Зато проезжающих в сторону моря алкашей никто не обирает. Из двухсот двадцати инспекторов батальона оставили сто двадцать и сформировали из них новую роту. Сотню выгнали. Кого на пенсию, кого в свободный полет. Управление ГИБДД отчиталось.
Пришло новое штатное расписание из Москвы. Полк переформировывается в батальон. Остается пятьсот человек. Сокращению подлежат еще сто пятьдесят инспекторов.
Яреев, закусив очередную порцию водки, сообщил:
- Интересно, куда девать будут великих начальников? У нас в полку сейчас пять полковников, двадцать два подполковника и девяносто семь майоров.
- Конечно, - согласился Палыч, - командир полка с замполитом оторвались на полную катушку. Теперь каждый командир взвода - майор. А должность - старший лейтенант.
Кривцов заметил:
- В Европе везде должности соответствуют званиям.
Яреев сказал:
- Можно это сделать и у нас. Захотел майора - получи согласно занимаемой должности. Вернулся на старую должность, надевай капитанские погоны! И все. Не надо никаких денег за звание заряжать, если ты его все равно потеряешь.
Его взгляд уперся в Клеймана:
- А ты? Сколько за старлея отвалил?
- Всего десять тысяч, - честно ответил тот. - Я числился три месяца на должности старшего инспектора ДПС.
- А сейчас?
- Сейчас эту должность занимает кто-то другой. Тоже числится. Только стоит это уже пятнадцать.
- Инфляция, - констатировал Поваров.
- Хренация, - поправил Батон, получивший недавно старлея, - всем расти хочется.
- А Царь долго подполковника получал, - вспомнил Клейман. - После того как на него кто-то написал, он со злостью смотрел на других командиров рот.
Абакумов предложил выпить, что все и сделали. Батон закусил и стал рассказывать:
- После третьей смены в воскресенье, когда с утра все спокойно, решили мы в ротном кабинете провести парко-хозяйственный день. Взяли водки и закуски. Ответственным в ночь был Завалов, который всегда не прочь. Выпили хорошо. Пока Завалов ходил в туалет, я залез в компьютер и обнаружил там список инспекторов нашей роты, подлежащих сокращению. Оказывается, Царь уже все решил. Будет два этапа. По семь человек на каждом этапе. Яреев, Алмазов и Клейман (как пенсионеры) записаны во вторую очередь. А в первую из нашего взвода - Андреев и Тропай!
Кафедранты удивились. Ладно, Андреев. Молодого пацана устроили на работу родители, заплатив, сколько надо, думая, что он человеком станет. Поработав год, он понял, что станет идиотом, а не человеком, и решил сделать ноги, пока еще при памяти. Он отказался платить Царю, смылся на больничный и собирался написать рапорт на увольнение по собственному желанию. Но Тропай - совсем другая история.
Уже четыре года (после того как Бонд ушел на пенсию) он был у Батона в напарниках. Слыл Тропай парнем исполнительным и прилежным. Двумя словами - рабочий конь. Являлся чемпионом полка по количеству оформленных бухих водителей. Если сокращать лучшего инспектора, что за полиция будет в государстве?
Батон четко и раздельно сказал:
- Я не дам его сократить. Реально не дам. Пусть сокращает своих прихлебателей.
Яреев добавил:
- Кстати, в нашей роте за последние полгода по разным причинам уволились человек восемь. Большая часть людей - трудяги с хорошими показателями. Видите, не хотят нормальные люди работать в этой системе, которая с каждым годом загнивает больше и больше. Я недавно посмотрел компьютерные распечатки. Оказалось - все сделанные ими результаты переведены на работников первой блатной смены. Так у одного из них в мае месяце было всего шестнадцать нарушителей (это с начала года!), а в июне, вдруг, появилось уже около двух тысяч. Ай да молодец! Царь своих кормильцев не забудет. С лучшими результатами - в светлое полицейское будущее! Да здравствует "Царская полиция"!
3
В советское время существовал какой-то приказ, регламентировавший порядок приема людей на службу в строевые подразделения ГАИ по национальному признаку и в зависимости от региона. В начале девяностых годов ни в каком из отделений и подразделений ГАИ города не было армян. Видимо, это было связано с проявлением конкретного кумовства, свойственного представителям этого доброго и хлебосольного народа. Причем не брали на работу ни по паспорту, ни по лицу.
В полку служили: один ассириец, один полугрузин, два грека, два татарина, три немца и восемь адыгов. Остальные были лицами славянских национальностей, хотя кривизну носов никто ни у кого не измерял, и сколько среди инспекторов затесалось представителей богом избранного народа - неизвестно.
Позже (с развитием демократии) в полк стали принимать кого угодно и даже странно, что до сих пор не взяли ни одного негра. В 2010 году в должности инспектора ДПС работало более двадцати братских армян (братскими их называли по признаку конфессиональной родственности).
Полковник Хмара националистом не был. Но зато слыл ярым консерватором и особой радости от перемен не испытывал. Одно дело, когда братские армяне-гаишники свистят где-то там, за горизонтом, а другое - присутствуют в штабе. Обнаружив у себя под носом (в отделении службы) некоего Рудика Гацумяна, Хмара очень удивился. Он тут же загрузил Рудика всевозможной работой и принялся эксплуатировать его по полной программе, постоянно шпыняя за допущенные им просчеты.
Как-то раз он вручил Гацумяну предписание на проверку одного из экипажей с требованием отнестись к заданию со всей ответственностью. Рудик не смог найти инспекторов на маршруте патрулирования и, вернувшись в полк, принялся разыскивать Хайретшина, в чьем подчинении как раз и находились эти нерадивые милиционеры.
Найти Башкирского авиатора оказалось непросто. Он в этот день был ответственным по роте и занимался тем, что прятался от майора Чпокина. Хайретшину совсем не хотелось идти на еженедельную планерку. Чпокин тоже дураком не был. Так как Царь изволил болеть, все пилюли должны были достаться его заместителю. А получать сей далеко не аптечный продукт скопом, как известно, всегда легче. Майор рыскал по полку в поисках Темирзяновича, но тот прятался по углам и не отвечал на телефонные звонки. Рудику же просто повезло. Он обнаружил Хайретшина в кустах за складом радиоаппаратуры. Тот курил сигарету и, стоя, читал журнал "За рулем".
Гацумян показал предписание, объяснил суть возникшего вопроса и потребовал объяснений. Темирзянович ответил:
- Экипаж четыреста семидесятый послан мною по заданию замполита полка.
- Отметки дежурного в наряде нет, - Рудик предъявил копию суточной расстановки.
- Ну и что?
- Ничего. Мне до шести вечера надо сдать Хмаре рапорт по негласной проверке. Поэтому пойдем в кабинет, напишешь объяснение.
- Какое тебе объяснение? Замполит попросил направить экипаж на соседнюю улицу. Там вьетнамские торгаши перевозят на вещевой рынок блок-комнаты на большегрузных тралах. Подъезд сильно затруднен ввиду узости дороги. Экипаж их сопровождает.
- Но это же незаконно! Сопровождение никто не оплачивал.
- Ты что, больной? Пойди, скажи об этом замполиту.
- Я никуда и ни к кому не пойду. Ты напиши объяснение, я доложу рапортом и пускай потом Хмара и замполит между собой разбираются.
Хайретшин посмотрел на Рудика как на идиота и сказал:
- Если ты дурак - я еще пока нет. Не буду ничего писать. Иди отсюда.
- Я никуда не уйду, пока ты не напишешь.
- Я не умею писать! Летать умею, триндюли получать умею, водку пить тоже умею. А вот писать - нет.
- Я от тебя не отстану!
- Да пошел ты! - Хайретшин повернулся к Рудику спиной и увидел быстро приближавшегося к ним Чпокина. Тот хищно улыбался оттого, что ему, наконец, посчастливилось выловить вожделенную жертву.
Майор подошел и радостно заорал:
- Ага! Вот ты где, рожа нерусская!
Хайретшин сделал шаг в сторону, повернул голову к Гацумяну и произнес:
- Слышишь? К тебе обращаются!
Рудик вздрогнул и покраснел. Чпокин, даже не взглянув на Гацумяна, схватил Авиатора за руку и поволок того в сторону штаба, приговаривая на ходу:
- Как триндюлей получать, так фиг тебя поймаешь! Не угадал, родной. Сейчас вместе со мной будешь на планерке присутствовать в ракообразной позе!
Они скрылись за углом, а Рудик остался стоять на месте, пыхтя от злости и краснея ушами...
Вечером того же дня Хайретшин лежал на диване в ротном кабинете и смотрел телевизор. Он ждал ночного ответственного, чтобы уехать домой. Роте выделили два новых помещения. Теперь у Царя была отдельная комната, где он установил дорогое кресло, похожее на трон. С этого образца мягкой мебели только пыль разрешалось сдувать, чем Дрозд и занимался периодически. Сидеть в нем никто не имел права даже в отсутствие Его Величества. Другой кабинет отдали командирам взводов. Находились оба помещения во втором этаже старого кирпичного здания, и вела к ним отдельная железная лестница с перилами и галереей.
Часа за два до окончания второй смены на ступеньках раздались нетвердые шаги. Темирзянович на всякий случай слез с дивана и уселся за один из столов. Распахнулась дверь и в кабинет ввалился давешний Рудик.
У отделения службы был сегодня рейд. Сотрудники украли денег, взяли водки и напились, как следует. Когда все стали расходиться, в душе Гацумяна неожиданно проснулось чувство собственного достоинства, и он решил выяснить отношения с Хайретшиным.
Стоя в дверях, Рудик спросил:
- Зачем ты меня сегодня оскорбил?
- Я? - Темирзянович был искренне удивлен. - Тебя? И чем же это?
- По поводу нерусской рожи.
- Так это Чпокин сказал. Вот и иди к нему.
- Нет! Ты специально сделал так, что мне стало обидно.
- Ну и тяжелый же ты человек, - вздохнул Хайретшин. - Ну, обозвали кого-то нерусской рожей. И что с того? Можно подумать ты - русская рожа. Я вон - башкирская рожа. Что ж мне, помереть теперь от этого? И где же здесь оскорбление?
Рудик, будучи сильно пьяным, не смог слепить в своей голове смысловое значение только что услышанного монолога. Единственное, что засело в его мозгу, это несколько фраз, основным наполнителем которых являлось слово "рожа". Он ухватился за одну из них и крикнул:
- Эй, башкирская рожа, пойдем биться!
Хайретшин сделал кислую мину. Драться он не боялся и за кулаком никогда в карман не лазил. Но навалять тумаков пьяному "в сиську" человеку не мог. Для него это действие было равноценно избиению маленького ребенка. Поэтому Темирзянович сказал примиряющее:
- Рудик, иди домой спать, а биться будем завтра.
- Нет, будем биться сейчас! - Гацумян хотел крови.
Хайретшин вздохнул и поднял глаза к потолку. Его молитву кто-то услышал, потому что по лестнице загрохотали шаги и в кабинет ввалились Клейман с Яреевым. Как-то ненавязчиво и само собой Рудик был отодвинут в сторону, и в помещении запахло жареной курицей. Послышался звон бутылок и Темирзянович с радостью в голосе спросил: