Городская акварель - Яковлева Елена Викторовна

Елена Яковлева

Городская акварель

(рассказы)

К читателю

Вы всматривались когда-нибудь в город? Нет, не для того, чтобы определить, достоин ли он стать фоном для селфи. Я имею в виду, смотрели ли вы на город глазами того, кто в нем живет, того, кто вечно занят, и, как бы ни спешил, всегда опаздывает? А может быть, вы смотрели на город глазами приезжего, для кого становятся привычными заботы и опасения, и кому, как ему кажется, уж точно не до романтических мечтаний? Вот и я о том же – одни вопросы, а ответы – в нас самих, в наших ожиданиях и представлениях, надеждах и стремлениях, которые, подобно акварели, растекаются по бумаге цветными лужицами, и если смешиваются, то бросают на рисунок серую тень. Но кисть художника способна научить большие и малые пятна краски быть образами, она может вдохнуть в них жизнь, заставляя их говорить с нами на языке эмоций. И я приглашаю вас к диалогу с самими собой, я предлагаю вам заглянуть в глаза героям этих этюдов, и, может быть – во всяком случае, я на это надеюсь, – что-то в зарисовках покажется вам знакомым, и тогда ваше восприятие поможет подлинному, индивидуальному и чувственному чудесным образом проступить для вас во всей его полноте сквозь размытые контуры моей городской акварели.

Школа пингвинов

Это был первый снег. Но не пушистый, густо падающий и укрывающий промерзшую землю спасительным теплым одеялом, не мокрый, налипающий на подошвы и оставляющий грязные разводы в коридоре, а колючая снежная крошка-крупа. Можно было бы даже сказать, что эти белые плотные шарики больше походили на мелкие градинки, чем на снежинки. Декабрьский ветер сначала кружил их в воздухе, сгоняя в белоснежный пчелиный рой, а потом с силой бросал о землю, и они отскакивали от мостовой и откатывались под бровку, где и лежали белыми змейками, будто ждущими, когда новый порыв ветра их подхватит и перекатит дальше, теперь уже по тротуару, под ноги спешащим по своим делам прохожим. А те продвигались по тротуару мелкими шажками, боясь поскользнуться, зябко поводили плечами, поднимали воротники драповых пальто, надвигали на глаза капюшоны болоньевых курток и плотнее застегивали под самым подбородком меховые воротники. Еще вчера была поздняя, сырая осень, а сегодня-то зима, и с этим нужно считаться.

Девочка Лика наблюдала за происходившим, сидя у окна в кресле, куда она обычно забиралась с ногами. Ей хотелось на улицу. «Разве это плохая погода, – размышляла она, – и почему все так не любят именно такую? Конечно, нужно обуваться в валенки с калошами, надевать цигейковую шубку и теплую вязаную шапку с длинными, спускающимися до пояса ушами. Нельзя ходить без перчаток, нельзя их пачкать или терять, нужно высоко поднимать колючий шарф, прикрывая им нос и рот, но ведь все равно на улице много интересного, все время что-то происходит, и каждый раз – новое».

Лике недавно исполнилось пять лет. Она жила с мамой, бабушкой и дедушкой. Раньше с ними жил еще и Ликин папа. Но примерно полгода назад что-то в доме произошло. Она не смогла бы сказать, что точно это было, но папа с мамой стали реже улыбаться друг другу. А самой Лике они улыбались порознь, и она никак не могла придумать, как же сделать так, чтобы все исправить, чтобы все было, как было раньше, совсем еще недавно.

Конечно, она помнила то, что было раньше, не то чтобы очень отчетливо, но в этом «раньше» были дни, когда в гости приходили папины мама и папа, Ликины вторые бабушка и дедушка, тетя Тамара, папина сестра со своим женихом и еще иногда другие взрослые, которые знали и маму, и папу.

А еще они все вместе играли и на улице, и дома. На улице папа сажал ее себе на плечи, и ей было видно далеко-далеко, до второго подъезда! Или можно было взять с собой на улицу пластмассовую машину на веревочке и с забавным грохотом возить ее за собой. Или можно было смотреть, как колеса этой машины проезжают по луже, когда папа вез машину через нее! Вот здорово! Иногда даже брызги летели, если машина проезжала по луже быстро-быстро, как взаправдашняя.

Дома папа читал ей какую-нибудь книжку, чаще всего ту, в которой было про Кляксу – черного кота, жившего под лестницей. Лика сама уже умела находить среди других пестрых обложек именно нужную и ловко вытаскивала эту книжку с нижней полки шкафа. Мама рисовала смешных зверей и птиц, которых Лика могла подолгу рассматривать и даже пытаться раскрашивать цветными карандашами. Последнее у нее получалось хорошо не всегда, потому что какой-нибудь карандаш всегда норовил вылезти за контур рисунка, и тогда на белом поле оставались цветные полоски от него, которые мама старательно стирала резинкой-ластиком.

Но что-то случилось, и все изменилось. Сначала папа стал приходить поздно, когда она уже ложилась спать, и они перестали играть. Потом мама стала ссориться с папой, бывала часто чем-то недовольна, почти что каждый день, и стала разговаривать с ним серьезно и коротко. А потом мама перестала улыбаться, а папа все чаще выглядел виноватым. Но они все равно продолжали жить все вместе, хотя родители и разговаривали с Ликой как-то по отдельности.

Однажды, это было на прошлой неделе, Лика была с мамой в универмаге. Они ходили по отделам, и мама там что-то выбирала, иногда она решала что-то взять домой, и тогда нужно было ждать, пока она постоит в очереди, чтобы ей это что-то дали. Рядом с лестницей был прилавок с елочными игрушками, и мама вдруг сказала Лике, что та может выбрать несколько штук к Новому году. Ах, какие же красивые были все эти шары и колокольчики, Гагарины и Деды Морозы со Снегурочками и маленьким Новым годом! Лика решила, что выберет каждому по одной игрушке.

– Ну, девочка, давай выберем… чего тебе хочется? – спросила молоденькая продавщица, одетая в голубоватый форменный халатик, украшенный серебристой канителью, отчего она была сама похожа на Снегурочку.

«Вот этот колокольчик, пожалуйста», – хотелось сказать Лике, но она просто указала на него рукой, слегка дотронувшись до его блестящего бока.

– Какой красивый! Кому ты его подаришь? – продолжала продавщица.

Она свернула кулек из оберточной бумаги, как всегда делала другая продавщица, в кондитерском отделе, когда они там покупали карамельки.

– Маме, – тихо сказала Лика. – А вот этот – бабушке!

Она взяла еще один колокольчик, но другого цвета. Потом в бумажный кулек отправился красивый зеленый шар для дедушки и смешной заяц с барабаном для самой Лики.

– А для папы что ты выберешь? – не унималась продавщица-Снегурочка.

Лика задумалась, ее глаза разбежались, все игрушки были такими сияющими, праздничными и немного таинственными, ведь до Нового года еще много дней, и их нужно принести домой, спрятать на шкафу и доставать потом только, когда в дом придет настоящая, живая елка!

– Вот. – Лика указала на фигурку мельницы, собранную из продолговатых и круглых бусин. Она повернулась к маме, стоявшей у нее за спиной и поддерживавшей ее, пока Лика выбирала игрушки на высоком прилавке, до которого, стоя на полу, она не смогла бы достать. – Это – папе!

Она была уверена, что мама одобрит ее выбор и наверняка скажет что-нибудь ободряющее, но мама почему-то заспешила уходить. Она спустила Лику на пол, торопливо расплатившись, взяла бумажный конус с игрушками, сунула его в хозяйственную сумку, и они ушли. Почему маме не понравилась блестящая мельница из бусин, Лика не поняла.

Ну конечно, в доме происходили и другие странные вещи. Вот, например, Лике сказали, что папа в командировке, но он скоро приедет. Она ждала, спрашивала о нем, даже с бабушкой обсуждала, какая погода там, куда папа уехал. Ей казалось, что всем должно было быть интересно, где папа, что он делал и почему не звонил.

«Наверно, у папы в кармане опять закончились двухкопеечные монеты, – вспоминала Лика. – Как тогда, когда мы гуляли, а папе нужно было позвонить какой-то Ляле. Монетки у него в кармане не было, и он купил газету в киоске, чтобы продавщица ему монетку дала. Тогда папа и позвонил из автомата на углу, опустив двушку в него». Лика помнила, что она его тогда спросила, почему он не позвонил из дому, ведь для домашнего телефона не нужно было бы искать монетку. И папа как-то не нашелся, что ответить, просто поднял ее на руки, и они побежали домой, чтобы успеть посмотреть мультики по телевизору.

Прошло несколько дней, и снова было воскресенье. Все были дома, а папы не было. А потом он вдруг пришел, но без чемодана почему-то. И побыл дома совсем недолго, о чем-то поговорил на кухне с мамой, взял какие-то книги и снова ушел. Должно быть, далеко уехал, потому что там, похоже, не было телефонов. Если бы были, он бы обязательно позвонил домой.

Лика больше не спрашивала, когда папа приедет. Ей показалось, что ее вопросы расстраивали маму, и та принималась вытирать глаза. А однажды Лика услышала, как бабушка сказала маме, что все хорошо, что Лика уже его не помнит, потому что о нем не спрашивает. Лике было очень обидно. «Какие же странные, эти взрослые, – думала она. – Почему они думают, что если не говоришь о чем-то, то не помнишь?»

Лика папу ждала. Она видела, как мама собирала его вещи и складывала их в чемодан, стоявший обычно под столом. Рядом с чемоданом оказалась стопка книг и журналов, аккуратно перевязанная тесьмой. Лика подумала, когда папа вернется, он сразу найдет свои вещи, когда они ему понадобятся. Всякий раз, когда она залезала под стол поиграть в какую-нибудь свою детскую игру, она незаметно для себя самой проверяла, стоит ли там чемодан. Раз чемодан стоял, значит, папа еще не приходил. А раз так, то совсем скоро уже придет, и Лика его точно увидит!

Но однажды она гуляла во дворе и около мусорника увидела несколько знакомых журналов из папиной стопки – той, что была под столом. Сначала она не поняла, как могло случиться, что кто-то их вынес на улицу. Потом она подумала, что мама выбросила эти журналы случайно. «Разве можно выбрасывать чужие вещи? – думала Лика, сидя на лавочке во дворе. – Нет, мама бы так не сделала. И бабушка тоже. Только папа мог их выбросить».

И тут в нее будто холодок сомнения закрался. Ведь если папа выбросил журналы, он приходил. А как же она его не видела? Может, он прошел в дом как-то незаметно и ждет ее там? Лика бегом бросилась домой, сразу же заглянула в комнату, залезла под стол – чемодана там больше не было. Как же так?! Как же он мог с ней не повидаться? Может, он спешил? «Ладно, – решила она. – Спрошу у мамы».

Вечером Лика спросила, куда исчез чемодан. Мама и бабушка переглянулись, и бабушка сказала, что отдала его тете Маше, потому что та попросила, ей он был нужен. Дедушка, читавший газету во время этого разговора, возмущенно свернул ее и вышел из комнаты.

«Значит, правда, – думала Лика, – он приходил, а со мной решил не встречаться». И ей показалось очень несправедливым, что один человек другого ждет, а другой даже видеть его не хочет. Она решила, что маме и бабушке ничего не скажет. Она же не маленькая, в самом-то деле, и все понимает!

И теперь она знала, что папа очень-очень далеко где-то и что они теперь живут без него, а он – без них. Ей казалось, что папе грустно и одиноко, и ей очень хотелось ему позвонить или, может быть, нарисовать для него рисунок – вот хотя бы этот снег, тот, что за окном, – но она не знала ни номера телефона, ни адреса. И спросить было не у кого, потому что дед Лева на эту тему вообще ни с кем не разговаривал «принципиально», как он говорил, мама всегда расстраивалась, отворачивалась и не отвечала, а бабушка, конечно, ответила бы, но что-то Лике подсказывало, что все равно не стоило ее спрашивать. Нужно было просто… подрасти самой, и все бы прояснилось.

Вообще вот это «нужно подрасти» все чаще становилось для нее ответом на многие ее детские вопросы. Лика как-то вдруг повзрослела и догадалась, что о многом из того, о чем люди говорят, можно узнать и без их рассказов и ответов. Можно просто за ними понаблюдать, и станет понятно. Это как во взрослом кино, когда на экране и действие какое-то происходит, и люди разговаривают о чем-то, но если спросить кого-нибудь в зале, о чем, то и не скажет никто. Зато всем им понятно, как герои друг к другу относятся, например.

И вот наконец поставили елку. Это было целым событием! Сначала дед Лева собрался и поехал на рынок. Его долго не было, почти что до обеда. А потом он вернулся с чем-то обернутым бумагой и обвязанным бечевкой. Этот большой и пахнувший хвоей сверток и оказался живой елкой! Когда сверток развернули, елка расправила темно-зеленые лапы-ветки и заполнила бы собой почти что всю большую комнату, если бы бабушка Мила не освободила для нее просторный угол у балконной двери.

И тут началось самое интересное – установка. Дед Лева сказал, что елку поставит в крестовину на растяжках. Сказано – сделано! Он сходил к соседям и принес ящичек с инструментами. На полу большой комнаты разложились разные необычные предметы, от пилы и молотка до гвоздей всех размеров и маленьких блестящих скоб. Дед Лева поставил елку на пол, придерживая за ствол, и все убедились, что она выше потолка, что верхушка в него упиралась. Так, понятно – он ловко отпилил от ствола снизу и топором немного подровнял нижнюю его часть. С антресолей достали крестовину, и у елки появилась опора, на ней она могла бы стоять на полу. Осталось сделать какие-то таинственные «растяжки», но дед Лева знал как. Постукивая молотком, он вбил две блестящие скобки в плинтус с одной стороны угла, обвязал елку в средней части бечевкой и свободный конец бечевки закрепил в скобах. С другой же стороны елку привязали к батарее, что было вообще нетрудно сделать. Ой, как же здорово смотрелась елка! А как пахла лесом и новогодними чудесами – м-м… на всю квартиру!

Наряжали лесную красавицу уже вечером. Сначала – лампочки! Оказалось, что, пока гирлянда лежала свернутой в коробке на антресолях вместе с остальными игрушками весь год, в ней отошел какой-то контакт. Лампочки разложили на полу, и дед Лева проверил каждую, нашел ту, что не горела, и ее заменили на запасную. Конечно, новая лампочка была совсем маленькой и без цветного фонарика, но они придумали, что нужно было сделать. Выяснилось, что если покрасить лампочку гуашью, то она светит цветным, веселым огоньком! Так и сделали. А потом устанавливали немного походившую на светофор верхушку в виде шпиля, под которым были укреплены одна под другой три полусферы с сердцевинами разных цветов. Ну, и понеслось! В ход пошли стеклянные, блестящие игрушки в виде шаров и колокольчиков, смешных зверушек, блестящих ракет со звездой на борту, маленьких и больших Дедов Морозов и Снегурочек, зайцев, диковинных птичек, льдинок и снежинок. Поверх всего этого великолепия набрасывалась разноцветная блестящая мишура. В каждом доме ее укрепляли по-своему. Можно было привязать несколько полосок к верхним веткам так, чтобы они ниспадали до полу, а можно разместить мишуру на ветках горизонтально, как если бы она была драгоценным украшением на шее, талии и юбке елки. Все! Как только под елкой встали в караул большой Дед Мороз и большая Снегурочка, можно начинать ждать чудес, хотя времени для этого оставалось предостаточно – целых четыре дня!

Последние дни уходившего в историю года были хлопотными – все старались доделать незавершенные дела, поздравить с наступающим родных, друзей и сослуживцев, купить что-нибудь в подарок для каждого члена семьи, раздобыть что-нибудь вкусненькое к новогоднему столу, да и сам этот стол приготовить – кто колдовал над домашними тортами под иностранными названиями «Наполеон» или «Баядерка», а кто-то пек пирог с яблоками и корицей. Эти запахи, в сочетании со свежим ароматом мандаринов, не только наполняли малогабаритные квартиры, они создавали в них праздничную атмосферу.