Тогит поднялся. На штанине образовалась истлевшая дыра. Но думать об этом было некогда. Мешок уже горел. Хромая и кашляя, он доковылял до него и потащил к костру в центре комнаты. Если гореть, то пусть горит здесь.
Первым его порывом было выбираться на улицу, на свежий воздух. Но ведь это был его дом, и отдать его на откуп огню он не мог. Потому Тойво заставил себя преодолеть завалы в коридоре и дойти до кухни, там найти ведро с водой и вернуться. Мешок чародея со всем, что ещё находилось внутри, вовсю пылал. Алые, сини и зелёные языки пламени совершали на нём свою цветастую пляску. Отставив ведро, Тойво со стоном поднял с пола тяжёлую книгу. Даже не заглянув в неё, швырнул в костёр. Раскрывшись, книга упала поверх мешка, словно крыша. Он ещё подождал, наблюдая, как наполненное алхимической отравой пламя пожирает скручивающиеся листы. Его шатало, голова готова была разломиться на две половины и кипящий мозг выплеснуться наружу.
Тогит вылил воду в огонь.
Шипение и клубы пара заполнили комнату, оставаться в ней сделалось невозможно. Тойво вышел в коридор. Держась за стену, направился к входной двери, но понял, что идёт не туда, когда уже стоял перед кладовой. Здесь на него накатило, согнуло в поясе, и поток желчи извергся из пустого желудка. От этого немного полегчало. По крайней мере, исчезло двоение в глаза. В мире властвовала ночь, но в окна сияла луна, и её отсветов хватало, чтобы оглядеться. Полки с припасами в кладовой были сорваны и валялись на полу - и никаких следов Гуго или Серого Народца.
Он добрался до задней двери. Даже нашёл в себе сил снять запор. Дальше нога запнулась за порог. Падая, Тойво подумал о том, что его дом уже не в первый раз словно бы желает ему гибели.
Утро приходит с первым лучом, проскользнувшим в окно. Хотя, в данном случае, уместнее сказать, ударившим в глаза.
Тойво застонал и перевернулся на спину. Ноги его находились в доме, а туловище снаружи. Потому он мог видеть небо. Небо светлело, но солнце ещё и не думало показываться. И разбудили его холод и влажность осевшей на лицо росы, а ни какой ни луч. Голова болела, пусть и несколько милосерднее. Словно не умеющий ходить младенец, он прополз по мокрой траве до чурбака, служившего ему в огороде заместа табурета. Сел и обхватил голову ладонями, силясь понять, что же с ним приключилось.
...Балаган покинул ярмарочный луг по окончании празднеств. Все были довольны. Посетители представлением. Артисты заработком. Жаль только, кроме первого дня, более не показывал своих фокусов старик в звёздчатом шатре. Поговаривали даже, что тот куда-то бесследно исчез. Вышел прогуляться вечерком, да и сгинул. Впрочем, то были лишь слухи.
В глубинке, где примечательные события случаются не чаще раза в год, рады пообсуждать всякое. И что творится на стороне у других, и уж тем более, если что-то происходит у самих под боком.
Тойво никуда не ушёл из своего дома, но отгородился от окружающих словно бы глухим незримым забором.
Остатки костра и прочий хлам из разорённой комнаты он вынес и закопал, но зловонный запах пропитал стены и не поддавался никакому выветриванию. Впрочем, вонь резала нос лишь поначалу, а потом делалась привычной. Кроме же большой комнаты дом особо не пострадал.
Полнейший разброд в нём образовался ещё до того.
Когда к нему явилась делегация встревоженных соседей, на пороге их встретило чучело с всклокоченными волосами, в засаленной рубахе, смердящее гарью и потом. Глаза у чучела были красные, поросшее щетиной лицо походило на рыло борода. Ему что-то говорили. Тойво не слушал, стоял и думал о своём, а когда стоять надоело, закрыл дверь.
Ночами, когда дом заполняли шебуршания, поскрябывания и топот маленьких лапок, Тойво вертелся с боку на бок в своей скомканной постели.
Между тем похолодало. По утрам на траву ложилась седая морось. Из леса несли грибы и орехи. Справлялись свадьбы.
В один из таких дней, ещё затемно при свете лампы Тойво увязал последний узел с вещами. Запрячь лошадок времени много не займёт, а там - чем дальше, тем лучше. Он присел на край кровати, как говорится, на дорожку.
Дом отдыхал после очередной беспокойной ночи.
Тойво сидел и вспоминал, как когда-то давно, случалось, тоже поднимался пораньше, пока родители ещё спали. Поднимался и осторожно, на цыпочках, бродил по комнатам. В предрассветные часы притихший дом казался совсем другим, нежели днём. С улицы не доносился голос работающего в огороде отца, на кухне не скворчали на плите пироги. Дом представлялся всеми покинутым, а сам Тойво был бесплотным призраком, что одиноко обитал в нём. При этом главное было не издавать ни звука, дабы не разрушить тонких чар игры.
Над его кроватью висели портреты родителей. Тогит перевёл взгляд с них на маленькое оконце и засохший цветок в плошке. Оглядел стены и потолок. Половичок, что когда-то мама связала на спицах, с рисунком из синих цветов, затёртых уже до неразличимости.
Тойво уронил лицо в ладони и зарыдал:
- Я не могу... Просто не могу.
Позже, идя куда-то и зачем-то, он заметил у двери в кладовую нечто поблескивающее. Тойво приблизился и поднял лежавший на полу погрызенный кусочек засохшего сыра и тяжёлое кольцо-перстень. Поверхность кольца покрывала копоть, но глаза Великого Змея лучились красными искрами. Тогит заглянул в кладовую. Там ничего не изменилось. Среди сбитых полок в беспорядке валялись мешочки с крупами и осколки горшков.
Он кое-что прикупил на зиму. Ему продавали дешевле, чем оно стоило, хотя он не просил сбавлять цены. Его жалели.
У двери в кладовую он поставил миску, в которую перед тем, как ложиться спать, клал немного масла и ломтик хлеба, а то варёное яйцо. Для него это сделалось ежедневным ритуалом. Наутро миска оставалась пустой. "Чудики" принимали угощения, таская и сверх того. Ему было не жаль. К тому же, то ли он привык, то ли ночами в доме стало, словно бы, тише.
А мышиных нор у него нет и отродясь не бывало - здесь этих хвостатых ворюг не привечали.
...Зима вьюжила, выла в печных трубах и засыпала мир снегом.
Скучающий народ ходил друг к другу в гости. Навести кто-то из прежних знакомых Тойво, он не узнал бы его жилья. Как и самого хозяина. Скорее счёл бы сего оборванца за грабителя. Но это был Тойво Морт - исхудавший, обросший и запустивший себя. А если бы кто-то заглянул к нему в окно посреди ночи, особенно, лунной (только зачем бы кому-то это понадобилось?), он мог бы увидеть, что здешний затворник не спит, а, ссутулившись, бродит по тёмной комнате, что-то сжимая в поднятом кулаке и разговаривая сам с собой.
Соседи сторонились Тойво. Даже когда видели его, сидящим на скамейке, не заговаривали с ним. И детям запрещали приближаться к его дому. Что только подбивало к обратному. У ограды собиралась целая малолетняя орава, что тыкала пальцами в окна и заговорщицки о чём-то шепталась, а стоило Тойво показаться на улице, стремглав бежала прочь.
Зима - бесконечная чреда чёрно-белых дней. Но вот прошла и она. Снег в этом году сходил скоро, с половодьем - к хорошему урожаю. Всё в мире оживало, пробуждалось и устремлялось в рост. На встречных лицах виделось всё больше улыбок. Мысли у каждого были заняты предстоящими посевами и прочими хозяйственными нуждами.
Когда земля подсохла, Тойво сменил свой затвор на привычку с утра до вечера бродить по округе - с этой стороны Свитки и на другой, в чащобах. Бородатый, в беспорядочной одежде он ходил по пригоркам и оврагам, ходил и думал о своём. Часто при этом теребя ободок кольца, что носил на верёвке, надетой на шею. Если бы его спросили, зачем он это делает, он бы не ответил. Лишь бы недобро насупился...
Переплетения звериных троп в дремучем лесу за рекой Тойво теперь знал, наверное, лучше всех в округе. Под густой сенью, которую не могли пробить лучи солнца, где воздух пах смолой, а под ногами лежал упругий ковёр бурой хвои, ему гулялось хорошо, как нигде. Он шёл наугад. Кольцо скользило меж пальцев, ударяясь о загрубевшие ногти. Взгляд отсутствующий.
Но вот что-то выдернуло его из мира раздумий. Тоже, что заставило уже некоторое время стоять без движения на одном месте.
Эта была поляна, окружённая со всех сторон неохватными соснами и вековечными хмурыми елями, под которыми раскинулась поросль нагого орешника, только готовящегося набухнуть почками. И Тойво пребывал посреди поляны, точно окаменевшее изваяние.
Почему он остановился?
Тогит осмотрелся внимательнее, и тогда глаза его раскрылись вовсю ширь. Он словно бы очнулся от тягостного сна, что случается в душный полдень - от муторной дрёмы, не дающей ни отдыха, ни пробуждения. Среди кустов и под деревьями ещё лежал снег, но в центре поляны он уже сошёл и там сквозь слой прошлогодней травы тянулись ввысь изумрудные стебельки с круглыми листочками, увенчанные белыми пятиконечными звёздами.
"Но это не подснежники, - подумал Тойво. И ещё: - Возможно ли цвести весь год без увядания?"
Это - волшебство. Светлое волшебство. Вот и всё объяснение, другого не надо. И то, что его видит и знает о нём лишь он один (вернее, их двое) - тоже неспроста. Так и задумано свыше тем, кто причудливо плетёт судьбы живущих.
Тойво озирался как оглушённый, вдыхая медовое благоухание. Сколько это продлилось? Пару мгновений. Но скорее целую вечность. Вечерело. Солнце клонилось к закату, и в чаще быстро темнело. Сегодня он загулялся.
"Я хочу домой", - подумал тогит.
Но прежде чем уйти, он присел на корточки и пальцами вырыл дюжину цветков, сложив мокрые, переплетённые корнями комья земли в загнутый подол одежды. Мелькнуло что-то чужеродное. Он потянул за свисающую верёвку и поднял кольцо, что должно было быть у него на шее. Когда он его снял, Тойво не помнил. Некоторое время он разглядывал изображение Змея: изгиб могучего тела, на котором выучил каждую чешуйку. В голове не находилось ни единой мысли, голова была совершенно пуста. Не глядя, он бросил кольцо под ноги.
Башмаки сами вели его в реке. Он не пытался вспоминать дорогу - тем только бы сбился с пути. Когда впереди показалось открытое пространство, среди деревьев уже легли сумерки. Позади в сгустившейся темени кто-то протяжно скрипел и зловеще ухал, преследуя его по пятам, заставляя срываться на бег. Тойво бежал, придерживая обеими руками подол, и при этом широко улыбался.
Река была на месте, неспешно неся свои свинцовые воды.
"Если меня кто-то увидит, он решит, что я сумасшедший. И будет прав!"
...Дубки купались в зелени садов, благоухали травяным раздольем и ожидали зреющих урожаев. Солнце щедро одаривало жизнью каждого, сущего под его ласковой тёплой дланью.
Тойво засадил поле бобами. Не забыл и про огород. Скоро уже покосы, да и в доме надо довершить починку. Дела, дела. Тогит трудился днями напролёт. Проходившие мимо соседи вновь начали с ним здороваться. Тойво отвечал с неизменной улыбкой. На него ещё поглядывали не без опаски.
Утомившись полоть грядки, он присел на скамейку. В воздухе витал лёгкий аромат - белые звёздочки хорошо прижились на клумбе под окном. Со временем они могли покрыть собою весь холм.
Через приоткрытую дверь из глубины дома донёсся грохот чего-то упавшего - табурета на кухне или очередного неудачливого горшка в кладовой.
С травинкой в зубах, сдвинув на затылок соломенную шляпу, Тойво разглядывал плывущее в голубой вышине облако, напоминающее формой то ли мышь, то ли ящерицу. Конечно, история о "помешательстве" будет припоминать ему ещё многие годы. Пусть... Единственное, как к тому отнесётся его будущая жена - если он всё же надумает жениться? Негоже приличному тогиту жить одному как бирюку.
Но в том-то и дело, что он не один.
<p>
Конец</p>