Не только я заметила, что Люба в плохом настроении. Надежда тоже, - ей передалось Любино настроение, и она не шутила, не хихикала и не корчилась на стуле, поглаживая бёдра и почёсывая голову, - так проявлялся невротизм от умственного переутомления и плохого питания. Маленькая, худенькая, с бледно - синюшным лицом Надежда пристально смотрела сквозь давно немытую чёлку на то, как Люба дрожащей рукой наливала чай в чашки.
Последнюю неделю Надежда не переодевалась, ходила в мужской пижаме, из которой выглядывала блеклая майка. От постоянного чая и курения папирос лицо заметно пожелтело. Тёмные глаза горели лихорадочным блеском: поджимали сроки представления первого варианта диссертации. Надежда без отдыха, круглосуточно выписывала цифры из толстых книг статистики позапрошлого века. Научный руководитель требовал доказательств, что крестьяне в дореволюционной России были богатенькими. И она старательно доказывала. Для восьмидесятых годов тема была слишком смелой, и это ей нравилось. Это было в её духе, и она работала без перерывов на сон.
- Итак, подружки, - Надежда свела густые брови, сжала губы и оглядела меня и Веру, - денег у вас нет по определению, у меня тоже. Наша богатенькая Любаша тоже обнищала. Я права, Любаш?
- Так, девочки, расходы превысили доходы, - Люба опустила голову, чувствуя вину перед нами.
- Не спрашиваю, на что ты потратила родительские деньги, хотя и любопытно.
Давайте думать, как будем встречать Новый год. Учтите, последний вместе. К лету разъедемся, разлетимся, - Надежда взмахнула руками, изображая падающую птицу.
- Ой, девочки, как подумаю, страшно становится. Я ведь тут привыкла, - Вера, как
обычно, куталась в свой ватный халат. На её молочно-розовом лице с рыжими ресницами испуг казался ненатуральным.
Тему никто не поддержал. Беспросветное будущее после нескольких лет относительной свободы мучило всех нас. Нам никто не предлагал интересной работы, и впереди светила преподавательская деятельность. Неплохо, но и что в этом хорошего? У меня был опыт преподавания. По молодости со студентами ладила, но с заведующим кафедрой отношения испортились. Профессору не нравилось, что с его лекций студенты сбегали, а ко мне приходили даже выпускники института. И он сделал вывод: что-то недозволенное происходило за закрытыми дверями. На прощание, после того, как меня зачислили в аспирантуру, профессор сказал: "Большая просьба к нам не возвращаться".
Люба обратно в Караганду не собиралась. Ей нравился Ленинград и перспективная работа.
Надежду ждал Ростов - папа и подружки - лошадницы. Они посылали длинные письма, Надежда их редактировала и отправляла в Ростовскую газету. Капали небольшие гонорары. Более существенные суммы приходили из журнала "Крокодил"за юмористические рассказики. Но за неделю до Нового года Надежда денег из редакций не ожидала.
Я жила на стипендию, изредка родители, давно пенсионеры, отправляли поездом посылку с вареньем и салом.
Хотелось праздника, вкусной еды, шампанского, но я подозревала, что наш праздничный стол украсят только бутерброды с салом и солёные помидоры с огурцами из Любиных запасов.
Доходы Веры были тайной. Не помню, чтобы она чем-то делилась с нами. Переводов не получала. Почта раскладывалась в вестибюле первого этажа возле вахтёра, и нам были известны все доходы аспирантов. Но, быть может, она получала деньги в другом месте.
Пухленькая Вера не производила впечатления голодающей, живущей только на одну аспирантскую стипендию. Мы знали, что ее родители работали на метеостанции в горах Киргизии.
Люба почти каждую неделю получала и переводы и посылки. Так что мы кормились от доходов её папы - шахтёра и мамы, торгующей на рынке с собственного огородика в гектар земли.
- Что будем делать? - руки Надежды не суетились, потирая обтянутые пижамой бёдра хозяйки, а непривычно лежали на столе в знак серьёзности нашего положения. Она нахмурилась и повернулась к рыжей Вере. - Так, Веруня, халява кончилась. Бесплатный сыр только в мышеловке.
- Ой, девочки, да разве я бы пожалела! Ну, посмотрю у себя в холодильнике. Честно
говоря, денег нет, я себе дорогой подарок сделала, - она собрала свисающие на уши, рыжие волосы, и показала серьги: яркие перья, нанизанные на серебряные кольца. - Это хвостики райских птиц. Приносят удачу, страшно дорогие.
- Птичек жалко. Хотя три пера в ушах, наверное, к удаче. Но вопрос "что делать?"
остаётся без ответа. Ни выпивки, ни закуски.
- Не хотела, но скажу, я сюрприз готовлю. Сейчас покажу, - Люба поднялась и поманила нас в закуток: огороженное занавеской от прихожей узкое пространство, в котором помещалось полстола с электроплитой и местом для приготовления нехитрой еды. Над ним полка почти до потолка, для посуды, у дальней стены умывальник. Она отдёрнула занавеску. - Вот, смотрите.
Чтобы нам смотреть, ей пришлось выйти из закутка. Мы по очереди заходили и разглядывали сложную конструкцию из резиновых и стеклянных трубок, краников и зажимов. На самом верху полки стояла кастрюля, ниже большая воронка с фильтрами, почти доверху заполненная мутной неаппетитной жидкостью. На тонкий конец воронки насажена трубка. Жидкость, пройдя фильтры, по "трубопроводу", стеклянным и оранжевого цвета резиновым трубкам, капала в литровую банку, дно ее покрывала хрустальной прозрачности плотная жидкость.
- Что это? Самогон? - спросила Надежда. - Хотя больше на ртуть похоже.
- Это ликёр "Слёзки": спирт, молоко, сахар, и сок из апельсина.
Пробовать не дам, готовлю к Новому году.
- Любашка, ты настоящий друг.
- Никого посторонних не приглашаем. Спирта мало, наберётся полбанки.
Конечно, хотелось попробовать, но мы не стали её уговаривать. Хотя могли. Она щедрая. Как все щедрые люди, веселая и умела развеселить нас. Если бы надавили, она бы тут же нам устроила праздник. Но мы не надавили. Быть, может, из-за Веры, единственная дочь, ведь сама признавалась, небедных родителей, но я не помню, чтобы она чему-то радовалась.
Кто-то стучал в дверь. Люба задёрнула занавеску и правильно сделала, явилась Ламара, докторант - искусствовед из Тбилиси. Её поселили в комнате математика Афанасия, недавно уехавшего домой, в Грецию.
Ламара в первый же вечер пригласила меня и Любу и показала на несколько книг, веером разложенных на табурете у окна.
- Прошу вас, если придётся вызывать скорую помощь, врачам сначала покажите
эти книги, я их автор, только после этого, запомните, только после этого пусть они меня осматривают.
- Как мы узнаем, когда надо вызывать скорую помощь?
- Я вам постучу в стенку.
С тех пор я часто просыпаюсь ночью, прислушиваясь, не стучит ли Ламара.
Мы теснились в прихожей, Ламара напирала своим грузным телом, держа руки за спиной, и подозрительно смотрела на занавеску.
- Что там?
- Сюрприз к Новому году.
- Надеюсь, не опасный? Нет? Поверю. Девочки, вас приглашают на Новый год мужчины, она сделала паузы, - грузины.
Никто из нас энтузиазма не проявил. Не потому что были против грузин, нет, просто у нас сложилась своя компания. Честно говоря, с нашей Верой в мужскую компанию ходить, себе вредить. Она сначала кокетничала, а потом обличала всех присутствующих и отсутствующих мужчин в том, что им только одного надо от девушки. И их не интересуют ум и таланты, которыми блистает эта девушка, - подразумевалась Вера. Тема нам поднадоела, и мы решили отмечать праздники своими силами. К нам присоединялся Левон из Еревана, Вера на него как на мужчину не обращала внимания. У них один научный руководитель, так что они примелькались.
Левон наполовину армянин, мать - украинка, поэтому цвет его глаз и волос тёмные, но не до яркой черноты. Он говорил почти без акцента.
- Нет, Ламара, извините, в другой раз, - отказалась я за всех.
- Странные вы, ведь грузины вас приглашают. Вы ведь любите грузин. Люба, тебе работа, сменишь молнию на куртке и зашьёшь, где надо. Новый год я буду встречать в лесу, на даче у профессора.
Вот что она прятала за спиной: малинового цвета спортивную куртку.
- Не поняла. - Надежда грозно сдвинула густые брови и брезгливо вытянула нижнюю губу, - у Любаши эксперимент. Озимые проклюнулись, она туда-сюда мотается. Теплица в деревне, полчаса на электричке.
- Ничего, справится. Вы, русские - жёны декабристов. Для вас ничего невозможного нет, - Ламара бросила куртку на Любину кровать и, царственно вскинув голову, легко вынесла за порог своё тяжёлое тело. Обычно она с трудом передвигалась на толстых ногах.
Люба улыбалась, сравнение с женой декабриста вряд ли ей пришлось по вкусу. Но она старалась сглаживать назревавшие скандалы, так воспитана, и знала, что значат соседи, - их семья немало хлебнула из-за репрессированного при Сталине отца. Да еще в общежитии редко, но случались кровавые драки между мужчинами, - в аспирантуре училось много приезжих из южных республик, провокаторами драк часто бывали женщины.
- Ты, что, не можешь её послать подальше? - возмутилась Надежда.
- Тише, услышит. Не надо ссориться.
- Как хочешь.
Первой исчезла Вера. Надежда устало оглядела нас красными от бессонницы глазами, тяжело вздохнула и ушла тоже.
Люба загадочно улыбалась. Ожидался ещё сюрприз. Она достала из-под кровати дорожную сумку и с натугой вытащила микроскоп, таких массивных я еще не видела. Школьный видела в кабинете биологии, даже что-то там смотрела, плохо помню, кажется лист тополя. Этот настоящий, для серьезных опытов.
- Вот, списанный, но работает. Пришлось заплатить. Все деньги на него ушли.
- Как ты такую тяжесть дотащила?
Вопрос повис в воздухе.
Она капнула воды на стекло, сунула под объектив и стала разглядывать в окуляр.
- Что делается! Ты только посмотри, сколько микробов! Так и бегают, а мы такую воду пьём!
Поскребла ладони, под ногтями, грязь стряхнула на стекло и долго разглядывала, потом поскребла свой лоб, поковыряла палочкой в ушах. Все это рассматривала под микроскопом и громко удивлялась. Знакомая сцена.
- Люба, ты Шукшина читала?
Она молчала, сосредоточенно изучая каплю ликёра.
- Сколько их! Живые, шевелятся! Из воздуха попали, и спирт их не уничтожил!
- Может, так надо?
- Что надо?
- Всё живое должно шевелиться.
- Спирт - антисептик, убивает микробов.
- И что мы после этого пьём?
- Действительно, - Люба задумчиво посмотрела на меня.
Я легла спать. Несколько раз просыпалась и видела Любину спину, склонившуюся над микроскопом.