— Опять все в сборе? — поинтересовался я, заваливаясь в прихожую. Все было как и несколько дней назад: темнота, диско-шар и валяющаяся в беспорядке обувь. К носкам без тапочек липла черная грязь.
— Кира и Вика еще. Костян на работе. Мы тут отдыхаем чуток культурно. Давай, присоединяйся.
Быстро раздевшись, я проследовал за Шамилем на кухню. Тут меня ожидал небольшой сюрприз: Эдик был в сознании и сидел на табуретке у окна, куря сигарету. Одет он был все так же в какую-то черную бесформенную хламиду до пяток, из-под которой торчали босые ступни. Мне бросились в глаза его болезненная худоба и длинные, спутанные, давно не мытые волосы. Ему было явно не больше двадцати пяти лет, но осунувшееся лицо, изрезанное морщинами, небритая щетина и фиолетовые круги под глазами сильно прибавляли возраста. Он молча кивнул мне и даже не протянул руку, чтобы поздороваться.
Кира и Вика, о чем-то спорившие в углу за столом, встретили меня с радостью.
— Что не попрощался тогда? — беззлобно попеняла Вика. — Мы даже и не поняли, что ты ушел, стали искать, где же Юрочка.
Я смущенно что-то пробурчал и сел рядом. Мне нравилось чувствовать себя своим. Эдик, все так же не проронив ни слова, встал и медленно вышел. Он горбился и кутался в халат, будто ему было холодно.
— Рисовать ушел, — пояснила Вика, поймав, как я провожал его взглядом. — У него сеанс татуировки сегодня вечером будет.
— Прямо здесь бьет тату? — я содрогнулся, вспомнив лютую антисанитарию в комнате и туалете.
— Ага. Он вообще из дома не выходит. Давно уже.
— А как же он?.. — я не мог найти подходящих слов от удивления.
— А ему много не надо. Эдик — веган, раз в три дня капусту съест какую-нибудь, и все. Он вообще почти не ест. В магазин за продуктами Костя ходит.
— Как же деньги, работа?
— Зачем ему деньги? На наркоту разве что, да на чернила. Костя за съем скинется, пару-тройку раз в месяц тату набьет — вот и на жизнь хватает.
каждую ночь с друзьями ходим на пробежку
будешь бегать с нами?
Шамиль хлопнул дверцей холодильника и, поставив на стол пару бутылок темного пива, достал из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик.
— Угощаю, — сказал он и высыпал содержимое на стол. Это снова был порошок, но уже не чисто белый, а легкого розовато-желтоватого оттенка. Он рыхло комковался и по консистенции был похож скорее на муку, чем на сахарную пудру. — Сейчас покажу, что такое настоящий порох, уж я-то в этом толк знаю. У меня хорошие связи есть. Андрюха с Лютым вообще не секут фишку. В прошлый раз такую муть принесли, я барыге бы ебальник разбил, вот честно, за такую подставу. На три четверти — анальгин пополам с крахмалом, я его на вкус всегда отличу. Ты вот ушел тогда, а у нас тут разборки были.
Кира хмыкнул:
— Я думал, ментов вызовут, так вы орали, дебилы.
— Ты ж громче всех и орал, — отпарировал Шамиль. — Юра, на тебя делать?
Я равнодушно пожал плечами:
— Если говоришь, что лучше, чем в прошлый раз…
— Бля буду, лучше.
И даже несмотря на то, что я не верил в чудодействие пороха, все равно это зрелище завораживало, подогревая возбуждение и любопытство. Шамиль был не менее опытен в «черчении», чем Константин, порошка было больше, а нас — меньше. Хватило даже половины содержимого пакетика, чтобы разделить его на четыре жирные дороги. Самую большую по праву первого снюхал Шамиль.
— Рассчитывай дыхание, — посоветовал он, передавая мне свернутую купюру и морщась, будто выпил стакан самогона. — Чтобы ровно от начала до конца хватило на один вдох. И глубже вдыхай, а то опять все назад вывалишь.
Зачем я в принципе это делал? Меня никто не заставлял, не брал на слабо, не дразнил трусом или слабаком. Я был уверен, что если бы отказался, меня не стали бы переубеждать и даже отнеслись бы к моей позиции с уважением. Но я хотел этого — сам, хотел быть частью этого общества, хотел быть как все. Я хотел быть ими — беззаботными парнями и девчонками, проводящими свое время за веселыми посиделками в теплой компании, не терзающимися одиночеством, сомнениями и бесконечной болью потерь в дырявой насквозь груди…
разлетаемся на части
огибая контуры земли
мы не боимся скорости
и рисковать разбиться
Вставило!
Шамиль не соврал. То ли этот порох действительно был не таким, как в первый раз, то ли я наконец смог вдохнуть его достаточно глубоко и много — но только эффект наступил практически мгновенно. Ноздрю изнутри обожгло ледяным холодом, покалывая сотнями маленьких игл. В затылок что-то мягко стукнуло и будто растеклось. Я откинулся на спинку стула, задрав голову и хлюпая носом. «Только бы глючить не начало», — пронеслось в голове, но реальность убеждала меня в обратном. Я ощущал себя более чем трезво и адекватно. В глазах прояснилось, все кругом имело четкие очертания. Ничего себе наркотики. Да тут все наоборот.
— Ну как? — спросил Кира, закуривая и убирая с лица длинную челку. — Норм?
— Ага.
«Нормально» было самым подходящим словом, которым можно было описать мое состояние. Я именно так себя и чувствовал — нормально. Не в какой-то фальшивой эйфории, а просто на своем месте, комфортно и уверенно. Меня все устраивало и ничего не раздражало. Я чувствовал себя человеком: крайне редкое ощущение, которое посещало меня от силы пару раз. Не опальным чемпионом, не отстающим фигуристом, не студентом-неучем, не плохим братом, не одиноким и злобным мудилой — а просто Юрием Плисецким, таким, каким он есть на самом деле.
мы не устали
мы не устали
Во рту внезапно появилась адская горечь, я сглотнул и закашлялся: по всей видимости, порошок дошел до носоглотки. Вика подвинула мне литровую бутылку с водой, которую я схватил и жадно отпил несколько больших глотков.
— Провалился?
— Угу.
— Так всегда, запивай, если горько.
Сама она сидела как ни в чем не бывало: в ее поведении ничего не изменилось, только глаза под густо накрашенными темными тенями веками казались бездонно-черными. Шамиль не спеша потягивал пиво из бутылки, Кира смотрел какие-то видео в телефоне. Я перевел взгляд на холодильник и увидел рядом в раковине гору немытой посуды. Дома я вообще не убирался — все это делал Виктор, даже в комнате у меня полы мыл в мое отсутствие, потому что знал, что меня хер заставишь; но тут меня что-то торкнуло изнутри, что невозможно оставить эту грязную кучу в таком виде. Кроме того, захотелось помочь Эдику, который показался мне слабым и больным человеком. Я резко встал, подошел к раковине, включил воду и налил на губку моющего средства. Даже не сразу понял, отчего сзади раздался такой дружный и заливистый хохот.
— Вот это его накрыло, меня бы так. Меня с трех дорог даже так не вставляет.
— Фартук надень, хозяюшка. Перчатки тоже есть, под раковиной лежат.
— Если совсем невмоготу будет, можешь еще и ванную отпидорить.
В любое другое время я бы обиделся, может, даже и в драку полез за «хозяюшку»; но сейчас было совсем не обидно, а даже наоборот, весело. Откуда-то пробудилось желание говорить без умолку, действовать, не сидеть на месте. Перебрасываясь с ребятами шутками, я действительно надел фартук, завязал волосы в хвост, перемыл всю посуду, почистил плиту и сковородки. Протер столешницу и подоконник, полил пожелтевший фикус, насыпал корма в кошачью миску, вынес мусорное ведро, нашел в углу швабру и совок и окончательно переместился в коридор. Такая неуемная жажда деятельности меня не пугала, скорее, радовала своей необычностью. Вот уж не представлял, что у наркотиков могут оказаться подобные эффекты.
остановиться
не хватит сил остановиться
Из-за приоткрытой в комнату двери доносилась громкая музыка, в щель виднелся силуэт Эдика, сгорбившегося над столом. Пахло сандалом, в воздухе витал легкий дым от курящихся палочек благовоний. Со шваброй наперевес я наконец добрался до ванной комнаты, включил свет и оглядел ее. Пожалуй, это было самое ужасное место во всей квартире. Тусклая мигающая лампочка без плафона, проржавевшие трубы с облупившейся краской, коричневые потеки в пожелтевшей ванне, вонь отсыревших тряпок, плесени и давно не выносившегося кошачьего лотка. Я оперся руками в резиновых перчатках о раковину, чтобы передохнуть, и понял, что они дрожат.
Из треснутого зеркала напротив на меня смотрело незнакомое лицо, освещенное искусственным, мертвенным светом: крепко сжатые зубы, мокрый от пота лоб, обкусанные губы — и огромные угольно-черные зрачки, как две сквозные дыры в иную вселенную.
====== Мысли пачкают мозги ======
Комментарий к Мысли пачкают мозги Schokk feat. Oxxxymiron – Мысли пачкают мозги
«Ты, главное, запомни, — сказал Шамиль. — Зубы когда жмет, лучше жуй какую-нибудь зубочистку, а то сточишь до основания вместе с щеками и языком. Когда отходняк начнется и будут депера, не поддавайся. Пройдет. На уходах проспишься, будешь как огурчик».
Зубы действительно «жало». Они будто сами терлись друг о друга, со скрипом, искажая раскрасневшееся лицо странной вымученной гримасой. Но зубочистку, да и вообще ничего в принципе, жевать не хотелось. Аппетит отсутствовал как класс, меня воротило только от одного вида потенциальной пищи. Зато пил жадно и помногу: было жарко, во рту пересохло, пот лился с меня градом. Руки тряслись, и убираться надоело; внимание расфокусировалось, и было трудно собраться. Просто сидел, залипая в телефон, медленно читая разъезжающиеся строчки, особо не вникая в смысл написанного. Шамиль, Вика, Кира и подошедший попозже Константин вмазали по второй, но я отказался.
Домой пришел поздно, уже после полуночи, держась подальше от людей и надвинув на лицо капюшон как можно ниже, чтобы не разглядели большие, непроизвольно дергающиеся в стороны зрачки. Виктор уже спал, свет везде был выключен. Я заперся в своей комнате и в полумраке подошел к зеркалу в дверце шкафа. Зрачки немного уменьшились, но глаза все равно казались открытыми шире обычного и закрываться не хотели. Я лег на кровать, вытер мокрый лоб. Начинался какой-то озноб, будто подхватил простуду. Черт… Свернулся калачиком под шерстяным пледом, уставившись в квадрат лунного света на стене. От толстовки навязчиво несло табачным дымом и кошачьим ссаньем. Стоило ли оно того?
наркота промежуток и порой накрывало так жутко
казалось я в фильме о Новом Завете снимаюсь Иисусом
холодная ночь жаркое-жаркое утро
жаркое утро
жаркое утро
Я не мог уснуть до самого утра, вращаясь с боку на бок с ощущением явно повышенной температуры. Затаившись, слушал, как встает Виктор на утреннюю тренировку, плещется под душем, жарит на кухне яичницу. И только когда входная дверь наконец захлопнулась, поднялся с постели, с отвращением стащил с себя вонючие шмотки и устало поплелся в ванную. Есть не хотелось по-прежнему, хотя в последний раз, получается, я ел еще вчера днем, перед тренировкой. Вчера — а кажется, прошла целая вечность.
Я включил воду и сел на дно ванны, обняв колени. Теплые струи лились по голове, стекали в слив, барабанили по клеенчатой занавеске, как тропический дождь. Мокрые волосы налипли на лицо, но я даже не пошевельнулся, чтобы убрать их. Такая бессмысленная жизнь. Катаешься, тренируешься, прыгаешь выше головы, а толку? Есть у тебя медали, нет их… всем похуй. А ты разве ждал другого? Каждый просто пытается занять себя, чем может, развлекается, чтобы не сойти с ума при мысли о том, что рано или поздно все равно придется сдохнуть. Собственно, какая разница? Одни летят к звездам, а другие скатываются на дно; но итог всегда одинаков…
мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги
обесцвеченный мир свет или тьма
серые дни под метамфетаминами или MDMA
С трудом я осознал, что это, похоже, подъехали обещанные Шамилем «депера», и послушно настроился терпеть и не поддаваться. Такие мысли не были мне в новинку, но обычно я довольно быстро отметал их в сторону: меня злило само ощущение слабости и покорности, которое они вызывали. Моей обычной эмоцией была злость — она была топливом, заряжающим меня энергией нестись вперед; питаясь бешеной яростью, я сворачивал горы, делая все назло: Виктору, Якову, другим… себе. Моя сущность заключалась в том, чтобы выживать и побеждать наперекор судьбе — и я жил, зубами выгрызая себе дорогу в будущее. Поэтому так и выбивала меня из колеи ситуация с моим положением в ФК: она бросала вызов всему моему существованию, подвергая сомнению мою волю и мои способности.
мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги
покалеченный вид руки в ранах
черно-белые дни под звуки баяна
Почти час я сидел под душем, уставившись в одну точку, пока не почувствовал, что унылое настроение потихоньку начало отпускать. Вылез из ванны, вытерся полотенцем и внезапно ощутил дикую слабость — словно все силы разом покинули меня. Я никогда не чувствовал себя таким усталым, даже после самых долгих и тяжелых тренировок: сейчас меня буквально прибивало к полу, колени подгибались, руки беспомощно повисли. Собрав последние остатки воли, дополз вдоль стенки до кровати, упал ничком и мгновенно заснул глубоким, тяжелым сном, даже не успев прикрыть одеялом голую задницу.
Глубоко вздохнув, выехал на середину пустого катка и застыл, запрокинув голову и отведя руки назад. Сквозь стекла высоких окон под куполом пробивался грязно-серый рассвет. Мне повезло забронировать время для тренировки только для себя одного: ранним утром в выходной никто не спешил вылезать из кровати.
В тишине огромного зала я слышал только эхо росчерка лезвий по льду и собственное дыхание. Я еще не определился, какую музыку выбрать под свою будущую новую программу, но она уже звучала у меня в голове. Начинаясь мистически таинственно, постепенно она переходила в потрясающую по своей силе симфонию, чтобы прерваться на середине напряженной, натянутой паузой — и снова взорваться грандиозным и окончательно утверждающим финалом. Огонь и вода, свет и тьма, жизнь и смерть: я был единственным, кто мог воплотить в себе все контрасты, передать всю гамму бушующих чувств, отдать всего себя во имя искусства. Вторая половина произвольной должна была стать моим подлинным триумфом и возвращением на большой лед после долгого прозябания на задворках фигурного катания — отражением моей судьбы: взлетов, падений и нового взлета.
Для меня не существовало никакого другого места, кроме первого. Я должен был выиграть чемпионат, любой ценой — и был готов пойти ради этого на что угодно.
В последнее время я зачастил с визитами в квартиру Эдика — практически через день. Никто меня не звал, я сам приходил, зная, что не прогонят. Давно забил на колледж, иногда ехал тусить сразу после тренировки, не заглядывая домой. Возвращался поздно, но Виктор, как ни странно, не докапывался. Он сам теперь часто задерживался по вечерам — видимо, прибавилось клиентов, — и мы практически не пересекались. Ну, мне же лучше.
Собирались обычно одни и те же лица, хотя периодически общительный Костя притаскивал откуда-то новых знакомых. Но если Эдику кто-то не нравился, таких бескомпромиссно выпроваживали. Редкое слово молчаливого хозяина здесь было законом. И конечно же, каждый раз, в дополнение к пиву и прочим напиткам, на столе появлялся порох. Иногда вставляло сильнее, иногда вообще не вставляло: но я уже не мог представить себе иного времяпрепровождения. Скорость раскрывала глаза и развязывала язык: она была неотъемлемой частью вечеринки.
Отсыпаться я успевал где-то за сутки. Иногда, когда совсем не было времени разлеживаться, закидывался энергетиками или кофеином. Поначалу немного ломало, но затем тело приходило в норму.
у всех как всегда на столе полоса
и каждый второй сидел зависал подсел и упал
В среду тоже начиналось как обычно. Играла музыка, курили на кухне, играли в покер. Постепенно я поймал себя на том, что с нетерпением ожидаю появления белого порошка. Желание набить ноздри просто жгло изнутри, а волшебная пудра так и не появлялась, хотя времени было уже порядком. Не выдержав, спросил у Шамиля, который сидел, потягивая пиво, будто ничего необычного не происходило.
Шамиль посмотрел на меня странным взглядом.
— Эм, Юр, так мы тоже не против-то… только денег нет. Мне до зарплаты еще неделю, у Киры вообще по нулям. Откуда?