– А по энергетике, кто ответственный товарищ? – Петра сквозь очки все ни как не мог найти начальник склада.
– Я-аа! – Петр встал.
– У вас есть замечания?
– Х-х, – с придыханием начал Петр Михалыч, – е-есть!.. Прислали трансформатор для подстанции. По комплектации все сходится, а наконечники не те! У фидеров… – уточнил он. – К силовику не подходят. Напильником пришлось распиливать отверстия и заново лудить. Такое не годится! Это – на будущее! Когда в посольстве Чехии меняли мы подстанцию, все оборудование было ихнее, так там – все тютелька в тютельку: и длины проводов, и крепеж. Вот это – удовольствие: работать и налаживать! А тут – запланировал сегодня сделать: работа на пятнадцать минут, а полдня провозились.
– Ясно! Мы это имеем в виду…
– И что?! – Петр не помедлил с вопросом. – Сколько себя помню, одна и та же проблема: то кабель укорачиваем, то новый делаем.
– А зачем укорачиваете? – из дальнего угла послышался вопрос от Поликарпа – бригадира маляров.
– А чтобы не споткнуться, чтоб на земле не лежал и не путался. Десять киловольт, все-таки.
– Хорошо, товарищи! – начал резонить всех начальник стройки Валентин Петрович. – Все это издержки. Мы движемся вперед и изживаем недостатки. Со смежниками в Главке тоже работают. На следующей стройке, товарищ Ивлиев, – начальник декламировал Петру, – все будет нормально, в том числе, и по вашей части.
Дальше был разговор про другие участки работы, и так два часа рабочего времени были убиты. Петр пошел переодеваться, неся с собой капроновую сетку с заготовленным в банке с пластмассовой крышкой обедом. Лишний рубль не помешает. Так на билет за месяц он сэкономит, что неплохо. Переодевшись в спецовку и переобувшись в рабочие бутсы, Петр пошел по объектам.
Электрики со штукатурами халтурили. Сегодня он опять ругался с ними:
– Твою мать! Господа товарищи! Вы что, опять проводку мне по диагонали ложите?!
– А как иначе?.. – возразил из-за спины их бригадир Потап.
– По СНиПу! По СНиПУ! Ты ж грамотный! Или читать не умеешь?! Семь классов-то кончил!.. – напирал на электрика Петр.
– По СНиПу мы квартал в мае еще должны были сдать! Теперь бы к Октябрьской революции успеть!
Спорить было бессмысленно и бесполезно. На счет сроков, что не успеют, Петр не волновался. Сколько раз повторялся сей казус. Казалось бы, провал?! А нет! Вспоминает вдруг кто-то в Главке, что будет впереди очередная годовщина Октября. И если не смогли объект сдать к Первомаю, то его же досрочно сдают к Октябрю и получают себе свою премию. А вместо разноса по кочкам – победные реляции.
– Смотри-ии… – усмехается Петр. – Год назад был скандал. Жилец, понимаешь, ковер решил вешать на стену, шлямбур железный он взял. Тряхануло. Грамотный, умный. Взял СНиП, а согласно его провод замазали явно не там и не так. Так ведь и партбилета можно лишиться. Это покруче премии будет.
Потап посмотрел на электрика, который эту всю халтуру затеял.
– А что?.. – заартачился тот. – Сейчас ведь экономить надо. Я взял обязательство медь экономить.
– Экономить! Но не нарушать правила!
Петр все понимал и, отмахнувшись рукой, развернулся и вышел в подъезд из квартиры. Электрик без штукатура на стройке – никто. Петр это знал по себе. Он так же знал, что халтурить всегда приходилось по неразберихе. Свою первую очень хорошую по прошлым временам премию Петр надолго запомнил. Год это был сорок девятый. Почти уж построили дом. Вспомнили, что в подвале для проводов не оставили дырок и гнезд из подъезда в подъезд. Стены подвала в три кирпича. Технология старая: каждый подъезд – как отдельный колодец на случай пожара. Если он выгорает дотла, то соседи за этой стеной, как правило, целы. И на крышу поперечная стена выходит гребнем, через который огню так же трудно пробраться.
Петру тогда вручили тоже шлямбур с кувалдой, дескать, давай! К обеду шлямбур загнулся, а первое отверстие еще не получилось. Дядя Слава фронтовик помог:
– Ты, парень, погоди! Не кипятись! Мы послезавтра будем штукатурить и пол тут заливать. Ты провода-то проведи в дверной проем и выведи туда, где якобы ты продолбил. А мы – замажем. Ты только их закрепи!
Петр тогда так и сделал. Неважно, что шину тогда проложили черт знает где! Важно то, что не стали тогда проверять, какую глупость наделали. До сих пор в том подвале стоит та дверная коробка, и если коробку ту станут менять, то весьма вероятно, засверлятся в жилу. Тряхнет или жахнет. Лишь в этом вопрос.
Приближался обед. Но голод не чувствовал Петр. Он ходил, говорил, проверял, отдавал указания, и притом постоянно смотрел на часы. Нужно было украсть два часа для того, чтобы вспомнить вчерашний вечерний мотив и набросать его на картоне темными красками в жирных мазках, оставив лишь несколько пятен от света.
Вот он везде появился, всех убедил, что он занят, в бегах, а сам устремился к вагончикам. Там никого еще не было. Он расставил мольберт и проверил все кисти. Поглядывая в окно, он закрепил грунтованный картон и на палитру он выдавил красок с белилами. Встав напротив мольберта, Петро успокоил дыхание. Наполнив кисть краской, он сделал первый длинный мазок. Именно так он видел вчера линию рельс, по которой ехал трамвай. «Получилось и началось!» – так подумал Петр про себя. Все дальше пошло так, как и должно, не по законам тригонометрии, а как-то само собою легко. Кисть словно сама делала дело. Петр ее лишь слегка поправлял. Кисть за кистью меняли друг друга, фон ровнял мастихин, и пальцы, если надо, уплотняли слой краски.
Петр вошел в то состояние, в котором ему никто не мог помешать, если б только не встал перед ним и мольбертом. Начинался обед. Народ появлялся в вагончике, подсматривал на то, что делал Петр, ел, переодевался, уходил, курил снаружи на пороге. А Петр в углу продолжал рисовать. Обычное дело. Такое случалось с Петром постоянно.
Раньше Петр хотел стать архитектором. Он приехал на стройку в сорок восьмом. Ему помогли достать из колхоза свой паспорт. И он перестал быть теперь крепостным. И любил Петр стройку, любил те дома, что строили раньше и строили их по разным проектам. Петр мечтал о проектах своих. Но в МАРХИ не мог поступить. Его и не взяли. Рисунки – признали хорошими. Только не справился Петька с другими предметами, нужный балл не набрал. И пошел он опять в вечернюю школу, чтоб опять попытаться на следующий год. Поступить удалось в другой институт на инженера-электрика.
Жизнь с прогрессом ускорилась. Архитектура быстро упростилась. Форма теперь подчинилась не красоте, а расчетам на прочность и дешевизне. Разнообразие кончилось, ушла красота – как только перестали применять кирпич и дерево, как только исчезли карнизы с лепниной и мансарды чердаков.
Петр теперь не тужил о провале в МАРХИ (в Московском архитектурно-художественном институте), женился и поначалу забросил свое рисование. Но без него начиналась тоска, начиналось стесненье.
И деревня звала к себе Петьку. Он не запил, как большинство, а взялся за кисть. Только так он забывался и только так Петр мог и выражаться.
Этюд у Петьки получился. Он был доволен. Часы показали, однако, что время обеда закончилось. Петр вытирал кисти и пальцы о тряпку с керосином.
– О! Черт! – вспомнил он про сломанный зонт. – Как я забыл!..
Давясь едой для быстроты, Петр оприходовал обед. Запив все холодной водой, он начал икать. Несмотря на икоту, Петр где-то нашел молоток и на какой-то железке расплющил им кончик спицы зонта. Оставалось пойти к слесарям и тонким сверлом сделать ушко. Потом Петр дело доделал, скрепив спицу с шарниров кусочком тонкого гвоздика, загнув и откусив его ненужный кончик…
Еще три часа Петр был занят на трансформаторной станции. Привезли бочки с маслом и постепенно их заливали внутрь трансформатора. Вот проверка, и трансформатор включили на холостой ход. Он еле слышно загудел. Теперь надо было оставить его до утра, а утром взять пробу этого масла на экспертизу и везти ее в Мосэнерго. Проба бралась с нижней точки у корпуса.
Пантеон
А в метро поезд мчался, как будто и сам он спешил на свидание с Анной. Подъехали к Соколу. Петр от дремы очнулся. Он снова проверил починенный зонт, приоткрыл его и потрогал дефектный шарнирчик. «Грубовато», – подумал он. Но дело уж сделано. А чтоб так, чтоб никто не заметил и места починки, – не сделают даже и в мастерской.
Но вот и Войковская. По ступенькам Петр поднялся наверх и вышел к трамваю. На промятом дырявом асфальте лужи еще не просохли. Ботинки Петра были также еще сыроваты, хоть сушились весь день по всем правилам в теплом углу с постоянным засовыванием внутрь скомканной сухой газеты. Но Петр не обращал внимания на это. Главным было, что небо очистилось, солнце светило и было тепло.
Наверное, поменялся ветер. В обед уже дуло с востока и севера, и потому, Петр, выйдя на Войковской, сразу почуял сизую гарь от завода. Та оседала в каньоне домов у шоссе. Сейчас ветер был слабым и воздух на остановке трамвая, казалось, был серым и синим.
Москва еще не разрослась и только намечала захват ближайших окрестностей, строя большие дома вдоль дорог. За такими домами-щитами вглубь от шоссе в лучшем случае были либо пятиэтажки, либо дома до трех этажей, построенные после войны еще пленными немцами. А нередко за теми домами-щитами были просто деревни и села: Ховрино, Чертаново, Медведково, например.
Вот подъехал трамвай, и Петр быстро запрыгнул внутрь вагона. Он сесть успел у окна, рядом сел кто-то, потный и с перегаром. «Во всем виноват гастроном, – пошутил в себе Петр. – Похоже, товарищ с чугунолитейного. Если так воняет на улице, то что же в цехах? Возможно, дают молоко. Да при таком вонизме вина, конечно, не повредило бы».
Трамвай стрекотнул и поехал. Через четверть часа Петр Анну увидел на остановке и быстро сошел к ней.
– А вот и я! И вот – ваш зонт! – Он протянул аккуратно застегнутый скрученный зонтик. – Не волнуйтесь, починен!
– Спасибо! А я уже думала новый купить… – Она взяла зонт и захотела его развернуть.
– Денег так не напасешься… – Рублей пять, небось?..
– А я ваш зонт, представляете, – Анна посмотрела Петьке в глаза, – забыла…
– В Третьяковке?.. – Петр испугался пропажи.
– Нет, – искренне ответила она, – у себя на столе в кабинете…
– Би-о-ло-гии… – продолжил Петр.
– Я уже подошла к остановке, и вспомнила. Побоялась вернуться и опоздать и вот ждала. Вы торопитесь?
– Не очень… Давай уж на «ты»! – Петр давно не стремился домой и возвращенье в свою коммуналку отодвигал максимально подальше. – Пойдем и возьмем! – предложил тогда он. – Посмотрим, как учат детей в испанской школе…
– И все-то ты знаешь!.. – хихикнула Анна.
Район Петр знал и знал отлично. Лихоборы – когда-то разбойничий край. Сто лет до этого назад преобразился он благодаря дороге с депо для паровозов и вагонов, товарной станции, тонкосуконной фабрике, сельхозакадемии и многому еще чему при реформаторах-царях.
Лихие боры спилили, пни – прокорчевали, а на их месте на разгороженных делянках посажены были породы разных деревьев под наблюдение. Это теперь Тимирязевский парк. Оставшееся место стало опытной станцией и полями академии. Здесь сеют и жнут для занятий студентов.
Сюда Петр приехал лет двадцать назад – к родственникам в домик из старых шпал на проезд Черепановых. В славном сорок восьмом в доме том было тепло: скорее от тесноты. Свет проникал сквозь оконце, а грелась и делала пищу семья тогда на буржуйке. Слава Богу, был пол, на котором и спал тогда Петр, завернувшись в шинель. А шинель ту сменял он в деревне еще на базаре на тридцать своих трудодней – что равнялось мешку рязанской картошки.
Петр с Анной шли к школе. Он и здесь жил когда-то в красно-бело-полосатом доме, в квартире номер сорок с туалетом, но только без ванной. Не очень давно это было.
Как родилась вторая дочь, ему дали комнату больше в квартире, где кроме уборной была еще ванна. Теперь можно мыться не раз в неделю в бане за пятнадцать и двадцать копеек, а хоть каждый день. Вот это – счастье!
А тут из комнаты окна смотрели прямо на школу. Здесь старшая дочь успела окончить пять классов. Как не знать, что здесь учат испанский?
Во дворе было тихо. Лагерь ужинал. Пахло котлетами. Из столовой слышалось звяканье ложек, тарелок, стаканов. Петр с Анной тихонько вошли в вестибюль.
– Ключ от кабинета – в учительской.
– А ключ от учительской? – прошептал Петр.
– У меня…
Кабинет биологии был на четвертом. Анна вставила ключ, отперла. И без скрипа открыла тяжелую дверь. Ударило в нос формалином. Вошли. По стенам стояли шкафы. За стеклом были банки с пробирками, коробки со стеклами. В них замурованы были, высушены или заспиртованы останки разных существ: от мух или бабочек до лягушек и крыс. Все это хозяйство и пахло.
В углу Петр увидел скелет на подставке. Потрогал. Спросил:
– Настоящий?
– А сам-то что думаешь? – усмехнулась в ответ ему Анна, взяв с кафедры зонт.
– Покрашено… – Петр ощупывал кости. – Белилами. Цинковыми. Настоящий?!
– Других мы не держим. Какой же еще!
Петр снял черепушку скелета:
– Бедный Йорик!.. И кем же он был?
– Кто? Иорик? Йорик – шутом!
– Я про скелет…
– Это она!.. – услышал Петр от Анны. Она подошла, и в руке у нее был его зонтик.
– Не понял…
– Йорик – она! – повторила Анна для Петьки. – Это женский скелет: смотри по пропорциям. Да… – отшагнув шаг назад, убеждала она, – скелет рожавшей женщины. И скелет настоящий.
– С кладбища?..
– Нет. – Анна не смущалась. – Вырезанный из мяса. Видишь, – она провела пальцем по кости, – здесь и здесь краска слезла. Все это о чем говорит?
– О чем?
– О том, что здесь сухожилия срезаны!.. У скелета, отрытого с кладбища, – голые кости, сухожилия сгнили. Если скелет делался в морге – сухожилия срезаны. И в этих местах краска слезает. И посмотри ты на череп! Он же распилен! Вот так вынимают из черепа мозг.
– Подробности… – выдохнул Петр, надевая на пику хребта чью-то, чем черт не шутит, может быть, даже знакомую голову. – Из морга, говоришь.
– Да, – коротко тихо сказала подруга. – Добра этого много по моргам: студентам же надо учиться? – И от двери она уж кивала на выход: – Пошли! Жена заждется!
– А муж?!.
– А с мужем, – Анна поднесла к губам указательный палец, – своя история…
На цыпочках по лестнице, сторонясь голосов и шагов, Петр с Анной покинули школу, и садом с лазейкой в заборе пошли к остановке трамвая.
Петр держал ее руку, ощущал ее длинные пальцы, чувствовал он: она хочет к нему, быть его рада, и рада, что он с ней идет, ведет ее уверенно куда-то, хоть и молча. И даже они побежали от школы, затем быстрым шагом дошли к остановке у лодочной станции. Их трамвай только что отошел, и снова они шли пешком. И на другой остановке они на трамвай не успели.
– Уф! – отдышалась она. – Теперь нет уже разницы ехать или идти.
– Никуда не спешишь?
– А куда торопиться? – подбросила плечи она.
– К мужу…
– Он поздно придет.
– Он сильно так занят?..
– Диссертацию пишет. Мой муж, – она озорно улыбнулась, – книжный червяк!
– Червяк?! – переспросил Петр.
– И сидит, и сидит в библиотеке – в Ленинке. Там только в девять закроют. И в десять он лишь будет тут!
– Так, пошли!.. – Петр удивился тому, что у них есть возможность вместе идти, а они не идут.
– Куда?! – Она округлила азартно глаза.
– Провожу!..
Страсть поглотила обоих. Им нужно было сбежать от лишних глаз. Через дырку в заборе рыбного института прошли они в парк академии.
Еще не темнело, но было поздно. Они лобызались под старою липой. Потом пошли берегом пруда, торопясь, не зная куда. Они не боялись уже ничего. Им только хотелось забраться подальше вглубь парка, где почти никого сейчас не было. Вот Петр остановился, прижал к себе Анну. Погружение друг в друга, в общую сущность – вот что охватило обоих. Все остальное теперь стало им безразличным.