Весь мир завертелся вокруг уже нового центра вселенной. Опять разорвав поцелуй, они побежали. И так прибежали они к роднику. Петр спустился попить, и спустилась она. Угощали друг друга водой из ладоней.
– Тебя дома ждут… – сказала она. – Ты – любитель скандалов?
– Н-н-нет… – пожал плечами Петр. – Все будет хорошо! – уверил он.
– И что ты придумал себе в оправдание?
– Я не оправдываюсь. Просто зачем? Опоздал – и опоздал. На работе вот взял и задержался. Время такое. Дела неотложные. А когда вернется твой муж? – спросил в свою очередь Петр.
– Часа через два…
– Так мы же отлично гуляем! – И он посмотрел на часы. – И у нас уйма времени! – Петр с хитрецою добавил: – Я знаю, где здесь самое тихое место! У клад-би-ща… – прошептал он ей на ухо. – Вечером, знаешь, народ суеверен и не любит ходить возле могил.
– Ага!.. – согласилась она. – Там может найтись и чистое бревнышко?..
– Я там видел скамейку. Там – за оградой.
– Притаимся. Кто-то пойдет, а мы как угукнем!
Им пугать никого не пришлось. Если кто-то и шел по тропинке мимо ограды, то скамейка была далеко и за обелисками. Но очень мешали им комары. Не помогала проворность в убийстве кровососущих. Вот он распустил рукава у рубашки, Анна встала, поправила юбку и стала застегивать верх своей блузки. Пора было идти.
– Пошли?.. – предложила она, устало окинув взглядом вокруг. – А ведь это – наш Пантеон, – сказала она. – Вон, – она кивнула в дальний угол чугунной ограды кладбища, – там лежит дядя.
– Дядя?.. – поднял брови Петр.
– А вот, – она посмотрела чуть в сторону – мой двоюродный брат. Отца только нет – погиб в сорок первом на фронте.
– Мой – в сорок втором… – сказал в свою очередь Петр.
– Ушел в ополчение. Странно, правда? Близорукий профессор просился на фронт, чтоб стрелять.
Он опять смотрел ей в глаза, и снова они прильнули друг к другу. Он почувствовал, что они принимают друг друга как самых близких, как сами себя. И навсегда, что бы вдруг ни случилось, она будет с ним, а он – с ней.
– Вот так мы и живем. Самые выдающиеся люди академии были похоронены в этом лесу.
– А твоя фамилия как?
– Вильямс, – сказала она.
– А там, – Петр рукой показал в сторону академии, – у дороги стоит ему памятник.
– Он был моим дедушкой. Я каждый день проезжаю мимо него. Он – на постаменте. А дальше – его музей.
– И здесь его могила?
– Нет. – Анна вздохнула. – Она в этом же парке, но дальше – рядом с моим теперешним домом. Профессорские семьи… – Посетовала она, – Преемственность. А потом все равно, кто ты есть. Все как у всех людей! Потом понимаешь, что нет идеалов, и душен круг твоих знакомых, и улыбаются они, желая, чтоб ты сдохла. Объединяются, дружат группа на группу. Есть перебежчики. Но смысл один: на кафедре должно быть столько кандидатов, сколько клеточек в табеле. И если только кто выбывает, у тебя появляется шанс защититься среди условно своих. Ты можешь защититься где угодно, если ты – гений. Но это – не факт. Господи! Как жизнь скучна, когда цель у тебя – защитить диссертацию.
Они ушли уже от кладбища, и Анна стала внезапно веселой! Она закружилась, подпрыгнула, бросила зонт вверх, поймала его:
– Да брось! – прокричала она. – Я тебя встретила! Это уж что-то!
Подбежав, он схватил ее на руки и закружил, удивляясь, насколько легко ее тело. Он вертелся, покуда башка у самого не закружилась. Он остановился, и поставив на землю ее, схватился за дерево. В глазах перед ним все кренилось то влево, то вправо.
– Твой муж тебя еще не заждался? – выдавил Петр из себя.
Анна тоже держалась за дерево, но могла посмотреть на запястье на часики:
– Нет. Но скоро придет. Пойдем! Ах! Забыла. У меня в доме есть телефон.
– А я не подумал даже об этом… – Петр силился прийти в себя и отпустил наконец из рук ствол березы.
– Есть где записать?
– Конечно.
Петр из кармана достал маленький свой кошелечек, к котором на всякий пожарный он случай хранил кусок грифеля. С утра там валялся трамвайный билет. На нем телефон и был записан. Расстались они не около дома, а еще в конце улицы. Петр стоял и смотрел, как она удаляется, как поравнявшись с калиткой, толкает ее.
Домой Петр явился в одиннадцать с лишним. Он перед этим успел зайти в гастроном и купить четвертинку. Там он купил и лимонад с сырком «Дружба». Приняв это все у подъезда на лавке, он стекло бросил в урну, подошел и ногою толкнул парадную дверь. Петр поднялся на лифте, открыл замок, вошел в коридор и в темноте дошел к себе до калошницы, переобулся, вошел в свою комнату.
Маскировка была у него совершенной:
– У Витьки сын р-р-родился: четыре килограмма триста грамм… – Таким был ответ на пристальный взгляд.
Утром после свидания. Масло Мосэнерго и дневное свидание с Анной
Нестерпимый свет брызнул утром Петьке в глаза. Жена распахнула все занавески.
– Проснулся, алкоголик? – услышал он сверху. – И что-то ты был очень счастливый, будто не у кого там сын родился?
Петр спросонок водил кругом взглядом. Он помнил легенду. Помнил, как вдруг придумал ее при объятиях с Анной. Легенда была даже красивой. Но имя виновника вчерашних торжества почему-то забылось. Петр дурил, смотря на мать своих детей, изображая непроспавшегося. «Не могла же она взять все это на карандаш!» – подсказал наконец ему внутренний голос. Даже если запомнила, назови он любое ему из известных имен – все равно сможет выкрутиться.
– Да-а… – отмахнулся как от мухи Петр, – у электрика нашего. Молодой совсем парень, и представляешь – ребенок!.. – И Петр полупьяно поднял к верху палец.
– Сколько выпил-то?.. – спросила жена.
– Не много… – Петр играл в оправданье. – Чуть-чуть. Можно сказать, что не пил. Стакан – и то от силы.
– Четвертинка, значит. А портвешком полирнул? С работы выпрут!.. Квартиру не дадут!
– Ну! Это уж – фиг! – как будто бы проснулся Петр, схватив брюки со стула и быстро надел их. – Я Москву двадцать лет уже строю. Выпил – так что ж, по дороге проветрится!
Петр схватил полотенце и бритву со столика, расправил сплющенные тапки и втиснул в них ноги. Проходя у дверей Серегиной комнаты, о себе Петр подумал: опаздывает. Уже шла «Пионерская зорька», и пора ему было давно выходить.
Но отлегло. Ведь рано он выходил только её – ради Анны, за ней он наблюдал, разглядывал, запоминал все. Сегодня с утра Анна спала, и через парк идти ему было не надо. Он даже раньше приедет к себе на работу, раз не поедет он через Войковскую. Но, все равно для приличия надо ему поспешить, чтоб потом не осталось вопросов. Так, через десять минут одетый полностью и в новую рубашку спускался Петр по лестнице вниз, не дожидаясь медленного лифта.
Петр пошел к остановке автобуса и втиснулся в один из них последним. Зил-158 фыркнул, закрыв за лопатками двери, и двинулся в путь. Наконец, и Новослободская. Петр спустился в метро за пятачок и поехал. Он, конечно, все время стоял, да к тому же пришлось ему делать одну пересадку.
Петр на работу приехал, взял банки с анализом масла из трансформатора, из кармана достал кошелек. В кошельке на трамвайном билете записан был номер ее телефона, продиктованный вечером. Сегодня его миссией была поездка в Мосэнерго. Там должны были сделать анализ залитого масла и дать заключение о электрической прочности на пробой, о тангенсе потерь, о наличии влаги. То есть день для Петра обещал быть халявным. И спустя три часа они с Анной шли к парку Горького.
На ветру у нее разлеталась прическа. Она поправляла ее, а ветер все путал, разметывал волосы, мешая смотреть.
– Училка, говоришь?.. – Они остановились, и Петр поправил ей волосы, закрыв своим телом от ветра.
– Биологии… – поддакнула она.
– И кандидат наук…
– Правда, странно?
– Почему?..
– Это же школа. Что в ней делать кандидату? Какая, к черту, там научная работа?
Они шли по обводному каналу и приближались уж к стрелке. Он либо держал ее руку либо обхватывал сбоку за талию. Остановившись, он ласкал ее пальцы – красивые, длинные, теплые. Токи незримых энергий текли по ладоням меж ними. Никогда в жизни им так не гулялось.
И Петру ее нравилось слушать, о чем бы ни говорила она: о кинотеатре «Ударник», о шоколадной фабрике, о стрелке между обводным каналом и Москвой-рекой.
Ее голос, и мягкий, и с самого низа гортани, и деловой, голос будто бы леди, сводил Петьку с ума. Она говорила – ему по спине щекотали приятно мурашки. Он же раньше не слышал ее, только лишь рисовал, а теперь все сошлось: нарисованный им на холсте образ дамы – и голос ее, и манеры, и нежность стали как воплощение мечты. И Петр тоже говорил. Говорил, чтоб она не молчала, чтоб ей было ему что сказать.
Говорили о том, что вот здесь магазин шоколада. И шоколад продают тут большими кусками: большими и толстыми, иногда шоколад здесь в обломках. Почему? Да рецепт перепутали, и не то получилось, не вписались в рецепт супервкусных красивых конфет – и теперь продают это здесь по рублю за кило.
– Все равно шоколад! – повторила она.
– Шоколад! – проговаривал он. – Ну, надо же его куда-то деть?! Зато дешевый… А представляешь, свинью шоколадом кормить! Какого цвета сало будет?
Они засмеялись.
Вот они поравнялись со стрелкой, остановились.
– А вот здесь, – улыбнулась она, – вот сюда приезжала я в клуб. Это наш гребной клуб. Байдарки – и в самом центре Москвы! Рядом с Кремлем и на веслах!.. Давай прокачу?!
Как раз в этот момент у воды два парня спускали на воду байдарку. Парни сели и балансируя веслами, опираясь ими на воду, оттолкнулись от спецпричала.
– Сесть в эту узкую длинную лодку и не опрокинуться?! – Петр даже вздрогнул. – И как в такой узенькой плавать?
– Равновесие надо держать, веслом на воду опираться…
– Господи, вода-то желтая! Смотри-смотри! – показал Петр. – И, смотри: нефтяные тут пятна! Перевернешься так – и будешь плохо пахнуть…
– А в клубе есть душевые… – с печалью о прошлом сказала она. – Не надо падать! – Она посмотрела в Петровы глаза. – Что смотришь?! Гребла! Дело знаю. Друг отца был здесь тренером. И мы с мужем катались.
– Девчонка-то ты не слабая…
Она улыбнулась:
– Что?! Плечи широкие?! Не нравится?..
– Почему же не нравится? Сильные руки – это красиво. – Он прошел по ней взглядом опять. – Гармонично! И плавание? Ты, может быть, еще кандидат, – он кашлянул, – в мастера спорта?
– Да нет. Зачем же? Лишь ради здоровья. – Прозвучало у Петьки в ушах.
И опять перед ним осталась только она, ее тело и голос. Да и Анна сама позабыла про все остальное. И опять они целовались. И шли. И опять целовались, и они оказались так в парке. И сэкономленные за неделю Петькой деньги ушли на аттракционы.
Потом пошли к улице Горького.
Уж вечер отменял дневные краски, и город с мерным гулом летящих куда-то машин погружался в усталое безразличное ко всему и состояние. И Центр уже мелькал рекламами витрин, парадных входов, и просто разноцветными панельками каких-то вывесок.
Они шли по Москве, и хотелось дождаться им ночи. И все быстрее стучало сердце у каждого. «Сквер, хотя бы сквер с диваном! – думал он. – Тверской бульвар или Страстной? Лучше Страстной! Там нет шахматистов. Картежников тоже там мало. Главное, был бы свободный диван или хотя б половинка его. Скорее! Скорее туда!» И он тянул ее быстрее за руку.
Темнело. Свободный диван на бульваре нашелся. Петр сел на него и привлек на колени свои к себе Анну. Они вжались друг в друга. И Петр ощутил, как по ласкам она голодна.
Ноги! Шелковые ноги. Нежная упругость бедер, прямые сильные бедра, колени, шея. Он расстегнул блузку. Под ней не было лифчика. И целый час они упивались друг другом.
После спешили они на метро. Надо было успеть к половине двенадцатого сесть на трамвай. Главное, что бы муж не стал искать ее и вызванивать по всем знакомым.
Конец ознакомительного фрагмента.