсюда, пока я не попортил его жирную голубую рожу!
Японец жалобно взглянул на Виктора, видимо, догадываясь по моей интонации, что я не слишком доволен его присутствием. Виктор нахмурился.
— Юра, я не спрашивал твоего разрешения. Я предупредил. Он будет жить в моей комнате, остальное тебя не касается.
— Еще как касается! Хотите жить вместе — валите и снимайте себе хату где угодно, а мою попрошу оставить в покое!
— Квартира твоя ровно настолько же, сколько моя, Юрий. Учитывая, что я полностью оплачиваю все расходы и еще тебя содержу, я имею полное право распоряжаться имуществом, которое сам же и купил. К тому же у меня здесь прописка, не забыл?
Я аж задохнулся от такой наглости.
— Прописка у тебя временная! Это ничего не значит!
— Пока временная, — глаза Виктора превратились в две щелочки, сделав его похожим на своего дружка. — Но скоро будет постоянная. Покупатель на квартиру в моем городе уже найден, но для того, чтобы продать ее, мне нужно официально сменить место жительства. И ты, Юра, мне в этом поможешь.
— А пососать тебе не завернуть?! Хуй тебе, а не прописка!
— Поговорим позже, — угрожающе сказал Виктор и, повернувшись к японцу, начал тихо убеждать его в чем-то на английском. Я стоял, обтекая и осмысливая услышанное. Затем попробовал сделать еще одну попытку:
— Если через десять минут этот еще будет здесь…
— Если ты хотя бы пальцем тронешь Юри, будешь иметь дело со мной, — жестко отрезал Виктор. — А сейчас остынь и успокойся. Кстати, как у тебя с учебой? У тебя ведь сессия на носу, кажется?
Более действенного способа отвязаться от меня вряд ли существовало. Я мгновенно испарился в свою комнату. Закрыл дверь, упал на кровать и забарабанил по ней руками и ногами. Ярость и ненависть душили горло; я чувствовал отчаяние и бессилие. Никакой поддержки — весь мир против меня! Теперь мне придется делить жилплощадь с Витькиным любовником, смотреть на их тошнотворное сюсюканье и слушать по ночам стоны за стенкой. А еще можно даже не надеяться, что Виктор, который клещом вцепился в московскую прописку, когда-нибудь уедет и оставит меня в покое. Он тут наизнанку вывернется, но добьется своего, гребаный замкадыш. Надо будет изучить материалы на юридическую тему, как выкурить его отсюда… но не сейчас. Сейчас у меня нет времени…
Мне было физически противно находиться в этих стенах. Надо отвлечься, забыться, утихомирить рвущееся наружу негодование, иначе могу начать ломать и крушить все, что попадется под руку, в том числе себя — были уже прецеденты. Куда пойти? На этот вопрос у меня был единственный ответ.
Виктор с японцем на кухне пили чай, пахло свежевыпеченными блинчиками. Твари… Я остервенело обыскал пальто Виктора, а заодно и куртку в поисках денег. Выгреб все подчистую, что нашел, не считая; внутри даже ничего не дрогнуло. Слабая плата за моральный ущерб. Я заслуживаю намного больше.
Когда я добрался до Эдика, вечеринка была в полном разгаре. Праздновали день рождения Кости. Так много народу я здесь еще ни разу не видел: больше тридцати человек толкалось на кухне, в комнате и коридоре. Знакомые и незнакомые личности разной степени фриковости все прибывали и прибывали, принося с собой алкоголь и закуски. Верхняя одежда и обувь валялись горой где попало, воздух был пропитан дымом сигарет и марихуаны, гудели басы колонок, сотрясая пол. Это была уже не вписка, а самая настоящая оргия — и я погрузился в нее с порога, едва успев поприветствовать тех, кого распознал в толпе.
юзай
Текила и виски лились рекой, и я опрокидывал стакан за стаканом — не пьянея, потому что спиды отрезвляли. Наркоты было много и на любой вкус. Эдик и еще пара человек лежали под грибами и кислотой, на кухне Константин и незнакомая мне низенькая девочка на пару забивали бонги травой, кто-то глотал колеса, — но мне все это было неинтересно. Меня интересовала только скорость: и я ускорялся, улетая в вышину на гиперзвуковой тяге. Пороха сегодня было, как в трюме колумбийской шхуны. Чертили везде, где только находили ровную свободную поверхность: книгах, журналах, компакт-дисках. Среди общей суеты запомнилось, как Кира при полном параде (залаченная челка, накрашенные глаза и ногти, узкие черные джинсы и ремень с заклепками на бедрах) снюхивал дорожки с Библии, как Мэрилин Мэнсон. Скорее всего, Библия тут лежала специально для подобных вещей.
Скорость была как расходный материал, ее юзали, просто чтобы продолжать оставаться в сознании. Шамиль внезапно загорелся желанием подстричься, нашел машинку и пошел в ванную. Вернулся он оттуда со странными проплешинами на голове, в итоге Костя лично побрил его наголо одноразовым станком, потому что не мог выносить этого антиэстетичного зрелища. Какая-то пьяная парочка громко трахалась в туалете, игнорируя отчаянный стук в дверь; смутно знакомый чел, кажется, Демон, сидя на полу, перебирал струны акустической гитары, будто не слыша гремящей повсюду музыки. Но мне казалось нормальным творящееся вокруг меня безумие: в любом случае, здесь было лучше, чем у меня дома.
полжизни за катафалком и скорой
полжизни от той жизни что считаем стремной
Я протиснулся через переполненную, задымленную кухню и вышел на балкон, закрыв за собой дверь. Оперся на бетонное ограждение, позволив морозному воздуху обдувать мокрое разгоряченное лицо. Глядя вдаль на однообразно-сумрачный пейзаж из голых деревьев и домов, даже не сразу заметил, что в углу кто-то стоит, и обернулся, только услышав чирканье зажигалки. Это была Вика. На ее худенькие плечи была накинута темная куртка, почти сливавшая ее со стенкой, капюшон с меховой опушкой скрывал лицо в тени. Рядом, возле переполненной банки с окурками, валялось несколько бычков.
— Вот ты где, — я даже не знал, как по-другому начать разговор. — Привет. Мы с тобой здоровались? Не помню, чтобы я тебя видел.
— Не видел, — хрипло отозвалась Вика и затянулась. Странно. Обычно она более дружелюбна.
— Все в порядке?
— Угу. Сам как?
Благодаря загруженному в меня стаффу меня практически полностью отпустило и было похуй на все, поэтому я честно ответил:
— Бывало и хуже. Переживу как-нибудь.
— Вот и я так же. Надеюсь, что переживу.
Подошел поближе, она подняла голову, и я заметил подтеки туши на щеках и сухие, сжатые губы. Она снова затянулась и выпустила дым через нос.
— Чего тебе, Юр? Иди.
Раньше я так бы и пошел, но сейчас меня что-то удерживало на месте. Не знаю, почему, но в этой тоненькой крашеной блондиночке я почувствовал нечто близкое буквально с нашего первого знакомства.
— Может, скажешь, что случилось? Хотя… если не хочешь, не говори. Лучше иди внутрь, а то замерзнешь. Да и Кира, наверное, тебя заждался.
Она резко отвернулась.
— Мы поругались.
— Да ладно? Не верю. Вы же не разлей вода.
С полминуты она молчала, а затем заговорила, жадно и сбивчиво, будто боялась, что я уйду и не дослушаю ее рассказ:
— Дурак он, не понимает ничего. Идиота кусок, сыночек маменькин. Я сегодня чуть не сдохла от нервов, до сих пор трясет. Как думаешь, откуда скорость-то? Мы с Кирой и везли, на метро, через полгорода. Я в лифчике провезла. А там двадцать грамм! Костя на ползарплаты заказал, нам велел привезти. Два часа клад искали в лесополосе, я в кроссах, все ноги в снегу промочила. Менты на входе стояли, я молилась, чтобы без собаки и чтобы не остановили документы проверить! А ему все смехуечки да пиздихаханьки, «Ягу» прямо на глазах у них вытащил, «ну не остановили же, так чего ты ссышь»…
Она с яростью вкрутила окурок в подоконник.
— Не могу его видеть, опять сидит там, язык как помело. Как начнет свое: «Я с телками старше пятнадцати вообще не ебался никогда», так врезать ему хочется. Чувствую себя и старой, и жирной, хотя сорок килограмм вешу. Обслуживаю его, обстирываю, борщи готовлю, а слышу все одно…
Я с изумлением смотрел на нее.
— Вик, но тебе же всего шестнадцать…
— Да мы уже два года как вместе живем, Юр, — она подняла на меня измученный, нездорово блестящий взгляд. — На спидах я четыре. Сестра старшая приучила. Я из дома-то к Кире жить перебралась, потому что дома невозможно. Сестра сейчас на более тяжелые наркотики перешла. Мать за нее трясется, ей не до меня. Деньги все ей отдает на дозу, схроны ее прячет, когда опера с отдела приходят — на контроль ее уже взяли… Сегодня вот ходили в клинику аборт делать, залетела она хер знает от кого. А мне на зубы надо, зубы ни к черту, протезы уже нужны… Ты имей в виду, кстати, от пороха зубы портятся сильно…