========== Предисловие ==========
В 2014-2015 году я читала комиксы и ушла, к сожалению, после ветки Игра. Спустя больше шести лет вот я здесь, снова в фандоме и появилась идея реанимировать старую задумку на совершенно новый лад. Так, сначала появился сборник драббов с названием «Батор: однострочники», теперь вы читаете предисловие к самой истории «Батор», которая будет описывать основные вехи из детства Олега Волкова, Сергея Разумовского и Маргариты Снегирёвой. Естественно, с позиции автора, который построил рассказ на собственном AU-сеттинге.
Идея родилась спонтанно: во время подготовки кадровой отчётности мне пришло в голову представить детство указанных героев, хуманизировать Марго, а потом меньше чем за два дня был готов основной сеттинг, ещё через несколько уже написана пара драбблов, и, увидев интерес, я решила начать писать Батор.
Работа над данным фанфиком будет строиться иначе: я скорее буду писать сразу и выставлять с минимальной вычиткой, более того стиль также претерпит изменения, чтобы максимально просто на первых фазах повествования описывать окружающую детей реальность. Ведь первые фазы — это 2004 год, когда детям было по 12-13 лет, а значит и мир воспринимается слегка проще без витиеватых формулировок. Ближе ко второй фазе планируется постепенное взросление стиля.
В этой связи особенного графика выкладки не будет. Также прошу учитывать, что дети на рубеже 2004 отличались от детей нынешнего поколения, более того на становление первых влияла неспокойная, нездоровая и часто небезопасная обстановка в стране, переживающей кризис, войну на Юге, ближнем рубеже и частые теракты. Помните об этом, когда будете читать главы, которые преимущественно описываются, повторюсь, с позиционирования детей и восприятия ими окружающего их взрослого мира.
Могут возникнуть вопросы и к детскому дому — во время проработки сеттинга я опиралась на истории реальных воспитанников, где выбрала наиболее щадящие и скорректировала под требуемые сюжетом вехи. Могут возникнуть вопросы и к событиям — в тексте будут вскользь упомянуты реальные события в Санкт-Петербурге, Москве, а также призрачной иглой через всё повествование проходит конфликт на Юге, получивший название Первой и Второй Чеченской войны. Вы можете указать на ошибки или попытаться оспорить, но прежде чем вступать на тропу критики сеттинга, помните, что это AU, которое не является официальным продуктом, родилось за несколько дней и создано от фаната — фанатам.
Разжиганий конфликтов под историей я не потерплю на любой почве. И напомню: фикбук огромная площадка, наш фандом огромен и вы всегда можете найти то, что удовлетворит именно ваши интересы. Благодарю.
Единственное, за что я действительно попрошу прощения у фанатов и попрошу проявить благосклонность, это к описаниям самого города Санкт-Петербурга. К сожалению, я как автор нахожусь на Юге и северную столицу видела только в детском возрасте. Потому буду благодарна за подсказки и некоторые ремарки об особенностях города, так как даже моё исследование по статьям из Интернета вряд ли сравнится с эмпирическим опытом пребывания в таком богатом на культуру и традиции городе.
В остальном я уверена, работа найдёт своего читателя и найдёт тех, кто разделит выстроенный сеттинг. И в заключение обозначу: работа носит исключительно художественный характер и не имеет цель обвинить кого-либо, в чём-либо либо разжечь ненависть. Это исключительно авторское видение, которое может отличаться как от вашего, так и от создателей Вселенной. Благодарю за понимание.
Что ж… История начинается в пригороде. Февраль месяц 2004 года. Несколько дней после переломного события, вызвавшего резонанс по всей стране и повлиявшего также и на Олега Волкова. Теперь он определён как новый воспитанник в детский дом «Радуга».
========== Радуга ==========
Префаза
Зима в пригороде отличалась иным климатом. В центре — какой ещё и поискать у Петербурга среди районов, желающих присвоить рукописное звание себе — всегда теплее, если держаться подальше от воды и сквозных пролётов, а здесь оказалось холоднее, да и снега выпало столько, сколько не перейти в свой рост. Ещё наметилось потепление в последние дни. Вот и вышло: сначала занесло снегом, затем часть подтаяла, а ударившие морозы превратили дорожки в бесплатный травмоопасный каток.
Такая погода детям в радость: взять картонку, ледянку, какую другую скользящую вещь — и на горку, а вот что до взрослых… Очевидно, каток у них не вызывал бывалого восторга, да и Олег в принципе сомневался, что некоторые из них не утратили способности к радостям, смеху или по мелочи к улыбке. Взять хотя бы сотрудниц опеки.
Олег Волков покосился на одну из них, оставшуюся с ним в коридоре. На плечах её утеплённого пальто расцветали «снежные полосы», которые суровая дама пыталась стряхнуть. Появились они при довольно смешных обстоятельствах, а именно при падении сотрудницы на подходе к детскому дому. Многие ровесники с улицы бы воскликнули: «Знак!» Или, на худой конец, примета. «Хотя какая?» — Волков призадумался.
Падающие сотрудницы опеки — к бедам в детском доме?..
А может, к лучшему?
Ведь когда птицы… Пускай и не падают. «Ладно», — он остановил начавшие разгоняться мысли. Сказать по правде, Олег не особо-то верил в приметы, потому обстоятельства падения показались ему всего лишь красивыми. А ещё картинными и громкими. Ведь сотрудница не столько поскользнулась, сколько оказалась сбита детьми. Подхватив картонки, те скрылись с места преступления, а упавшая в сугроб мадама начала презабавно руками дёргать. Стоявший недалеко смотритель с лопатой в руках так вообще не сразу додумался поднять её. Одетый в изношенную фуфайку, на рукавах которой расцветали бурые и зелёные заплатки, да в ободранной ушанке, он только поскрёб пальцами небритый подбородок, следом пониже натянул ушанку, и с ветром донеслось растянутое «дела-а-а». Опомнился он проявить манеры только после взгляда другой сотрудницы — такой же лишённой улыбки, но шире в объёмах.
Смотритель кинулся её поднимать, но дело это не особо-то и спасло: вставшая, отряхнувшаяся и поправившая шляпку сотрудница устроила работнику детдома интеллигентную и воспитательную выволочку — дескать, почему за детьми не следите, где воспитатели и почему он сам столько медлил. А мужчине только и оставалось защищаться оправданиями, ведь не браться же против слов за лопату.
Или?..
…
«Не браться», — рассудил Олег и призадумался. Выходит, в приметно-знаковом споре стоило выдвинуть следующий вывод: падающие на пороге детского дома сотрудники опеки — к добру. Или, на крайний случай, к забаве. «Жаль, обсудить не с кем», — протянул он, припоминая товарищей по улице, а, поймав прищуренный ответный взгляд мадамы, отворачиваться не стал. Даже улыбнулся. Вроде даже приветливо. Вот только сотрудница вся и скривилась, а Олег опешил. «В зубах чего застряло? — подумал он и кивнул — не застряло, а пропало в виде бокового молочного клыка. — Ну и ладно». Захлопнув рот, Олег провёл языком по пустовавшему слева месту и таки отвернулся, решив более не провоцировать.
Плохо это. Отец часто говорил: без подготовки и плана провоцировать дичь — лишиться и дичи, и жизни. Это же подтвердила и жизнь на улице. А что до сегодняшней ситуации… Пускай дичью сотрудницу и не назвать, хотя можно попытаться найти отсылки в её шляпке с перьями, провоцировать тех, кто устроит в новый «дом» — неразумно.
Потому Олег обратил внимание на обшарпанный коридор, отбитые подоконники, полные трещин, и остановился. Так, на одном из них обнаружился фикус. Сухой, пожелтевший и скрючившийся, он напомнил ему воронов, увиденных в пригороде, далеко от постоянно разрастающейся свалки: сухие тельца, облезлые масляные перья и маленькие злобные глаза. И когда как воронов от скелетости спасала напыженность, фикусу пыжиться и вовсе было нечем. Олег присмотрелся. На ещё державшихся листиках были запрятаны разноцветные жёваные жвачки.
Что ж… Олег вдохнул. Может, обстановка была не интереснее дамы из опеки.
Двери кабинета скрипнули, следом за ними половицы, когда в коридор вышла вторая сотрудница из опеки и директриса приюта. Цепкий детский взгляд устремился на две фигуры, к которым также проявила внимание и сотрудница в коридоре. Они говорили тихо. Олег во всю разглядывал престарелую главу детского дома, оказавшуюся шире двух вместе взятых сотрудниц опеки. На её носу-картошке сидели очки-половинки, из-под которых блестели серые глазки, а редкие-редкие волосы были начёсом собраны в некое подобие дульки, полной седых и белых волос. Сбоку привиделось движение, и Олег заинтересовался. Разглядывая директрису, он совершенно не заметил, как вместе с ней из кабинета вышла ещё женщина. Её он вспомнил — она зашла в кабинет спустя несколько минут, как сотрудница опеки отправилась на разговор с директрисой.
Олег присмотрелся и к ней. Женщина выглядела «потерянно»: с отстранённым взглядом, серым лицом и худенькими ручками, которыми она придерживала на плечах такую же унылую мохнато-вязаную шаль с ворсяными сосульками. Одним словом — запуганная тростинка, каких беспризорники с улицы называли «мышами». Всегда в своих мыслях, без особой бдительности и со слабой реакцией — такие становились лёгкой добычей для краж. Также и потому, что и вещи у них лежали в более доступных, поверхностных местах.
Волков старался таким не помышлять, следуя заученным, заложенным и родителями, и кланом принципам. Однако реальность диктовала иное: кушать хотелось сильнее, чем горделиво соблюдать забитые моральные догмы. Приметив обращённое к нему внимание всех четверых, парнишка, наконец, вынырнул из воспоминаний об улице и слегка более осмысленно осмотрел каждую по очереди.
Сотрудницы опеки спешно распрощались и отправились прочь, Олег цепко следил за их удаляющими спинами, когда его привлекла брошенная уже громко властная фраза:
— Вот, принимайте, Ольга Петровна, нового воспитанника.
Цепкий взгляд обратился на директрису, а голос её подсказал о характерной надменности, какая всегда сквозила у «интеллигентных тёток» с района. Такие ещё голову задирали, учили кого ни попадя, особенно их, шпану малолетнюю. Но особо запомнились виды изгиба подбородков с шеями и сальные лица — то ещё нелицеприятное зрелище.
Сама Ольга Петровна — насколько краем глаза успел заметить Олег — вышла вперёд и с лёгким интересом осмотрела ребёнка. Их взгляды встретились. Сизые хрусталики переливались и, вроде, даже полнились теплотой. Но точно ли? Олег не спешил с выводами, зато интуиция подсказала встать.
Подхватив рюкзак, он кашлянул и, кивнув, выдавил из себя скромное:
— Здрасть.
Директриса скривилась, а Олег мысленно кивнул. Провокация оправдалась. Заведующая детским домом точно относилась к категории «интеллигентных тёток», которые изобьют словарями. «Что ж», — унывать Волков не собирался, потому посмотрел на Ольгу Петровну, которая никак не изменилась в лице. Такая же потерянная.
— Отведите в инвентарную, — продолжила директриса, изучив его ожесточившимися серыми глазками, — хотя, скорее лучше на медосмотр.
Поплохело, и будто в коридоре стало холодней от одного слова «медосмотр». Олег мысленно съёжился, подобрался, но в разговор решил не встревать, предпочтя наблюдать и слушать.
— Вот документы, передайте в бухгалтерию. — Чёрная папка из толстых ладошек перекочевала в миниатюрные. Ольга Петровна подхватила её и прижала к себе, следом также поправила украдкой сползшую шаль. — В школу я сегодня сама сообщу, а вам уж с Григорьевной оформите письма и заявления. Чтобы завтра в школу пошёл с остальными.
— А класс, Лариса Иннокентьевна? — слабым голоском уточнила воспитательница.
Олег мысленно подивился: «Иннокентьевна!» — и не выговорить, не запутавшись. Он вновь обратил внимание к директрисе.
— Зайдёте после обустройства, там и будет известно. Определили в группу третьего потока под ваше начало. — Снова этот изучающий взгляд. — Хорошо всё сегодня закрыть.
— Я вас услышала, Лариса Иннокентьевна.
— Вот и славно.
Грузная директриса грузно скрылась в кабинете, и в старом коридоре новый воспитанник и воспитательница остались один на один. Почти. Олег мельком приметил, как дальше по коридору группировались ещё дети, затем его внимание переключилось на Ольгу Петровну. Их взгляды вновь пересеклись и задержались дольше обычного, после воспитательница опустила глаза в раскрытую папку с документами и отвернулась.
— Пойдёмте, Олег Волков. — Она направилась дальше по коридору.
Хмыкнув от важности обращения, Олег потрусил следом.
Шли молча, что не могло не радовать Волкова: глубоко внутри он ещё не отошёл от расспросов, какие ему сначала устроили сотрудники милиции, следом — сотрудницы опеки, надавившие на первых за психологическое насилие над ребёнком. Но что до Олега — чьего мнения тогда не спросили — куда большее психологическое насилие и давление проявляли как раз мадамы из опеки. В любом случае, сейчас ему снова предстояло собрать воедино придуманные легенды и байки, так как воспитатели отличались почти схожей дотошностью.
С работниками педагогики в принципе сложно. Приставучие — что на Девяткино, что в пригороде, что в Центре, да и взрослые этой профессии куда более смышлёные (правда, не все), потому и продумывать придётся тщательнее. С такими мыслями Олег почти совсем ушёл в себя, вспоминая сказанное ментам, следом представителям опеки и припоминая придуманное до умышленной трагедии.
Ольга Петровна рядом продолжала листать документы в папке, лишь иногда на особо шумный шелест листов Олег невольно поворачивал к ней голову. Так за мысленным анализом с добавлением воображения Волков смог построить из данных более-менее рациональную картину. По крайней мере, в официальные данные она вписывалась точно.
Шурх-шурх-шурх.
Снова Олег посмотрел на документы. Взгляд зацепился за край зелёной бумажки, в которой он тут же признал свидетельство о рождении. Мысли замерли, в груди стало холоднее, а память подбросила призрачный образ погибшей матери. Она всегда говорила за важность сохранности документов — особенно тех из них, что помогали установить личность. Олег никогда особо не понимал этой фразы, но после случившегося, вроде бы, проникся и установил прежде всего то, что документы важны служителям государства. Что-то там в системе они определённо упрощали.
Олег отвлёкся, привлечённый стоявшими дальше воспитанниками. Они ляпнули совсем тихое и почти синхронное:
— Здравствуйте, Ольга Петровна.
Ольга Петровна ответила им так же тихо:
— Здравствуйте, дети.
Слух Волкова резал подобный официоз, но куда сильнее официоза его заинтересовало иное. Дети смотрели приметливо и на воспитательницу, и на идущего рядом. Олег ответил схожим интересом, только взгляд его прошёлся по одежде и первое, что бросилось в глаза, — это относительная чистота и целость вещей, а уж потом он отметил и относительно чистые лица. А лохматость — взгляд задержался на чёрных кудряшках одного из воспитанников — это дело более чем привычное. «Возможно, всё не так плохо», — приободрил себя Волков, прикидывая в уме обеспечение детского дома, но замер, когда Ольга Петровна спросила:
— Отец твой татарин?
Для Олега мигом перестали существовать и обеспечение, и дети, и коридоры. Взгляд его метнулся на воспитательницу, а внутри всё ощетинилось на заданное. Ему яро захотелось отвернуться и промолчать, потому Олег с трудом подавил в себе это желание — скверно начинать первый день с грубости, особенно в разговоре с представителем властной структуры. Ольга Петровна, несомненно, являлась таковой, учитывая, что именно к её потоку причислили Олега.
— Да, — твёрдо проговорил он, пряча руки в карманах курточки. — Но русский я.
Подняв голову, он осмотрел воспитательницу. Во взгляде её мелькнуло что-то незнакомое, за ним вернулась обратно ставшая, вроде бы, привычной отстранённость. Дальше по коридору они шли также молча.