Олег ещё немного понаблюдал за воспитательницей и решил, что заданный вопрос был задан лишь для уточнения. Хотя странность определённо была — зачем спрашивать то, что и так чёрным по зелёному писалось в свидетельстве? Решив подумать над этим позже, Волков принялся блуждать взглядом по коридору детского дома. Выглядел он так же, как и снаружи, и характеризовался коротким словом «рухлядь», а если точнее — «старая рухлядь».
И уже словосочетание отбросило Олега воспоминаниями к родному Югу и старику Екифовичу, который каждый вечер после работы корпел над такой же старой-старой копейкой. Любил он своё «корыто», а собиравшиеся вечером вокруг него дети любили слушать его истории: о войне, где Екифович молодым партизаном сражался, о партии, для которой не жадничал скверных слов, да о космосе… Говорил, что на Байконуре служил и даже помнил запуск первых людей в космос — в том числе Гагарина, Леонова с Беляевым, и бравую чайку Терешкову… Правда это или нет — Олег так и не успел выяснить, зато помимо историй ему вспомнились запахи выпечки жены и дочери Екифовича. Мудрая жена у него была, умная, но строгая. Мать Олега с ней знакомство водила, как и с дочерью их.
«А потом не стало этого», — уныло подумал Олег, делая вдох. Ни тепла, ни уюта, ни семейного быта — ничего. А истории Екифовича теперь жили в памяти таких, как Олег и других. «Если они выжили и помнят».
Война, пришедшая на Юг, ровняла каждого, но больше всего — с землёй.
Покачав головой, Олег нахмурился: уж больно далеко в думах он ушёл от осмотра коридора детского дома. Итак, коридор. Кроме старости, здесь едва ли что ещё отбрасывало к событиям детства, да и выпечкой не пахло. Старые рыжие половицы полнились трещинами и скрипели. В них кое-где опасно выскакивали шляпки гвоздей. Старые окна в несколько уровней были из дерева и стекла, и по контуру их рам тянулись специальные ленты-скотчи, какими обычно утепляли на зиму. Растений здесь в горшках и вовсе не оказалось, а если и встречались, всех ждала участь «жвачного фикуса» у кабинета директрисы. Да и стены не внушали доверия: выкрашенные в голубой, они контрастировали с белым потолком и ржавым цветом пола. Хотя, в принципе… кому какое дело до цветовой палитры: есть и есть.
Детский дом — чем больше осматривал коридор Олег — напоминал больше коммуналку, в которой он, мать и отч… кое-кто жили последние несколько лет. Только здесь никто не кричал, а если и кричали, то это были детские голоса. «Хороший знак», — рассудил Волков, перебирая пальцами в карманах и ёжась. Память живо напомнила о ругани, какая царила в коммуналке, где драма одной семьи становилась театром для всего дома и улицы.
Прозвучавший рядом хлопок отвлёк его.
Олег обратил внимание на Ольгу Петровну, о чьём присутствии совершенно позабыл. Женщина перетянула ленту, зафиксировав папку, затем, обняв её руками, глянула на воспитанника. Очевидно, теперь они обменялись местами в гляделки. Ольга Петровна изучала его, и вскоре её тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Желая проявить больше доброжелательности, Олег выдавил и из себя подобие улыбки.
— Многое удалось сохранить? — осторожно поинтересовалась она.
— Немногое, — угрюмо отозвался Олег. — Всё в этом рюкзаке. — Он намеренно пожал плечами. — Куртка на мне, только починить бы её. — Волков вскинул руку и продемонстрировал рукав, где красовалась огромная полоса, обнажавшая внутренние спрессованные волокна.
Ольга Петровна будто бы не удивилась, и, как решил Олег, скорее за всю свою работу она видела и не такие следы порчи вещей.
— Поищем заплатку, — осматривая, добродушно заверила она. — Или подберём новое. — Вновь непонятная улыбка. — Ещё может что?
— По мелочи. Немногое, — повторил Волков, пряча руку обратно в карман.
Олег отвернулся, не желая продолжать разговор. Ольга Петровна в свою очередь ещё несколько минут осматривала его и не стала продолжать расспросы. Волков призадумался — что он и вправду смог сохранить? Одним словом — барахло. Несколько пар носков, часть из которых дырявая, другая — разная, нижнее бельё, парочка кофточек и маек. Даже свитера не было. Его Волков не стал вытаскивать, да и не успел бы. Тогда лишь за документы думал и куда более важные для него вещи.
Так, в некоторых, взятых с собой, он устроил пришивные тайнички, где и распихал то самое важное: утащенные деньги и одну сложенную вчетверо фотографию родных, давно погибших. Был у Олега и побольше тайник, но в городе. Туда он запрятал те вещи, какие не удалось унести, а теперь терзался — дождутся ли они его, будут ли найдены другими, ведь вряд ли в ближайшие дни, месяцы, может, и годы Олег выберется в Центр.
«Пустое», — коротко остановил он переживания и припомнил слова матери. Вместе с ними, сказанными в голове родным голосом, Олег отдал ситуацию с городским тайником на волю тех, кто влиял на неё. Чуть помогло, но не до конца.
Правда, совсем переживания переключились, когда оба остановились у дверей медицинского, как подсказала табличка, кабинета. Волков сдрейфовал — байки о таких заведениях, пускай и здесь пока оказался лишь кабинет, всегда ходили скверные, особенно о стоматологических. Язык будто специально прошёлся по выпавшему недавно клыку. Олег шмыгнул носом и уставился на Ольгу Петровну.
— Всего лишь осмотр. Короткий. Всё будет хорошо, — приободрила она его, улыбаясь по-прежнему странно.
— Я знаю, — упрямо парировал Олег. — Вот только… Ольга Петровна, — выдавил он из себя требуемый официоз. Обращение далось тяжелее и сказано было другим голосом, таким же странным и непонятным, и Олег рассудил, что поработает над собой, чтобы скорее адаптироваться к подобным обращениям.
Волков глянул на воспитательницу, которая повернула к нему голову больше.
— Да, Олег? — Голос потеплел.
— А название у вашего дома есть?
Ольга Петровна с ответом помедлила. Олег подумал было — что ж такого пугающего оказалось в его вопросе, что руки на папке так и обхватили её крепче? Впрочем, реакция не продлилась долго. Вскоре на тяжёлом вдохе воспитательница пригладила рукой волосы и произнесла:
— Радуга.
Тонкие пальцы костяшками постучали по двери кабинета, отчего металлический звук тяжело осел в пространстве, как и ответ воспитательницы в сознании Волкова.
«Радуга»
«Ра-а-адуга»
«Радуга!»
Пробуя слово на вкус, Олег застыл и мутно проследил за тем, как Ольга Петровна вошла в кабинет. Волков помрачнел, продолжая повторять про себя звучное название, всегда несущее буйство цветовой палитры и предполагавшее радость и яркость. Угрюмо он осмотрел коридор: ржавые половицы с торчащими серыми шляпками гвоздей, сине-белые стены с потолком и серость, какой всегда отличался и Питер, и его пригород. «Какая ж тут радуга?» — задался он вопросом. И тут взгляд упал на растения с жвачными листиками. «Впрочем, — рассудил Олег, — жвачки-то разноцветные».
И, услышав своё имя, зашёл в кабинет, где должен был пройти первую из бесчисленных пыток властных людей, и название этой — медицинский осмотр…
========== Маргарита Снегирёва ==========
Улицу и детский дом отличали житейские мелочи. К таким Олег отнёс необходимость подчиняться установленным правилам, то, что в детдоме всё-таки были бесплатная еда, которую не нужно было воровать, место для отдыха и досуга в виде пускай и ржавых турникетов и прочего, а также место для сна, которое не приходилось делить с тараканами из коммуналки и крысами с улицы,..
Но приходилось делить с такими, которые их напоминали. Вот, допустим, единственный рыжий сосед по комнате Сергей: пуганый, молчаливый, всегда в себе и своих бумажках, каждую из которых он бережно прятал или под матрасом, или под подушкой. Старался делать это, когда Олег «спит». В свою очередь приученный житьём на улице и «небезопасной» коммуналкой Волков спал чутко, оттого основательно засыпал тогда, когда на другой кровати Сергей угомонится.
Другие две койки в их комнате пустовали, а за неделю молчаливого сожительства ни один, ни другой соседи не горели желанием нарушать установленное молчание, ограничившись обменом имён. Олега это устроило, более того — к началу второй недели он начал сравнивать Сергея не с грызуном, а с птицей. Те также прятали любую мелочь, рассовывая их по деревянному дому-гнезду, да и засыпал Сергей только после того, как хилое одеяло и подушку обустраивал по манере «мягких баррикад».
…
Одним словом — чудик.
Но тихий, и на том «спасибо».
Сам же Олег считал, что устроился сносно, а к концу первой недели наблюдения за обстановкой установил то, что роднило и улицу, и детский дом — иерархия. Только в «Радуге» она была подобна матрёшке.
Взгляд цепко метнулся на учителя, после на впереди сидящих, чьи спины прикрывали Олега от обвинений во внеурочной деятельности. Перебрав пальцами карандаш, Волков начертил на последней странице треугольник почти в половину доступной площади. Параллельно основанию чуть-чуть выше от границы он провёл линию, следом внутри отделённого блока написал «дно». Раздумывая, он осмотрел класс, нашёл взглядом Сергея, двух девчонок в середине их потока и ещё одну, сидевшую ближе к дверям.
Вокруг слова «дно» появились четыре «галочки-птички» по количеству воспитанников-одногодок, относившихся к этому уровню, а стоило Олегу припомнить и восемь детишек помладше, также причисляемых к их третьему потоку, отразились в точном количестве рядышком. «Можно было и больше», — рассудил Олег, припоминая детей вокруг детского дома, но засорять более «дно» не стал.
Отмерив расстояние, Волков отделил ещё сектор выше и написал «шкеты». Внутри этого блока появилось четыре шестёрки — по количеству задир их потока. Олег покосился на них. Квартет занял задние парты напротив Волкова и играл в карты, почти не обращая внимания на учителя, рассказывающего о видах механического соединения деталей из древесных материалов и металлов.
«Шкеты» или «шестёрки» существовали в одном потоке или на несколько потоков. Они притесняли младших и подчинялись «малолеткам», ребятам от шестнадцати лет. Оценив оставшееся расстояние треугольника, Волков отделил ещё сектор, в центре которого так и написал «малолетки».
В свою очередь «малолетки» подчинялись «старшакам» — выпускникам детского дома —, над которыми стоял авторитет и лидер, чьё слово являлась законом. И звали его коротко «пахан». Подавив улыбку, Олег обозначил ещё сектора и глянул на оставшееся расстояние — как раз на ещё две небольшие, но властные формальные структуры. Отмечать их он помедлил и сначала, отступив, объединил фигурной скобкой сектора от «шкетов» до «пахана» и сделал короткую приписку за символом «братва».
Теперь дошло и до последних. С рядовыми воспитателями братва не считалась, но над ними всегда стояли начальники властных структур детского дома, а на самой вершине цепочки — директриса. Обозначив последнюю коротким «ЛИ», Олег изучил нарисованное и представил, как от самой большой на треугольнике структуры «дно» до «ЛИ» — самой маленькой в треугольнике — каждый сектор складывался в другой подобно захлопывающейся матрёшке, какую ему когда-то показывала мать. И чем больше становилась фигура, тем большей формальной и неформальной властью она обладала.
«Картина стара как мир, — подумалось Олегу словами «пахана» с улицы, где он долгое время бродяжничал. — Но кто же я?» Мысленно разложив матрёшку обратно до самых беззащитных, он мельком глянул на учителя, продолжавшего кряхтеть у доски, и осмотрел класс. Уроки технологии в новой для него школе проводились сдвоенными между классами «А» и «Б», потому в кабинете присутствовали все воспитанники-одногодки их потока. Сергей сидел в противоположном углу класса и что-то отстранённо чёркал в тетрадке, зашуганные девчонки ближе к середине держались вместе, а ещё одна — как и всегда — выбрала парту у выхода из класса. Чтобы сбежать. «Шестёрки» их потока уже совершенно не обращали внимания на учителя, продолжая «рубиться» в карты.
Скользнув по кучерявой макушке взглядом, Волков на вдохе посмотрел на учителя, следом в тетрадь и, изучив уровни «иерархии», в стороне от треугольника несколько раз перечеркнул палочки. Сиротливый крестик остался один на один с массивной фигурой, и, разглядывая их соотношение, Олег скривил губы.
«Надолго ли?» — подумав, Волков оставил тревожные мысли, перекинул листы обратно к исписанной коряво теме урока и всё же вернулся вниманием к записанному на доске. Не особо старательно он вывел под темой краткое содержание, затем на боковой стороне, какую придерживал высокий стул с ведром воды для тряпки, обнаружил и домашнее задание. Не потрудившись занести его в дневник, Олег ручкой обозначил его на полях и отвлёкся, услышав рядом шорохи.
Он скосил взгляд на соседнюю парту. «Шестёрки» оживились. Их лидер — кучерявый Васюткин, виденный ещё в первый день в коридоре — указывал на другую воспитанницу, сидевшую ближе к выходу. Олег мысленно хмыкнул и покосился на учителя, который заполнял журнал, покрывая его очевидно тихими скверными. Волков выпрямился, оценил обстановку и кивнул — не решатся. Слишком далеко, да и властная фигура в классе…
Или не совсем.
За скрипнувшей дверью в кабинете показалась завуч, на чьё появление все ученики поднялись, кроме самих «шестёрок».
— Михаил Петрович, на минуту позвольте вас, — проговорила Иоганна Григорьевна.
Класс притих, многие метнули взгляды на престарелого технолога-трудовика, а Олег цепко изучил «шестёрок». Последние также замерли, подобно грызунам, и выжидали, вытягивая шеи и стараясь не упустить дальнейшего, от чего зависел исход задуманной травли.
— Да-да, Иоганна Григорьевна, счас, — пробормотал учитель, осмотрел журнал и, прикрыв его, поднялся.
С повторно скрипнувшей дверью исчезла властная фигура в лице Михаила Петровича, и класс на пару секунд окончательно пришибленно затих. Затем… Игра началась.
Олег прикинул: по часам оставалось несколько минут до звонка. Васюткин и трое других стали подбирать карты, как и девчонка из класса «А» собирать вещи. Постепенно класс привычно пока тихо зашуршал и зашептался сборами и обсуждениями. А сложившие свои скромные пожитки «шестёрки» начали подбираться к жертве травли. Воспитанница их заметила и метнула взгляд на двери, за которыми очевидно могли стоять учителя.
Волков бегло осмотрел класс, учеников, не замечавших намеренно происходящего, и словил на себе испуганный и загнанный взгляд Сергея, когда он приподнялся вместе с воспитанницей и закинул на плечо лямку рюкзака. Сергей, как и другие, привычно отвернулся, а вот Олег продолжил цепко наблюдать за происходящим.
Воспитанницу обступили четверо. Существующий гул притих, и в его тишине раздалось чёткое:
— Некуда бежать, сечёшь?
Девчонка не ответила, лишь скривилась и отступила ещё ближе к дверям, но тут её схватили за плечи и выкинули вперёд в пространство перед доской. Выровнявшись, она развернулась и с опаской покосилась на ту часть пола, которую через окна заливал свет. Олег продолжал наблюдать.
— Снегири любят свет, не так ли? — паясничал Васюткин. Трое отступили от него и наступали на девчонку, которая, снова оглянувшись на светлое пространство, вздёрнула голову и огрызнулась:
— Как и любые птицы. Я тебе что, справочная? Или учебник биологии? — Она хмыкнула, делая ещё шаг и поглядывая на тех, кто зашёл с боков. — Сожалею, Васюткин. — «Снегирь» посмотрела на него прямо. — Справочники ещё не разговаривают, их читать надо. А это слишком сложная для тебя задача.
Кто-то в классе присвистнул, вроде из детей — тех, кто из семей. Шестёрки остановились, а Олег нахмурился, не понимая, для чего девчонку намеренно выгоняли на свет. Волков, оценивая, прикинул: если он свистнет, то сможет создать манёвр для прорыва. Он посмотрел на девчонку, тут его взгляд пересёкся с её сизым, и она обратила внимание на Васюткина снова.
— Биология-шмология, — потянул Васюткин.
— Вот видишь, — она сделала шаг ближе к доске, и Олег всё понял. Поддавшись интуиции, он медленно стал пробираться к дверям, — даже предмет не можешь прочитать!
Провокация запестрела алым. Класс зашептался. Лицо главаря «шкетов» покрылось багровыми пятнами.
— Гоните её! — свистнул он.
Но было поздно: девчонка метнулась к доске. Сдёрнув ведро, она швырнула его в обидчиков — ударившись, воду вылило не только на них, но и на тех, кто сидел за первыми партами. Послышался крик тех, кого также задело. Олег улыбнулся, осматриваясь, и удивился — девчонка не дала им опомниться, и как только «шестёрки» более-менее очухались, кинула в них до прочего стул. Те бросились в стороны.