========== 1 Шаг ==========
Больно, тесно мне в бетоне бездушном
Ты обнимай меня, да не до удушья
Мне за линию, туда где тлеют лучи
Ты отпускай меня с лаской, жалеючи.
***
Бухарик пропал в среду. Но как и многое другое, связанное с ним, это стало очевидно далеко не сразу.
В понедельник его видел Гриф. Лапал по-свойски за худые плечи, мутузил, ерошил непослушные пшеничные волосы, приговаривая: «Ну и где тебя, чертяка, столько времени носило, почему не заглядывал? Давай-ка, брат, выпьем. За встречу. Чтоб, дай бог, не последняя».
Во вторник сутулую фигуру в не по размеру большой куртке встретил Дени. Он как раз выходил из такси. И как всегда поправил Бухарика, когда тот протянул руку и, слегка заикаясь, сказал: «Здравствуй, Данила».
— Дени, дружище, только Дени. Forever и навсегда.
— Так вроде «forever» и есть «навсегда», — несмело улыбаясь, заметил Бухарик, — ты говори «перпетум* Дени». Так тоже красиво получается.
Дени не оценил, а Бухарик постоял, топчась на мокром снегу, потом развернулся и ушел, так тихо, что никто даже не заметил куда.
В среду Сорока ждал Бухарика сыграть в шахматы и поговорить по душам. Расхристанный в одной майке бродил по квартире, глядя, как за окном валит снег, чесал живот и все ждал, когда брякнет дверной звонок. Но стояла тишина. Белесая как вата, и от нее так же закладывало уши. Благостный настрой ласкал душу, и казалось, все идет как надо, своим чередом, хоть никто так и не пришел.
Первым очухался осмотрительный Айзек.
— Давно Бухарика не видать, — ляпнул он, когда однажды под вечер вся компания собралась вместе. Без повода и причины: просто выпить, просто поболтать, прикоснуться друг к другу душами, задубевшими на морозе, как слабый импульс разряженной батарейки — еще здесь, еще рядом. — Конечно, велика вероятность, что мы с ним просто разминулись. Что интересно… Если для каждого человека в городе построить его прогрессионный маршрут, как граф, он может никогда не пересечься с другим… В принципе, это возможно, но наталкивает на некие размышления.
В тот момент Дени, размахивая руками, философствовал, мол, если уж задержалась зима, то это не повод погружаться в монотонную серость. Поэтому Айзек ляпнул мимоходом, больше себе под нос, но Гриф услышал и встрепенулся. — И правда, давно Бухарика не видать. Может стоит проверить, как он, а?
— Тебе зачем? — удивился Дени, — одному пить скучно?
— Да, ну, а как он где-то в подворотне загнется? Без Бухарика душно. Бухарик — голова.
— Бухарик твой, наверное, у Платоши на Ленинской в «Пещере» грузится вискарем по полной, — попытался подкинуть удобную версию Дени, — сука, пусти!
Но Гриф бесцеремонно сцапал его за воротник и, посмеиваясь, поволок к входной двери, по пути пытаясь нацепить на брыкающегося Дени шерстяное пальто.
— Айда посмотрим, где Бухарика черти носят.
Айзек поправил очки, устремился следом, с таким сосредоточенным видом, будто шел на кафедру выступать с лекцией.
Сороке не хотелось никуда идти, рождаться для внешнего мира, вылезать из квартиры все равно что из надежной уютной скорлупы. И можно было бы остаться, заварить чай, смотреть на жизнь за окном, как люди смотрят спокойный легкий сон под утро выходного дня. Но из коридора донесся грозный вопль Грифа:
— Все на борт!
И Сорока поплелся следом.
«Here we are and I can think
From all the pills you made,
Start the car and take me home»**
Кашляло радио, будто болело ангиной. Из прохудившегося крана на кухне мерно капала вода. Хлопнула входная дверь, отрезав возмущенные крики Дени, и воцарилась тишина, только сквозняк гулял, посвистывая, меж рам рассохшихся деревянных окон. А вино в граненом стакане, сиротливо забытое на столе, вдруг стало синим, потом золотым, а потом вдруг испарилось, будто сама пустота высосала его через трубочку.
Комментарий к 1 Шаг
*perpetuum (лат.) - навсегда
**(перевод) Вот мы здесь, и я могу думать
После всех твоих таблеток,
Заводи машину и вези меня домой
========== 2 Шаг ==========
***
На улице синие сумерки затопили двор, и Сороке почудилось на миг, что он сейчас захлебнется.
Снег шапкой укрыл скамейки у подъезда и припаркованные вдоль дороги машины. Бетонные коробки многоэтажек подмигивали редкими желтыми окнами. Сорока посмотрел на глубокое вечернее небо цвета индиго и сказал, сам не понимая к чему:
— За город бы съездить.
— Делать нечего, — пропыхтел Гриф, энергично смахивая рукавом снег с лобового стекла своей старой шестерки, — по такой погоде. Холод собачий. Замёрзнуть нахрен можно где и поближе. Не время за город. Пока еще. Помогай лучше.
Освобожденная от снежного плена шестерка напоминала сонного пса, вытащенного хозяином из теплой конуры. Долго не хотела заводиться, жалобно скрежетала рессорами и слепо тыкалась бампером в тротуар, не слушаясь руля. Гриф, пытаясь развернуться, то и дело прикладывал ее крепким словом. Дени вцепился в сидение и стонал не хуже рессор:
— А аккуратней нельзя? Ты что — пьяный? Кто так водит? Куда тебе вообще за руль?
Сорока смотрел на пустынный двор и думал, где сейчас может находиться и чем заниматься Бухарик. Потом попытался вспомнить, что он сам делал хотя бы еще вчера, но в глазах стоял один белый бесконечный снег.
Гриф тем временем вырулил со двора и уверенно вдавил педаль газа в пол.
— Че притихли? Не умер же пока никто.
Айзек пожал плечами, мол, хочешь веселья — на, покрутил ручку магнитолы. Из динамиков потянулось тоскливое:
Here we are and you’re too drunk
To hear a word I say,
Start the car and take me home…*
Гриф поморщился и сменил волну, но лучше не стало. Мелодия заиграла та же. К тому ж, будто в отместку, началась с самого начала, еще заунывнее и протяжнее. На третей радиостанции вдобавок к словам песни послышался сдавленный плач, хотя конечно плакать никто не мог, и виновата была слабая антенна.
Гриф зло цикнул, пригнулся, высматривая сквозь снегопад сигнал светофора:
— Вот же, сучьи дети, впаривают везде свою хрень. Купили все с потрохами.
— Если верить маркетинговым исследованиям, общая окупаемость трендов прямо пропорциональна проценту недовольных навязыванием этих трендов, — отозвался Айзек, — а вообще… Вот интересно. Про любовь и страдания столько написано, что это давно уже не тренд. Нет эффекта новизны. Но люди по-прежнему слушают песни и читают книги. Потому что мозг проецирует ощущение любви, на десять процентов создавая ощущение пережитого, и это делает привлекательнее…
— Заткнись, а, — слабо попросил Дэни, — голова от тебя пухнет.
— Амур, бордюр, абажур, — хохотнул Гриф и заработал тычок под ребра от сидящего сзади Дени, — ополоумел? Больно же!
— А ты выкоблучивайся меньше. Боже, как вы мне все надоели…
Сорока костями чувствовал тянущую ноющую боль во всем теле, как от высокой температуры. Он пощупал себе лоб и все равно не понял, болен или нет. Живот скрутило судорогой, как в институте перед сложным экзаменом. И не тем, когда вовсе не учил, и даже волноваться не о чем — сразу понятно: шляпа будет. А когда читал и не до конца. И прочитанное помнится, но урывками и теплится в мозгу — след не след, отпечаток не отпечаток. И само волнение от того, что не знаешь — удастся ли ухватить, когда наступит время.
— Ты когда-нибудь чувствовал, что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?
— Ты что напился?
— Напился, не выспался, сошел с ума. Какая разница? Ответь.
— Скажу Кире, чтоб вправила тебе мозги.
— Кстати, что интересно — Кира означает «повелительница» или «госпожа»? А вторая версия происхождения — от древне-персидского — «солнце». Странно, да — что здесь общего?..
— Значит, вот так ты своих баб цепляешь?
— Баб? Фу, как грубо. Не ожидал от тебя. Ээх… И даже если все вокруг в нашей повседневной серой рутине грубят, пьют и ведут себя как свиньи, это же не повод им уподобляться? Со школы мы с тобой за одной партой, а честное слово, иногда ты такое ляпнешь, что кажется, я вообще нихрена, тебя, сук, не знаю. Че смеешься? Правда… Вот и думаю… Получается, мне не хватает того, кого я никогда не встречал?..
— Зачем оно надо, любить? — беззаботно трепался Гриф, хоть никто его особо не слушал. — За идею? Типо, так надо? Быть нормальным? Да я лучше пойду нажрусь как свинья, и пусть от меня всех тошнит, чем загоню себя в такую заразу, как любовь.
Сорока сдавил голову руками и даже помотал ею для верности. Болтовня Грифа влилась в уши и заполнила собой мысли. Ничегошеньки лишнего не осталось.
Комментарий к 2 Шаг
*(перевод) Вот мы здесь, и ты слишком пьяный,
Чтобы слышать, что я говорю,
Заводи машину и вези меня домой.
========== 3 Шаг ==========
***
Платоша смотрел хитрыми глазами-пуговками, и уныло качал жирным подбородком над засаленным галстуком-бабочкой: «Не видел, не знаю, и хватит мне тут пачкать».
Растаявший снег с ботинок растекся на полу грязной лужей. Сорока отошел в сторону, но грязные следы змеями тянулись за ним. В глубине «Пещеры» грохотала музыка. За красными бархатными портьерами метались разноцветные всполохи танцпола.
— Че ты из нас жилы тянешь? — сплюнул Гриф и некогда чистому полу снова досталось. — Давай по-хорошему. Он же постоянно у тебя терся. Может знаешь или слышал чего?
— Что тут знать. Он же странный, Бухарик-то, не от мира сего, — Платоша развел белыми ручками и в голосе его была печаль, — может и представился. Хорошо не у меня. Или думаете, я его в подвале запер? Совесть имейте, господа. Неделю назад заходил он. Понурый как обычно. Как обычно молчал больше. Потом сказал, что скоро уйдет, расплатился и ушел. Вот и все.
Бархатная портьера откинулась, и из зала вышла раскрашенная девица с копной рыжих волос в черном латексном костюме.
— Платон, дорогой, — ласково позвала она. — Будь кошенькой, у нас без тебя музыка закончилась, иди к нам.
Сорока почувствовал, что нестерпимо хочет уйти. Перед ним будто распахнулась дверь стоматологического кабинета. И от предчувствия скорой муки заныли зубы.
— Что этим людям нужно? Ты не забыл, чей ты?
— Что нужно, что нужно? — неожиданно затянул Платоша басом, словно выступал в опере, — Нужно, вно-о-вь надевать шутовской костю-ю-юм, прятать в белилах лицо-о-о…*
И вдруг, съехав на фальцет, как будто кто-то переключил радио, пропел:
—Can you really see through me now, I am about to go.**
— Он рехнулся, — почти с благоговением прошептал Дэни, осторожно подобрался ближе, как кот, тянущийся к хозяйской тарелке, — Платон, ты чего граммофон изображаешь? Хорош!
Изо рта хозяина «Пещеры» вырывалось поскрипывание, будто патефонная игла елозила по пластинке, глаза лезли из орбит, а лицо налилось кровью. Девица подошла и обвила его руками за шею.
— Пойдем, дорогой, пойдем, — настойчиво повторила она. И потащила к дверному проему. Платоша замотал головой, на манер утопающего вытянул руку. Сорока отшатнулся. Почему-то ему стало мерзко прикасаться к белым толстым коротким, как сардельки, пальцам.
— Вот и молодец, — проворковала девица и крепче перехватила свою добычу, — вот и не трогай. Никогда больше мое не трогай. Не тронешь, скажу. Скажу про Бухарика твоего. Как он рассказывал, про то, что следят за ним. И убить хотят. Я слышала — теперь ты услышал. Вот и беги отсюда, беги искать. А то хочешь — пошли с нами. Будет весело, так весело. Ты ведь говорил, только этого и хотел? Посмеяться.
— Не души его, — прошептал Сорока, — он не виноват.
— А кто? Кто теперь будет со мной танцевать? — пропела девица и потащила упирающегося Платона дальше. Минуту он еще сопротивлялся, цепляясь ногтями за дверной косяк, и его жалобный взгляд метался от Грифа к Сороке, а после пальцы соскочили, и портьеры сомкнулось за ним.
Сорока снова почувствовал приступ тошноты в горле.
— Что это было? — прошептал он.
— А то сам не знаешь, — буркнул Гриф. — Пошли отсюда.
— Безумие, — просипел Дени с побелевшим лицом, — Безумие, чистое безумие. Сорока, скажи мне. О чем вы с этой говорили, что это такое?
— Безумие все трактуют по-разному, — дрожащим голосом вставил Айзек. — Вот, Эйнштейн говорил, что интересно…
— Ах, оставь в покое ты своего Эйнштейна и свою относительность! — воскликнул Дени и начал быстро массировать виски. — Не зря, не зря мне приснилась дохлая рыба. Не к добру. Тут надо что-то делать, может вызвать кого-то, только кого: полицию или скорую…
Гриф покачал головой, взял Сороку за плечи и буквально вытолкнул на мороз.
— Вот, что. Дуй-ка, ты, братец, к Бухарику домой. Осмотрись, потрогай, пощупай там. Может, нащупаешь ниточку. А я этого домой отвезу, а то всю дорогу ныть будет.
— Нет! — истерично крикнул Дени, — пусть мне кто-нибудь объяснит, какого мать вашу здесь происходит! О чем вы говорили, что это вообще…
— Безумие, — задумчиво протянул Гриф. Протянутая назад рука Дени указывала на вывеску «Хозтовары» там, где пять минут назад переливалась всеми цветами радуги неоновая вывеска «Пещеры».
На скучной серозеленой табличке значилось «с 9 до 18». Седая бабка в засаленном халате открыла крашенную дверь и выплеснула всей четверке под ноги грязную воду из полового ведра.
— Пошли отсюда, — сварливо крикнула она. — Закрыто! Видите, до 18! Глазенки залили, теперь ходют…
Бетонные коробки будто схлопнулись, сплющив и похоронив «Пещеру» с ее народцем, словно ее и не было.
Айзек тронул Сороку за плечо.
— Я с тобой поеду, помочь. Смотри, вон такси.
Комментарий к 3 Шаг
* (перевод) Теперь ты можешь видеть меня насквозь? Я хочу уйти. - “Just tonight”
Pretty Reckless.
** Опера “Паяцы” Акт 1 (“Pagliacci”)
========== 4 Шаг ==========
***
Жил Бухарик так же незаметно, как ушел: в типовой многоэтажке, коих были в городе сотни.
Пятый этаж отозвался у Сороки жгучей болью в коленях, пустая квартира — тоской в душе.
Дверь, обитая дерматином, была закрыта, но стоило задеть коврик ногой, под ним предательски звякнул ключ, будто Бухарик не знал, что за ушлый народ живет рядом или знать не хотел.
Застоявшийся воздух пах сухой землей и книжной пылью.
— Похоже никого, — сказал Айзек. — Кто за Бухариком следить-то мог, ты как думаешь? Может он паранойю схватил?.. Как следствие нарушений когнитивных функций мозга? От пьянства… Может в вещах покопаться?
Сорока не ответил. Ему не нравилась квартира, не нравился Айзек. Но вместо того, чтобы выбежать на улицу, Сорока подошел к письменному столу у окна и потянул на себя верхний ящик. Тот не открылся, видимо заклинило что-то изнутри.
Айзек, несмотря на обещание помочь, особо не помогал, только стоял, задрав голову, и разглядывал книжный шкаф.
— Как много всего.
— Половина еще потерялась, — бросил Сорока. — Было больше. Сколько там?..
— Две, четыре, шесть, восемь, — считал Айзек книжные полки, уставленные разноцветными корешками, — черт, сбился. Вот что интересно — он сюда и фотоальбомы поставил. Здесь один и еще два повыше, только туда уже не дотянуться. Зачем Бухарику столько книг?
— Хорошо учился в школе, да и потом, — рассеянно ответил Сорока, — накопились понемногу, сами собой как-то… Как говорится, книга — лучший товарищ…
— Что, думаешь самый умный, лучше всех? Ща тебе тут все по-выдираем, чтоб не подглядывал, а ты наизусть читай, очкарик. А не сможешь — и волосы выдерем.
…самое важное кроется между строк и все такое…
— На Олега посмотри: тоже отличник. И не ходит пугалом как ты.
…если будешь неучем, так над тобой собаки, и те смеяться будут.
— Признайся, ты и спишь со своими книжками? Может, ты на них и дрочишь?
Сорока скривился и потер зудящую переносицу.
— Зрелый гражданин представляет собой личность, которая научилась развивать и обогащать свое мышление, — согласился Айзек. — Еще Пол Карл Фейерабеид сказал. Уж лучше так, чем…
… — быть таким, как они. Не бери в голову. Знаешь, как у Горького. «Человек — звучит гордо». А эти придурки еще так — не люди, а в процессе становления. Сами не понимают, че несут. По-моему, это здорово. Расскажи потом, про что там читаешь, ладно?