<p>
Кто живёт в твоём чулане?</p>
Утро приходит с первым золотистым лучом, проскользнувшим в окно. Ещё робкий он заглядывает в щель меж ставнями и ложится на противоположную стену. Аккурат посреди двух изображений в симпатичных овальных рамочках. Амалия и Авилор Морты оставили по себе память добропорядочных тогитов, проживших в счастливом браке сорок лет и умерших в один день. А до того обустроивших большой дом, скопивших имущество и воспитавших единственного сына - Тойво.
А вот и он сам просыпается, разбуженный тем самым лучом. Сперва возится на широкой кровати с резными ножками, когда-то заказанной молодожёнами Мортами у мастера-столяра в Большелоге, на мягком тюфяке, ещё помнившем своих бывших хозяев. Затем сбрасывает одеяло и садится, спустив шерстистые ступни на прикроватный половичок. Чешет начавшую плешиветь макушку, чешет мягкий подросший за последние годы живот, глубоко вздыхает и, наконец, поднимается.
Распахиваются настежь ставни, впуская утреннюю свежесть. Солнце выплывает из-за зелёных холмов, тянущихся по обоим берегам неспешной речки Свитки, точно увенчивая их огненной короной. Птичьи хоры щебечут на начавших облетать береговых дубах, что и дали название здешнему селению. Небо голубеет, лишь у горизонта тронутое пеной облаков. Ветерок первых дней осени отдаёт приятной терпкостью. Мир пробуждается ото сна. А Тог Сиволап уже покатил к дальнему полю, и с ним в телеге всё его обширное семейство - этот привык вставать с зарёй и гнуть спину до заката.
Гостей сегодня Тойво не ждал, тем более в такую рань, а значит, умывания и одевания могли быть отложены на некоторое время. Сперва более важное. В ночной рубахе он шлёпает босыми ступнями на кухню. Он выспался, настроение у него благодушное. К тому же он проголодался. А отменный аппетит, как известно, верный признак отменного здоровья.
У закопчённого, сложенного из красного кирпича очага стоит старый стол с потёртой столешницей, при нём старая потёртая скамья. Тойво разжигает огонь, помещает на решётку разогреваться сковороду. Режет и бросает жариться остатки вчерашнего окорока, добавляет лук и три яйца, а сверху кусочек сыра, чтобы, расплавившись и растёкшись, тот образовал аппетитную шапочку. К завтраку также было молоко, краюха хлеба и...
- А где же масло?
Что за завтрак без бутерброда с маслом - никакой и не завтрак. Тойво знал толк в хорошей еде. Он поднимается из-за стола, оставив на нём скворчать снятую с огня сковороду.
Здесь стоит сказать несколько слов о жилище нашего героя.
Тогиты, как известно, предпочитают селиться в холмах, коими славятся местные края, вырывая в их толще разветвлённые коридоры и множество комнат. Всё это с величайшим усердием обшивается изнутри деревом и выкладывается камнем, устилается половичками и ковриками, так что любо-дорого посмотреть. Конечно, теперь немало стало тех, кто на новый манер возводит себе дома из брёвен посреди ровного поля. Но старые жилища все устроены в холмах, как делали предки. А уж предки плохого не посоветуют.
Это жильё было именно таким. Его родители чтили отлаженный веками жизненный уклад. И Тойво не собирался ничего менять. Так диктовало ему благоразумие. Пожалуй, лишь однажды, во времена юности, почти детства, он поддался единственному безрассудному порыву. Воспоминаний о том и он, и его родители в последующие годы всячески избегали. И никому постороннему никогда ничего не рассказывали.
Из кухни Тойво прошёл по коридору мимо спальни, большой комнаты, двух подзапущенных гостевых комнат - давненько у него не останавливалось гостей так, чтобы на несколько дней, - мимо умывальной и ещё двух комнат, почти к задней двери, ведущей прямиком в огород, чтобы по осени сподручнее было сносить урожай. Здесь по обе стороны коридора были устроены прохладные кладовые. В той, что справа хранились овощи со своего участка - морковка, картошка, капуста и так далее. Конечно, ещё мешки с бобами, которые Тойво растил на продажу и для личного употребления, и большая часть которых была сложена в сарае. В левой же помещались мясные припасы, сыр, масло, маринады и прочее из покупного. Туда он и свернул.
Полки в кладовой тянулись вдоль стен в три ряда. Сейчас они преимущественно пустовали. Делать основательные запасы на зиму Тойво намеривался в ближайшее время, после того, как продаст бобы и получит от того оборотные средства.
Масло у него, впрочем, имелось. Должно было иметься.
В кладовой приятно пахло съестным, отчего желудок вопрошающе заурчал. А Тойво стоял и смотрел на пустую полку. Он видел в пыли след от горшочка, что располагался здесь, горшочка, в котором, насколько ему помнилось, оставалось ещё до половины желтовато-белого вкуснейшего масла, что так и таяло во рту. След имелся, а самого горшка и... след простыл. Возможно, по забывчивости он просто переставил его на другую полку? Тойво осмотрел все полки. Пропажи нигде не обнаружилось.
Он возвратился на прежнее место. Да, вот ободок, отпечатавшийся от дна горшка. И к нему вела вереница каких-то маленьких следов.
- Чтобы всё это значило? - спросил Тойво безмолвную кладовую. Почесав гладкую кожу на макушке, он вновь подивился: - Где же масло?
Вернувшись на кухню, Тойво принялся за подстывшую яичницу. Он ел и отрешённо взирал в сторону круглого окна, на чьём подоконнике стояла плошка с цветком. Ложка с последним куском яйца застыла на полпути между сковородой и ртом. А затем вовсе опустилась обратно. Глаза у тогита расширились. Рот сделался похожим на дырку от бублика.
- Ах, негодники! - выдохнул он. - Ах, ворюги. И куда они, хотелось бы знать, утащили горшок? Ведь не разбили же. Не видел я никаких осколков... Ах! Нора... У них там нора. И преогромная, раз пролез целый горшок... Ну, я вам!
Испуганное выражение на его лице сменилось самым решительным. Для пухловатых черт подобные перемены, если и выглядели комично, такими отнюдь не являлись. Всё ещё не одетый и не умытый, он поднялся из-за стола и вновь направился в кладовую. На полпути, правда, остановился. Дело было не столь просто, как могло показаться на первый взгляд.
- Надо подготовиться, - рассуждал он сам с собой, присев в коридоре на сундук, в котором лежали мамины платья и отцовские брюки. Брюки были ему малы, но он их не выбрасывал. Равно, как и платья. Кто знает, когда и что может пригодиться. - Да, надо подготовиться... Ведь и цапнуть могут.
Так Тойво сидел какое-то время, обдумывая дальнейшие действия. И некий план начал составляться в его не лишённой здравой предприимчивости голове. Перво-наперво он всё же умылся и оделся. Подойдя к отпалерованному до блеска медному блюду, подвешенному в прихожей, собрался расчесать то немногое из волос, что ещё имелось. Протянул руку к настенной полочке. Но вместо костяного гребешка пальцы ухватили лишь воздух.
- Не может быть, - прошептал Тойво.
Он посмотрел на пустую полочку, заглянул под шкаф и под скамейку, на которую садился, одевая и снимая обувку. Заглянул даже в башмаки, аккуратно выставленные рядком вдоль стены. Гребешка нигде не было.
Кое-как пригладив волосы рукой, Тойво спешно вышел из дому.
Снаружи жильё его утопало в зелени. Холм, в котором он обитал, покрывал густой покров травы. Под низкими окнами были устроены цветники с ромашками и вьюнками, что оплетали окна на подобии живых занавесей. Слева от входной двери помещалась скамейка, на которой он любил сидеть вечерами, попивая чай и наблюдая за тем, как солнце опускается за дальний лес. Скамейка несколько скособочилась и требовала ремонта, а цветники нуждались в прополке, но сейчас эти заботы сделались не самыми насущными.
Надев всегдашнюю свою соломенную шляпу, придерживая её при налетающих порывах ветерка и напротив, снимая, дабы поздороваться с каждым встречным (а заодно перебросится парой слов), тогит направился к окраине их селения, где располагалась кузница старика Лемеха и двух его дюжих сыновей.
Назад Тойво возвращался тем же путём, всё также придерживая шляпу от ветра и снимая её при встречах. Разница была лишь в том, что другая его рука при этом не пустовала. В ней он нёс свёрток с покупкой, приобретённой в скобяной лавке при кузнеце.
Сырная голова, насколько помнил Тойво, пока ещё лежала в кладовой на отведённом ей месте.
Он разделся и, бросив взгляд на пустую полочку возле зеркала, прошёл на кухню. Здесь тогит приготовил себе лёгкий перекус и заварил травяной чай. Прихлёбывая из кружки, он обдумывал заключительную часть своего плана.
- Если и не поможет, - сказал он, - можно зайти к Сену Мурфу и взять отравы. У него всегда есть запас этой дряни. Придётся заплатить... Авось, и не придётся.
Рассиживаться было некогда, сегодня он ещё хотел поработать в огороде. Осенняя ярмарка, что устраивалась на окраине Большелога каждую осень, начиналась всего через неделю. Так что, прихватив давешний свёрток, Тойво направился в кладовую. Незваных постояльцев в своём доме он привечать был не намерен. Тем более столь вороватых.
Почему-то в кладовую он вошёл с опаской, будто и не находился в собственном доме. Сперва приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Горшка с маслом как не было, так и не появилось, на что Тойво в душе всё же надеялся. Взгляд его скользнул по другим полкам. Света из коридора доходило не так, чтобы много, но достаточно, чтобы обнаружились очередные пропажи.
Большой сырный круг, купленный им за немалые деньги, от которого он успел отрезать всего пару кусочков, исчез. Весь, целиком и полностью. И это за то недолгое время, пока он прогуливался! На полке остались лишь крошки, разбросанные вдоль тянущейся в пыли дорожки из крохотных следов.
- Да меня так скоро по миру пустят, - простонал тогит. - Как же они умудрились и его стащить? Это же лопнуть можно, если столько жрать!
У дальней стены, подвешенный к балке потолка, висел копчёный свиной окорок, что он вчера ел на ужин, а сегодня утром на завтрак. По надобности аккуратно отрезал кусочки... Сейчас же нижняя часть окорока была изодрана. Приглядевшись, Тойво различил на ней следы когтей и даже укусов, в местах, где от общей тушки были выдраны клочья мяса.
- Чтоб вам провалиться! - взревел тогит. Кулаки его гневно сжались, на щеках выступили красные пятна. - Ну, я вам...
Присев на корточки, он стал развязывать принесённый свёрток. От спешки и негодования пальцы плохо слушались. Но вот, наконец, готово. Дальше Тойво действовал уже осторожнее. Спешка тут могла быть чревата.
Из свёртка он достал и выложил на пол кладовой три мышеловки с тугими железными пружинами и тяжёлой защёлкой. Он специально взял самые большие, чтобы уж наверняка.
- Будет вам угощение, - прошептал тогит себе под нос.
В качестве приманки он рассчитывал положить сыр. А что теперь?
Недолго думая, Тойво пальцами оторвал от окорока кусочки мяса, закрепил их на защёлках и взвёл пружины. Одну мышеловку он поставил у дальней стены, одну посередине и последнюю у двери. Из кладовой он выходил спиной вперёд, неся в руках прихваченный от греха подальше окорок.
- Вот теперь извольте угощаться, - сказал тогит полутёмным углам, словно его там кто-то мог слышать.
Весьма довольный собой Тойво отправился на кухню пристраивать остатки провизии. Мысль о том, что устанавливая ловушки, никаких нор в своей кладовой он не обнаружил, шевельнулась в его сознании. Но лишь шевельнулась. Дверь всё время оставалась плотно закрытой, а значит нора - или даже норы - где-то всё же должны были быть. Иначе его припасам деваться было попросту некуда.
Начало осени - трудовая пора.
Тойво трудился на своём поле. Поле это представляло собой часть общего поля, отграниченное небольшими колеями с проточной водой. Земля здесь была жирна, плодородная. И бобы вымахали выше его роста - только успевай ставить подборки. Стручки длиной больше ладони. Бобы в них тёмно-синие, мясистые. Этот сорт - "Агатовый Дар" - культивировал ещё его отец, а до него - дед. И он пользовался заслуженным спросом, как в самих Дубках, так и за их пределами.
Весь урожай уже был собран, стручки высушены и вышелушены, а бобы увязаны в мешки. Работники, которых он нанимал для сбора, отпущены по домам. Но среди стеблей ещё встречались пропущенные стручки. В дни, что оставались до ярмарки, Тойво хотел добрать остатки. Больше для порядку, чем какой-то необходимости.
Он собирал стручки, топая по полю в огромных сапогах. Руки работали сами по себе, привычные к подобному труду. Руки были заняты и спокойны, а вот в мыслях покоя не было.