У пепла и у людских душ нет секретов от Эотаса. Божественный Король не меняет своего решения. Верховный жрец-рыцарь главного храма Редсераса, верный сторонник грейва Алдвина, раскаявшийся в своих прежних деяниях и не совершивший после этого ни единого преступления, изгнан из страны по одному только слову нынешнего правителя.
По Редсерасу проходит взволнованный шепот: что, если речи об искуплении были ложью? Да, король подписывает помилование нескольким преступникам, которых иначе ждала бы плаха, но это может быть всего лишь разумным политическим шагом: что он получает взамен? Информацию? Поддержку? Возможно, с верховным жрецом они просто не сошлись в цене.
Что, если пророк Эотаса обманывал свой народ всё это время?
Находятся люди, что принимают его сторону, даже считая это правдой. Находятся люди, что отвергают подобные домыслы и верят чисто, как прежде. Находятся люди, которые начинают опасаться своего нового правителя, но их мало — пророк продолжает безошибочно разыскивать казавшихся неуязвимыми продажных жрецов, и многие из них, не столь осторожные или верившие в свою безнаказанность, не могут скрыть своих преступлений. Вайдвен неустанно повторяет в каждом обращении к народу: тем, чьи намерения чисты, нечего бояться. Эотас не карает невинных.
Фониверно укрывает Редсерас чистым снегом. В Редсерасе наступление нового года празднуют неохотно: слишком дорого обходится каждая неделя зимы. Люди ждут Весеннего рассвета. Может, милость их бога станет менее жестокой с приходом весны…
Вайдвен видит сны по ночам — сначала о продажных чиновниках, о священниках-еретиках, о преступлениях, которые так долго оставались неотвеченными. Потом жернова новых законов потихоньку начинают перемалывать прежние устои, и к Вайдвену приходят другие сны.
— Ты хочешь карать людей за то, что они недостаточно в тебя верят? — Вайдвен очень, очень, очень сильно надеется, что понял всё неправильно.
Я не могу повлиять на решения других богов. Но если смертные сами перестанут служить им, мои братья и сестры будут вынуждены прислушаться.
— И вместо того, чтобы объяснить это людям, рассказать им правду, ты собираешься просто наказывать всех подряд за «ересь»? Я бы не дожил до своих лет при таких законах!
Эотас обнимает его спокойным, уверенным теплом.
У богов тоже есть свои законы, Вайдвен. Некоторые из них до сих пор связывают меня. Думаешь, смертные сами выбирают, какому богу служить, и никто не подталкивает их к решению?
— Что?
Эотас смолкает, будто засомневавшись, стоит ли отвечать, но Вайдвен уже встревожен не на шутку.
— О чем ты? Разве люди не сами выбирают себе богов?
Мы питаемся душами, шепчет Эотас, наше могущество проистекает из этого. Мы должны были удостовериться, что никто из нас не будет слабее или сильнее других. Мы заставляем смертных забывать, что происходило с ними в мире богов, и причина этому — не только милосердие.
— Вы… вы заставляете людей верить в себя? И ты тоже?
Мы отдаем приказ, но его можно нарушить. Ты выбрал меня сам, хотя изначально твоя душа несла отпечаток воли другого бога.
— Какого бога?! Я всю жизнь был эотасианцем! Никому больше не молился!
Твоя душа прежде служила моей сестре, огонек Эотаса вспыхивает ярко, искристо, будто он радуется непонятно чему. Вайдвен в ужасе думает, что если его душа и впрямь была обещана Воэдике, то лучше ему Там не появляться. Никогда. Всю оставшуюся вечность.
…моей сестре, Магран.
Вайдвен моргает. Это, конечно, лучше, чем Воэдика, но ненамного.
— А теперь? Теперь кому принадлежит моя душа?
Ты мой носитель и мой святой, золотой огонек успокаивающе ластится к нему. И мой друг. Я буду защищать твою душу до тех пор, пока это в моих силах. Предугадывая очередной вопрос, Эотас добавляет: смертные часто меняют богов-покровителей, в этом нет ничего страшного. Мы всего лишь заботились о балансе сил. Но теперь я хочу нарушить его. Обнаружив, что слабеют, мои братья и сестры будут вынуждены прислушаться к смертным.
— Дружище, это… — Вайдвен беспомощно трет ладонью лоб. — Это слишком. Ты впутываешь людей без их ведома в дела богов. Я не могу просто сказать — теперь все служат Эотасу! Может, они не хотят тебе служить. Как я объясню им всё это?
Я не желаю власти или поклонения смертных. Я желаю людям блага. Ты просил о заре… но ты сам видел, как красны ее лучи. Я бы хотел избежать необходимого зла; я бы очень этого хотел, мой друг. Эотас крепко обнимает его горячим сиянием своего пламени. Вайдвен знает, что в словах того нет лжи — горькая печаль бога пронизывает его душу насквозь острыми спицами света. Я сожалею о том, что не могу утешить твой народ. Я сожалею о том, что прошу тебя о подобном. Но я не могу обречь вас на большее зло своим бездействием.
Вайдвен крепко зажмуривается. Его связь с Эотасом позволяет ему видеть достаточно, чтобы знать, что тот уверен в своей правоте. Но это знание не приносит ему облегчения.
Почему сейчас?.. Редсерас заслужил пару минут покоя в безумной вечности богов, играющих на людские души, как пьянчуга — на горстку почти ничего не стоящей медной мелочи. Редсерас заслужил самую светлую зарю без единой капли алого. Поймут ли они своего бога, чья безграничная милость оказалась такой жестокой? Поймут ли они, что значит на самом деле его безусловная любовь?
— Я говорил когда-то, что без сомнений доверил бы тебе каждую душу в Эоре, — глухо говорит Вайдвен. — Я свое слово держу. Ни одного бога, кроме тебя, не волновала судьба людей на моей родной земле. Как по мне, они могут обойтись и без почитателей.
Едва теплящаяся внутри заря согласно и гордо вспыхивает рассветным огнем — пусть он все еще и таит в себе прозрачную горечь.
Однажды люди забудут наши имена, и ни одна книга не сохранит их, и ни одна молитва больше не прозвучит. О, что за счастливый день это будет.
Комментарий к Глава 11. Божественное Королевство
мысль о том, что Вайдвен - бывший магранит, принадлежит Фейре и имеет некоторый дополнительный обоснуй - to be continued :)
========== Глава 12. Охота на ведьм ==========
В Редсерасе не слишком-то любят книги. Трактат о мореходном деле — кому он нужен в стране крестьян и священников? Вайлианский том о свойствах адры — уже почти ересь, которую ни один приличный редсерасец не возьмет в руки. Вайлианские ученые книжки сплошь про анимансию.
И как только сберегли здесь эти «Свойства адры», как избежали неусыпных проверок?
Самый темный час — перед рассветом. Идет последний месяц зимы, и солнце над заснеженными полями холодно как никогда.
В Божественном Королевстве больше нет места для храмов иных богов. Указом правителя-святого эотасианство провозглашается единственной религией Редсераса; все прочие религии объявлены вне закона. Библиотека уже почти перестала быть храмом — эотасианские жрецы распорядились книгами по своему усмотрению, часть оставив, часть отправив в школы, а часть…
Ирит не отводит взгляда от хрупких черных страниц. От случайного сквозняка обрывок сгоревшего пергамента крошится безмолвной угольной пылью.
— А книги зачем сжигать, — бесцветно и как-то почти жалко говорит он. От прежней спокойной уверенности в его голосе не осталось и следа. — Я просил спрятать их, спрятать или продать — чтобы не пропали… зачем?..
Вайдвен тянется к нему эотасовыми лучами, но свет проливается в пустоту и тает, никому не нужный. Жрец Ваэля отказывается от милости чуждой ему зари.
— Зачем тебе это? — Ирит оборачивается и прямо встречает его взгляд. Бывший библиотекарь сдерживает гнев и злую бессильную обиду, но Вайдвен видит его душу взором Эотаса — она кричит от боли.
— БОГИ, ЗАБЫВШИЕ О СВОЕМ ДОЛГЕ, НЕДОСТОЙНЫ СЛУЖЕНИЯ. Я ПРИВЕДУ ЛЮДЕЙ К СВОБОДЕ.
— Даже если тебе придется заковать их в цепи? — тихо произносит Ирит.
Солнце внутри вспыхивает ярче. Вайдвен различает свой и эотасов гнев, свое и эотасово отчаяние, и — вопреки им — горькое осознание необходимости подобного зла.
— ТЕ, КТО ПРИМЕТ ЗАРЮ, ПОЙДУТ СО МНОЙ КАК РАВНЫЕ МНЕ. ТВОЙ БОГ СКРЫВАЕТ ИСТИНУ ОТ СМЕРТНЫХ, НО ДАЖЕ ХРАНИМЫЕ ИМ ТАЙНЫ УВИДЯТ СВЕТ НА ЗАРЕ.
— Ваэль не допустит подобного.
Вайдвен поворачивает голову. Ослепительные копья лучей пронизывают упрямого библиотекаря насквозь, заставляя того заслониться рукой от нестерпимо жгущегося солнца. Не говоря ни слова, Вайдвен шагает вперед, к исчерченному магическими формулами алтарю владыки тайн, который не посмели тронуть эотасианские жрецы и сопровождающая их стража.
Он чувствует присутствие иного бога. Нет, не так — Эотас чувствует его. Пустоте приходится тронуть смертный сосуд своего брата призрачным касанием на грани неведомого, чтобы Вайдвен в самом деле ощутил на себе взор Ваэля.
Он вовсе не сердится, отстраненно понимает Вайдвен. Ни на эотасианцев, ни на жрецов, ни на самого Эотаса. Ему, в целом…
…по нраву новая загадка?
Если Ваэль и Эотас и успевают о чем-то побеседовать, Вайдвен этого не замечает. Только солнце в груди разгорается всё жарче, заливает обжигающим светом всё вокруг — так, что Вайдвену кажется, вместо крови его тело наполнено чистым огнем. Солнечное пламя выжигает собой сумрак, не оставляя в храме ни единой тени, способной сокрыть внутри мельчайшую единицу знания.
А потом, когда держать огонь в себе становится совсем нестерпимо, Вайдвен выдыхает — и свет вдруг растворяется в воздухе, впитывается в камень, словно вода в изголодавшуюся по дождям землю. На алтаре перед ним больше нет ни одного символа.
И Ваэля здесь тоже больше нет.
Вайдвен поворачивается и выходит из библиотеки, не говоря ничего. К чему слова — то, что они только что сделали, куда красноречивей слов.
К тому же, напротив бывшего святилища Ваэля остался еще один храм.
Семь алтарей. Девять богов. Вайдвен глохнет от их голосов, неразличимых, но звучащих так отчетливо под сводами их храма. Они кричат, спорят, спрашивают, угрожают, требуют, предупреждают. Вайдвен не может разобрать ни слова — боги не говорят на человеческих языках; он слышит только эхо интерпретаций, раздающееся сквозь свет.
Эотаса не останавливают ни угрозы, не требования. Он выжигает один алтарь за другим, наверное, впервые со времен Энгвита лишая богов права на души людей.
Чаша с темной, как беззвездное ночное небо, водой; в чарующем шепоте моря Вайдвену чудится предостережение — и великая скорбь. Эотас понимает ее. В глубине рассвета расцветает багряно-розовый всплеск сожаления, но его почти сразу вымывает ослепительным белым светом радости. Под этим огнем чаша выкипает до последней капли.
Арка, сплетенная из фигур близнецов, скрывающая за серебристой вуалью алтарь с подношениями. В Редсерасе почти никто не поклоняется Берасу — на что людям безжалостный властитель цикла жизни и смерти, когда над лиловыми полями сияет свет фонаря Гхауна, защитника и проводника? Эотас сжигает торжественную вуаль без тени сомнения, и арка близнецов остается беззащитно нагой, лишенной эгиды вдруг ставшего бесполезным божественного таинства. Берас уходит в молчании, подобающем стражу смерти.
Непреложные символы власти: корона и книга закона, что совсем недавно казался непогрешимым. Протягивая руку к алтарю, Вайдвен чувствует незримую силу, не позволяющую ему коснуться священных регалий Воэдики, но свет внутри вспыхивает ярче и разгорается до тех пор, пока преграда не начинает поддаваться, уступая напору огня. Вайдвен едва может различить очертания собственной ладони — сквозь его кожу струится обжигающее солнечное сияние, и стоит ему коснуться свода законов, тот сгорает в одно мгновение. Корона раскалывается на три части, когда Опаленная Королева покидает свой оскверненный престол, уступая власть заре.
Но солнце вдруг смиряет своё неистовое пламя, стоит Вайдвену шагнуть к следующему постаменту. Эотас обращается огоньком домашней свечи, золотыми лучами летнего утра, и его свет бережно ложится на вплетенные в неказистый оберег птичьи перья — легко, словно ладонь друга. Хайлия откликается ему певучей мелодией, сотканной из нот, неразличимых для человечьего слуха. Свет отвечает пониманием. Сожалением. Цветные блики скользят по причудливым орнаментам перьев, складываясь в полноценную речь, но Вайдвен неспособен понять ее. Когда ласковая песнь богини вдруг обрывается мертвенной тишиной, огонек замирает, словно от боли.
Вайдвен не сразу решается шагнуть к следующему алтарю — так остро звенит, расходясь кругами по поверхности света, скорбь Эотаса. Терять друга больно всегда, даже когда это единственный верный путь. Но его спутник — бог перерождения и весны, ему присуща исцеляющая надежда; солнце осторожно касается поблекшего оберега прощальным золотым лучом, и Вайдвен, подчиняясь течению света, поворачивается к другому алтарю. Галавейна там уже нет. Не иначе, мудрый охотник отступил в тень, наблюдая за новым соперником… Вайдвен тревожится, но Эотасу нет дела до Галавейна. Если когда-нибудь повелитель чудовищ и выступит против света, солнце сожжет его, как и все прочее на своем пути.
Святыни Абидона — простые инструменты кузнеца. Люди говорят, он похож в этом на Эотаса — ему не нужны вычурные молитвы и богатые подношения, и для него нет различий между бедняком и аристократом. Но Абидон строг и не щадит тех, кто слишком слаб, чтобы неуклонно следовать его пути…
Эотас не вменяет это ему в вину. В лучах света, коснувшихся молота и резца, чувствуется уважение. Признательность. Благодарность.
Вайдвен не знает, за что Эотас благодарит своего брата, но куда больше его удивляет, что этого не знает и сам Абидон. Вопрос покровителя искусников эфемерным гулом разносится под сводами храма, но Эотас не отвечает ему. Лучи солнца наливаются слепящей силой, и инструменты мастера рассыпаются в прах.
Последний алтарь храма — чаша, наполненная пламенем. Священный огонь Магран. И он не собирается гаснуть просто от того, что какой-то бог зари решил, что его свечи будут смотреться лучше на этом постаменте. Вайдвен не понимает, почему он все еще не чувствует на себе испепеляющего гнева богини войны, не понимает, почему Эотас сияет так, будто радуется чужому огню… будто они оба ждут чего-то.
Его ждут.
Это пламя будет жечься как никогда. Вайдвен уже забыл, как жестоко оно терзает человечью плоть — свет бога зари, сияющий в огне свечей, дарил ему только любящее тепло. Но как Вайдвен может оставить своего друга сейчас? После всего, чем Эотас пожертвовал для людей?
Вайдвен не позволяет себе колебаться ни мгновением дольше. Он протягивает ладонь и сжимает огонь в кулаке, успевая еще почувствовать, как течет от кисти к плечу оглушительно звенящая боль, прежде чем столкнуться с солнцем где-то внутри и смешаться в единое целое с его пылающим светом.
Он чувствует, как пламя затапливает его изнутри, настойчиво тянет куда-то, но солнечный якорь удерживает его на месте. Странное, неправильное чувство — и почему-то удивительно близкое, как забытое воспоминание из далекого детства, вдруг растревоженное случайным звуком или запахом…
Ты бросаешь мне вызов, говорит Магран. Вайдвен читает переплетения пламени и боли так легко, словно был рожден с ними. Опрометчивый поступок даже для бога; я не думала, что Эотас всерьез решится на это. Но для смертного?
Вайдвен задыхается: воздух рядом с ним полон пепла. Кажется, вокруг только пепел. Магран незримо касается его руки, оставляя на тыльной стороне ладони жуткий расползающийся на глазах ожог.
В своей прошлой жизни ты был сильнее. В нынешней ты разочаровал меня. Ты не стоишь ничего без своего бога, и даже ему пришлось потратить на тебя удивительно много времени, чтобы научить хоть чему-то.
Сестра. Всевластный голос зари звенит в горчащей от пепла тьме подобно огромному серебряному колоколу. Ты преступаешь свои полномочия.
Раскаленный добела свет сталкивается с багряным огнем, и на один краткий миг их противоборства Вайдвен видит — они равны по силам. Для созданий, подобных Эотасу и Магран, сражение — всего лишь способ беседы. Обучение. Развитие. Вайдвен видит множащиеся ответвления их мгновенного, безмолвного разговора — в изгибах языков пламени, в спектральном излучении солнца.