И так. Способность к сверх поэзии, позволяет сверх чувствовать окружающий, уже сотканный из относительно грубых нитей, производный мир. А по сути ткать из этого материала, более тонкие золотые нити, уходящие за «горизонты событий», – в астральные пределы доступной нам действительности. А это даёт возможность к познанию сверх счастья жизни, которое не просто находится за семью печатями для грубого неспособного абитуриента этой жизни, но не существует для него, ни в каких ипостасях. Во время такого познания рождаются ангелы, живущие секунды, а порой и доли секунды! Но они оставляют такое неизгладимое впечатление, за которым кажется, нет более ничего прекраснее, ничего достойнее этой жизни! Мы относим подобное состояние к широкому и расхожему понятию романтики. Но романтизм, так же не однозначен, как и всякое понятие нашей осознанности. Здесь «глубина равна вершинам…» И то, что лежит над вершинами всякого чувства жизни, способна олицетворять только сверх поэзия.
Душа всякого родившегося ребёнка имеет такую способность. И мы, каждый из нас, на заре своего детства, и в меньшей степени юности, часто ловили этих ангелов счастья, этих несущих на своих крыльях пыльцу сверх познания, переливающихся всеми цветами радуги мотыльков сверх жизненности. И пусть детство человека, к какому слою социума он бы не относился, всегда отягощено стегающими плетьми коварства нерасположенной природы и случайностями, травмирующими и огрубляющими хрупкую тонкую только народившуюся душевную организацию, обжигая её молодые прозрачные лепестки надежды несоответствием происходящей реальности с её фантазиям, но всё же те пробивающиеся сквозь почву серой реальности побеги сверх поэтического созерцания, оставляют общее впечатление о детстве, как о самом счастливом времени жизни. И в силу того, что с годами, мы всё больше включаемся в общий механизм стремления к социальному благополучию, к статусности и практической целесообразности, наши сверх чувствования неминуемо атрофируются. Теряется способность «продуктивной матки нашего духа» к рождению этих «ангелов запределья», и мы погружаемся в пучину суеты мирского, глубоко несостоятельного и обманывающего наше сознание, блага. Мы становимся практичными, грубыми, не восприимчивыми к еле уловимым уколам сверх возвышенной духовности, и не способными к сверх чувствованию запредельных глубин мироздания. С самого рождения наша социальная среда заставляет нас разворачивать кормило своего сознания в сторону практической полезности, в сторону рационально-аналитического продуцирования и связывания поверхностных плотов миропознания, и мы уже не в силах ничего тонко чувствовать. В нас угасает самый важный огонёк божественного вдохновения. В нас пропадает дыхание бога, и мы всё более опускаемся на дно этой пошлой жизненности, не зная и не чувствуя того. Ибо отсутствие собственных возможностей, невозможно ни осознать, ни почувствовать. И если мы забыли эти способности, если мы оставили их в своём детстве, нам крайне сложно, а порой и невозможно вспомнить их. Здесь понадобится труд гения. Ибо это только чернь, с присущей её ленью и недоверием, с присущей ей слабостью и ограниченностью в стремлениях, полагает, – нет, она убеждена, что гению – дана его гениальность свыше. Она говорит: Ему это дано, а мне нет… И успокаивается на том. Она уверена, что в этом мире всё даётся просто так, или не даётся вовсе. И по отношению к некоему сакральному зерну, врождённой силе духа, и соответствующей завязи стремления, это отчасти действительно так, ибо это могут передать только предки, – но только не по отношению к гениальности. Чтобы в тебе развилось настоящее всеохватывающее стремление, и сконцентрировалась, возмужала настоящая зрелая сила духа, здесь необходим труд не одного поколения. Но вот для того, чтобы в тебе созрело и укрепилось настоящее сверх чувствование, необходим только твой самозабвенный труд. И только сам гений знает, каких трудов на самом деле, ему стоила эта его гениальность. Но по большому счёту, для начала достаточно лишь не дать атрофироваться присущей всякому ребёнку «продуцирующей матке сознания», естественным образом рождающей «ангелов сверх чувствования». Не дать превратится в рудимент той, присущей всякому ребёнку способности тонко чувствовать окружающий мир, ощущать его оттенки и лёгкие дуновения, чтобы затем развить всё это, и воплотить в сверх поэзию созревшего духа. И это, пожалуй, должно быть одной из сверх задач нашей цивилизации. Превратить, наконец, человека в счастливое существо. Ведь он действительно, как было сказано кем-то из великих, «обязан быть счастливым…», иначе в его существовании действительно нет никакого смысла.
Боль.
Боль, – как условие для порождения гармонии духа, или даже так: – боль, как условие для возникновения любых по-настоящему ценных поэтических или философских продуцирований, воплощающихся в фолианты произведения разумного и душевного искусства. Только из внутреннего душевного напряжения, необходимо сопровождающегося болью, могут рождаться по-настоящему ценные полотна поэтического, философского, музыкального или художественного пантеона. И мы оцениваем их, мы ценим их в соответствии с угадываемой на предлагаемом «полотне», интенсивностью этой боли, говорящей нам о степени внутреннего напряжения автора, в котором волей проведения сошлись в непримиримой войне различные армии духа. Если говорить упрощённо и предельно доходчиво, то можно сказать следующим образом: Если в определённой личности, в его душевном агрегативе, волей случая сошлись добродетель и порок, и если их потенциалы мощны и примерно равны, и не допускают подавление одного другим, то происходит нечто вроде взрыва растянутого во времени, нечто вроде постоянно искрящегося коллапса, с выделением определённой энергии, которая благодаря разуму выходит на поверхность в виде «гармоничных протуберанцев», и выплёскиваясь на бумажный лист, на отгрунтованное полотно или партитуру, создаёт нечто по-настоящему Великое! И та боль, которую мы латентно подразумеваем и чувствуем своим сердцем при восприятии такого произведения, не оставляет нам шанса на равнодушие. Только благодаря той перманентной, либо штормовой боли присущей духу автора, и явно или завуалированно воплощённой в том или ином «полотне», мы ценим всякое произведение искусства. И самой интенсивной из всех болей в своём сердце, обладают, разумеется, гении. Ибо в душах этих личностей сталкиваются самые мощные «разно заряженные армии» добродетели и порока. Они, эти мощные в своём сердце личности, почти сгорают в этом внутреннем напряжении, и мы чувствуем, видим в них почти тоже самое Солнце, – перманентный коллапс которого, порождает всё живое на земле.
Но почему именно столкновение непримиримых сторон нашего сакрального духа, способно на такие величественные проявления, спросите вы. Почему, к примеру, победившая добродетель, или пусть даже победивший порок не способны на это? Да потому, что при всех возможных мощных проявлениях как одной, так и другого, мы никогда не отыщем в этих отдельно взятых проявлениях настоящей гармонии – то, что возможно только в сопротивлении, в противоборстве, что латентно укрыто в самых сакральных основаниях самой природы, и всего мироздания. Ведь что может быть гениальнее на земле, чем сама природа, чем рождение человека, который есть суть воплощённое противостояние монад женского и мужского начал, как олицетворений стихий сохранения и разрушения. Что может быть гениальнее в мироздании, чем эклиптика галактики, с её совершенной формой, в которой воплощено противостояние сил центростремительных, и сил центробежных. Что может быть гениальнее в мире, чем рождение и становление звезды, как воплощённого паритета сил архаической природы, – сил гравитации и антигравитации.
Наш человеческий дух, имеет только одну возможность в продуцировании великих гениальных произведений. И эта возможность зиждется на том противостоянии, на том внутреннем напряжении, в котором зерном укрыта синтетическая экстраполяция самого мира. Никогда успокоенная поверхность водоёма, не создавала ничего, кроме болота. Никогда ещё из не страдающего духа не вытекало ничего по-настоящему ценного, ничего по-настоящему великого....
Гармонизм.
Физика нашего тела, его простые сугубо биологические механизмы, есть суть архаическая основа сакраментальной метафизики нашей души, и всех её трансцендентных аспектов, выходящих за всякие рамки простого физико-биологического контента. И это уже становится некоей банальностью, некоей общеизвестной полиграммой обоснованности, черпающей свои основания в известной, хотя и несколько наивной и недоработанной эволюции «Дарвинизма». Где всё и вся должно необходимо иметь своих предшественников, иметь свои атавизмы и архетипы. Нечто всегда берётся от чего-то, и всегда имеет свои основания и корни. И размышляя над параллелями, транскрипциями и экстраполяциями физики и метафизики нашего тела и нашего духа, как неких условных определений научного взгляда с одной стороны, и практически экзистенциального, с другой, мы приходим к неизбежному выводу, что наше физическое тело вообще, и, к примеру гормональная система в частности, превращается в метафору самого нашего цивилизационного бытия, и несёт в себе все мотивы, и все возможные причины, как стагнации, так и прогресса этой цивилизации, – и это уже не банальность. Что есть, и какое влияние оказывают гормоны нашего тела, на наше социальное бытие? Они есть суть не столько чисто физические, сколько метафизические субстанции, мотивирующие наш органоид ко всем возможным стремлениям и желаниям, к продуцированию собственных идей, и воплощению их в различные плагины вечности нашего мира, – разно расправленные крылья нашего мироздания. Что я имею в виду, станет понятно чуть дальше.
На самом деле не суть важно (с точки зрения достижения пользы), их ли прямое воплощение происходит в потомков, (чистая физическая биология), или эта энергия гормонов сублимируется, и воплощается в нечто косвенное, – в самореализацию и рождению «детей трансцендентного бытия» то есть «детей разнопланового творчества», (метафизика продуцирования), – вопрос здесь лишь в разноплановости одного и того же мира. То есть, метафорически выражаясь, наши гормоны могут воплощаться в традиционное рождение детей, а могут сублимироваться и порождать «детей творческого плана», чей потенциал также, как и в первом случае, олицетворяет сублимацию энергии «Инь» и «Янь», но только уже на полях трансцендентального опыта. И всё это важно с точки зрения понимания различительных монад вечности, к которым стремится наш органоид, уделяя внимание одному из этих «крыльев». Когда наши гормоны воплощаются непосредственно в потомков, это воплощение в «вечность возвращения». Когда же они, сублимируясь, воплощаются в «детей творческого потенциала», создающих некие сферы небывалого мироздания, и разрушающие всякие условные границы, выводя наше бытие на поля трансцендентального опыта, то они, тем самым, олицетворяют собой «вечность непреходящую». Условно говоря, с одной стороны; «гармония вечности динамической», – «вечности возвращения»; с другой, гармония «инертной вечности», – «вечности забвения».
Я отдаю себе отчёт, что излагаю сейчас свои умозаключения слишком сложно и непонятно, но иных форм передачи мыслей, в своей голове пока не нахожу. То, что я пытаюсь довести в данную минуту, на самом деле достаточно незатейливо и просто, но воплощаясь в слова и понятия, образуя последовательность прагматического смысла, в котором в нечто целокупное должны слиться, условно говоря, различные формы мышления; рационально-аналитические, трансцендентно-метафорические, объективно-практические, и экзистенциально-метафизические, – всё становится сложным, и трудно усваиваемым. Такова судьба всякого «изысканного блюда», такова судьба всякого глубокого возвышенно-запредельного мышления.
Так вот, эти «различные вечности», встречаясь на локальном поле нашего духа, конфликтуют между собой также, как конфликтуют архаические и новые ценности на полях цивилизационного пантеона, как конфликтуют традиционные воззрения, и воззрения модерн – на полях социальных, как конфликтуют, собственно, сами монады «Инь» и «Янь», с их противно направленными векторами сохранения с одной стороны, и разрушения и построения новых, – с другой. И всякая чувствуемая и идентифицируемая нами внутренняя гармония, есть суть паритет этих различных форм вечности, в локальных пространственно-временных садах нашего бытия, и нашего его осмысления. Само понятие Гармония, здесь неминуемо приобретает более широкий смысл, чем тот, что был заложен в нём первоначально. Кстати сказать, такова судьба всех понятий, коим суждено выжить на полях нашего трансцендентального опыта. Так вот Гармония, а вслед за ней и красота, и далее удовлетворение, есть суть цепочка метаболистического характера функционирования нашего разума, за оценками которого, за пределами его мировоззрения на самом деле, – нет ничего. Только наш разум способен создавать и оценивать гармонию, как таковую, и тем самым превращать весь окружающий его мир, в нечто слаженно-сплетённое, последовательно-сцепленное, в нечто объективно-действительное и закономерно-разумное, – в дом для своего бытия…
Так вот, наша так называемая «гормональная система», не оцениваемая по своему достоинству и своему настоящему влиянию, на самом деле имеет самое доминирующее значение для всей нашей жизни. Всё, что когда-либо было сотворено на земле человеком, (неважно с каким знаком, минус или плюс, ибо это вопрос лишь оценки полезности или вредности, а значит не объективности), обязано своим появлением именно гормонам, их силе или слабости, их совершенству или недоразвитости. Все наши построения различного плана, как социального организационно-практического свойства, воплощающиеся в разнообразные формы государственного устройства, так и художественно-эстетического, морально-этического, а также философско-трансцендентного, так или иначе, в большей или меньшей степени, но всё же всегда обязаны именно нашим гормонам. Это они властвуют и повелевают в нашем социуме, и в нашей личности. Это они толкают нас как на героизм и совершенствование, так и в преисподнюю разврата и самоуничтожения! Это они заставляют нас мыслить возвышенными категориями, это их мотивы вынуждают нас трудиться над собой не покладая рук! Это их недостаток, слабость и инертность делают человека инфантильным, подлым и злым. Это их переизбыток, их чрезмерная концентрация и сильная энергия создаёт всякую Гениальность! Именно их мы должны клеймить за нашу низменность и деградацию, и именно их благодарить за нашу стойкость и совершенствование…
То, что функциональность гормональной системы, её крепость и способности как в области отдельного организма, (физиологи со мной согласятся), так и в области общества в целом, зависят от того напряжения, от провоцирующего к сопротивлению неустроенности внешнего быта, от опасности, как внешней природы, так и враждебности чуждых культур и даже соплеменников, не оставляет и доли сомнения, ведь это подтверждается не только исторически, но и разумно-диалектически. Простой, и в то же самое время проницательнейший лозунг, продекларированный впервые Ф. Ницше – «Что не убивает, делает сильнее…», как нельзя лучше иллюстрирует этот повсеместный и всюду применимый закон природы. Так ответьте теперь на вопрос: Чего мы хотим добиться, когда культивируем в себе и в обществе ценности умиротворения, усреднённости и успокоения, ценности непротивления и отсутствия всякой нужды, – ценности облегчения жизни? Ведь «гормональная система», как отдельного человека, так и общества, не терпит «оранжерейных условий», она неминуемо деградирует в этих исключающих всякое напряжение, условиях. К чему мы стремимся, когда желаем упразднить всяческие военные столкновения на нашей бренной земле, когда мы желаем привести весь наш социум к миру, к порядку и успокоенности штиля? Когда мы хотим, на самом деле, закрыть все возможности, для нашей «гормональной системы» в её необходимом стремлении к укреплению, к упругости её собственных жил, и толкаем к стагнации и размягчению всех её сакральных основ.
Более агрессивная, переполненная в прошлом тестостероном раса западной цивилизации, ныне сдаёт свои позиции по всем фронтам. Всё большее доминирование в её крови эстрогена заставляет её аборигенов разворачивать свои векторы к успокоению, к стагнации и размягчению нравов. Ведь все её победы и достижения в прошлом, вся её власть над земным миром прошлого, обязана именно этому мужскому началу, в котором укрыты все стремления и преодоления, все её желания некогда повелевать миром, и устраивать на всех доступных ей континентах свою форму жизни, свою цивилизационную константу. Ныне же, вся эта власть и насаждение своих воззрений относительно правильности жизненных приоритетов, происходит лишь по инерции. Воля запада неумолимо слабеет и деградирует, она перерождается в нечто более женственное, в более то, что стремится лишь сохранять некогда завоёванное. Восток же напротив, всё более наполняется с каждым годом тестостероном, и его агрессивность, в несколько ином виде, чем это свойственно было западу, в силу опять же инерционным силам её древней «женской разумности», начинает доминировать, и тем самым менять общую картину нашей цивилизации. Происходит некая смена полов, в глобальном аспекте цивилизационного пантеона. И эта природная аномалия социально-адаптивного изменения видна невооружённым глазом. Мир меняется, и меняется очень быстро. И с этим неумолимо связаны все потрясения и катастрофические последствия в будущем нашей планеты.