Вчера к ней подошел Жорж, сказал, чтобы она была готова к пяти вечера. Протянул коробку со словами, - "наденешь. На банкете соберутся солидные люди". Дома, раскрыв коробку, она достала черную юбку, белую шелковую блузку. Качевский не забыл и бижутерию. Кира взяла обруч, состоящий из трех тонких металлических колец, соединенных вставками из красного камня, очень похожего на сердолик. Подошла к зеркалу, надела обруч на шею. Глядя на камни, Кира неожиданно подумала, что в сумерках уходящего дня, камни на обруче блестят как капли крови...Капли крови на ошейнике для рабов.
Резко хлопнула створка, Кира вздрогнула, посмотрела в окно. Старый тополь натужно скрипел, раскачиваясь под ударом налетевшего шквала, теряя последние листья. Подхваченные потоками воздуха, они взмывали вверх, обретя неожиданную свободу, и растворялись в туманной мгле ливня. Мысль о том, что дерево может не выдержать, и сломаться, вдруг возникла в ее голове, и ушла, лишь слегка царапнув душу. Кира отвернулась, сняла с шеи обруч, аккуратно положила в коробку, спустилась вниз в гостиную. Не включая свет, подошла к пианино, немного поколебавшись, села, взяла аккорд, проиграв хроматический ход, неожиданно с силой ударила по клавишам левой рукой. Какое-то время прислушивалась к глухому ворчанию басов. Из-под пальцев, медленно, словно преодолевая внутреннее сопротивление, стала зарождаться мелодия.
"Где ты... Где душа твоя, и сердце твое...", - она играла, закрыв глаза, она дышала в такт с живым существом, дышала в едином ритме. Ритме и...печали. Взлет пассажа, и мгновенное падение... Взлет и падение... Тоска польской души и сердца.
Кира будто слышала голос бабушки.
"Ты играешь излишне сентиментально, но это не твоя вина. Чтобы понять, надо страдать.
- А он страдал?
- Да.
- Но как сыграть так, чтобы это не было сентиментально? Как почувствовать это страдание?
- Для этого надо быть Шопеном".
Ритм прерывается, как прерывается дыхание у тяжело больного человека. Нет выхода: печаль и тоска.... Одиночество как крест, как возмездие ... Только за что? Кира внезапно обрывает игру, пристально смотрит перед собой, в темноте явственно проступает картина: женщина поднимает руку, проводит по темным блестящим волосам. Этот жест руки... Она вдруг поняла, что узнала женщину, которая сидела рядом с Жоржем...
Ровно в пять часов подъехал Жорж. По тому, как он угрюмо кивнул, поняла, тот - не в настроении. Бросив на нее взгляд в зеркале заднего обзора, хмуро произнес: "Зная твои привычки, сразу предупреждаю, - не выделывайся. Сидишь, тихо бренчишь свои блюзы, по сторонам не пялишься. Никаких шампанских и бутербродов, в перерыве на кухне тебя покормят. - Он колюче сощурил глаза. - Что молчишь? Язык проглотила?
- Что говорить, все будет исполнено, товарищ фюрер! - едко бросила Кира, глядя в окно.
- Ну, ты и... - Жорж вывернул руль, джип резко затормозил, едва не врезавшись бампером в ажурную решетку ворот. В раздражении посигналил, ворота медленно распахнулись. Машина, въехала на территорию парка, свернув на боковую дорожку, покрытую морской галькой, подъехала к заднему фасаду дома. Сидя в машине, Кира смотрела, как Жорж о чем-то говорит с невысокой, высушенной словно вобла, женщиной. Лицо ее было с легким желтоватым налетом, как у людей, перенесших гепатит. Коротко стриженные светлые волосы лежали аккуратной челочкой над тонкими выщипанными бровями. Взгляд ее, каким она посмотрела на Жоржа, был невыразительный, словно смотрела не на человека, а на стену. Женщина кивнула, поджав губы, уставилась на Киру светлыми бесцветными глазами. Жорж открыл дверцу, Кира вышла из машины, под пристальным взглядом женщины подошла, стала рядом.
- Пройдемте, - сухо бросила женщина. Открыв дверь, посторонилась, пропуская впереди себя Киру. - Жорес дал мне четкие указания насчет вас.
Интонация, с которой была произнесена эта фраза, ясно показала Кире, на какое место ее определили.
- Эта комната для прислуги, здесь можете пока отдохнуть на диване, позже я зайду за вами и проведу в гостиную. Можете обращаться ко мне Анне. Как зовут вас, я знаю. Эта дверь. - Она ткнула пальцем в сторону двери, на которой была приклеена картинка с изображением Красной Шапочки. - Женская комната.
- А где нарисован Волк, - комната для мальчиков? - Не удержалась Кира. Ее насмешила эта детская картинка. Она подумала, что у декоратора было своеобразное чувство юмора, которое наверняка не оценили жильцы этого роскошного особняка.
Анне остановилась, удивленно посмотрела на Киру, вздернула тонкие брови, губы ее шевельнулись, будто она хотела что-то сказать, но передумала. Молча, толкнув дверь в комнату для прислуги, подождала, пока Кира не зайдет, холодно процедила сквозь зубы: "У вас полчаса".
Кира села на диван, огляделась. Обстановка была безлика, и ничего не говорила о хозяйках: две кровати, застланные покрывалом, тумбочки, шкаф для одежды, телевизор и маленький столик рядом с диваном. Единственными вещами, которые указывали на то, что здесь живут женщины, были медвежонок Панда в курточке из китайского шелка с нарисованными бабочками, и три подушки, вышитые крестиком. Сбросив туфли, Кира легла, подложив под голову подушку, на которой цвели алые маки. В комнате было тихо, только по стеклу окна с шелестом стекали струи дождя. Она закрыла глаза, и, неожиданно для себя, заснула. Очнулась от стука: в проеме двери стояла Анне.
- Работать!
Голос женщины, словно удар бича, - хлесток, пронзителен. Кира еще под впечатлением сна, она проводит по лицу ладонями, чуть массирует скулы, встает и следует за Анне. Они идут по коридору, доски чуть поскрипывают при каждом шаге. Кира немного удивлена, Саакович с гордостью хвастался, какой у него дома ламинат, как все блестит, какое все новое, по европейскому стандарту... А тут: на полу старые дубовые доски, совсем как у нее дома. И стены... Она даже провела рукой: шершавые, неровные, цвета светлой морской гальки. Ни ковров, ни хрусталя. Они поднялись на второй этаж, пошли вдоль коридора. Здесь была та же грубая штукатурка на стенах, дубовый пол и балки на потолке, подсвеченные спрятанными в них светильниками. Выйдя на небольшой балкон, по бокам которого вниз уходили анфилады лестниц, Кира остановилась, глядя сверху на гостиную. Стекло, металл, грубая штукатурка, камень, яркие светильники, скрытые в балках потолка, витражные стекла огромного в два этажа окна - соединение, казалось, несоединимого - создавали удивительный эффект старинного замка и современного здания одновременно. В углу гостиной она увидела кабинетный рояль на невысоком возвышении. Среди столиков сновали уже знакомые ей официанты, разнося напитки. За одним из столиков - Жорж, и рядом с ним... Теперь Кира хорошо видит ее. Она чуть располнела и от этого стала еще красивей. Голые холеные плечи, полная грудь в глубоком вырезе узкого платья и ноги... Эти ноги, которые не давали покоя учителям.
"Елагина! Может, тебе вообще не стоит носить юбку?" Лена демонстративно кладет ногу на ногу, короткая юбка задирается, бесстыдно показывая бедра.
- Может, и не стоит.
- Выйди из класса, и возвращайся с родителями!
- С удовольствием!"
Словно почувствовав взгляд, Лена поднимает голову. Кира не может понять выражения ее глаз, слишком далеко. Она спускается по лестнице, в голове пульсирует мысль, что это не может быть правдой, что это не Ленка, что это другая женщина сидит рядом с охранником Качевского в этом облегающем откровенном платье. Кира подходит к столику. Лена спокойно отражает ее взгляд, только слабый румянец пробивается на скулах. Она спокойна и бесстрастна.
- Здравствуй, - голос Киры звенит словно жесть на ветру.
- Здравствуй.
Ответ сухой, невыразительный, как и взгляд, которым Лена смотрит на нее.
- Костя здесь? - Кира задает вопрос, но почему-то в глубине души, уже знает ответ.
- Нет... - пауза. - Потом равнодушно - скучающе. - Ты стала странная.
- Странная?.. Помнишь Сеню Махера? Вот уж кто был странным. Очки, как линзы от микроскопа. Вечно засыпал на уроках.
- Да... Помню. Но что стало с тобой? Эта голова...
- А что голова... На востоке, когда у женщины умирает муж, она состригает волосы... Так и я сбрила, покончив со старой жизнью.
- Так было плохо?
- Тебе, какое дело? - бросает Кира, отворачивается. Она ненавидит эту женщину, ненавидит ее полные плечи, белую кожу и скучающе сытый взгляд.
В гостиной вновь прибывшие гости рассаживаются за столики, мужчины в смокингах, больше похожие на официантов, чем сами официанты в своих черных костюмах, дамы - сверкая бриллиантами на молодых или сморщенных, как у ящериц - шеях. Игнорируя любопытные взгляды, Кира проходит к роялю, садится. Внезапно по залу пробежала возбужденная волна. Все гости поднялись, раздались аплодисменты, прерываемые возгласами. Качевский, в смокинге, высокий, моложавый. Улыбаясь и раскланиваясь, проходит к столику, стоящему в центре зала, подняв руки, призывает к тишине.
- Дорогие друзья! Рад приветствовать вас в моем скромном жилище! Развлекайтесь, отдыхайте! Только убедительная просьба! - Он сделал паузу. Гости настороженно замерли. - Водку и мартини, взбалтывать, но не смешивать!- Смех волной колыхнулся по залу, гости оживленно зашевелились.
- И еще! - Чуть повысил голос Качевский.- Как вы уже заметили, у входа на столе игрушки. Это из городского Детского дома, дети сделали эти игрушки своими руками. Думаю, никто не откажется помочь. Деньги с аукциона пойдут на благотворительные цели. Прошу, господа! - Он сделал приглашающий жест, сидящие в зале развернулись к столу, у которого уже стояла Елена.
- Господа! Лот номер один: зайчик с розовым бантиком! Начальная цена сто долларов! - она жеманно улыбнулась и стукнула молоточком по медной тарелочке.
- Сто один доллар! - Женщина в зеленом платье с изумрудным колье на длинной морщинистой шее, подняла руку.
- Сто десять! - Перебил мужчина с выпирающим из-под смокинга большим животом.
Раздался смех, со всех сторон посыпались возгласы: "Сто пятнадцать,.. сто двадцать,.. двадцать пять!"
- Продано! За сто тридцать долларов! - Елена ударила молоточком в маленький гонг. Взяла зайчика, и под смех гостей преподнесла игрушку на серебряном подносе упитанной даме с двойным подбородком, задрапированной словно диван в яркую шелковую шаль.
- Следующий лот!
Шум в зале нарастал. Кира сидела, опустив голову, разглядывая небольшое пятнышко на паркете. Ее душу корежило, хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать визгливые голоса женщин и жирный смех мужчин, но она сидела, сложив руки на коленях, не поднимая глаз, и ждала. Ждала, окончание аукциона. Наконец, последний зайчик был продан, в заде погас свет, вкатили торт, на котором горели свечи. Кира заиграла, гости в зале подхватили: "С днем рождения! С Днем рождения Артур Яковлевич!... Поздравляем любя!..." Качевский под аплодисменты задул свечи, поднял руки, призывая к тишине.
- Я обращаюсь к прекрасной половине, к нашим женщинам! - Он сделал паузу. - Маленький сюрприз! В торте заложена... - На какое-то мгновение, совсем на краткий миг, Кире вдруг показалось, что он сейчас произнесет слово "бомба"! И эта разноцветная толпа, бросится к выходу, давясь, и топча друг друга... - Коробочка с бриллиантом огранки "маркиза"! Счастливица получит ни много, ни мало, - один карат!
Качевский отступил от торта, давая возможность подойти гостям. Дамы устремились с тарелками к торту. Наиболее нетерпеливые, отбросив манеры, запустили по локоть руки в торт, ковыряясь в бисквите, размазывая крем и взбитые сливки. Радикально поступила упитанная дама, которая купила зайчика за сто тридцать долларов. Она с ловкостью обезьяны выгребала целые куски торта и, смяв в ладонях, разбрасывала ошметки по сторонам. Ее примеру последовали другие дамы. Началась настоящая свалка. Кира перевела взгляд на Качевского. Тот сидел за своим столиком, невозмутимо потягивая маленькими глоточками коньяк, но она могла поклясться, что в уголках его рта спряталась усмешка.
- Ах! - раздался разочарованный возглас толпы.
Дама в шелках оказалась проворней всех. С торжествующим видом она держала в руках коробку, всю измазанную кремом. Остальные дамы стояли поодаль, выдавливая на кислых лицах улыбки. Киру разобрал смех. Она прижала ладонь ко рту, чтобы не расхохотаться, и почти бегом вышла из гостиной. Оказавшись в коридоре, изнемогая от смеха, упала на колени, ее скрутило от боли в паху, но она хохотала и хохотала, не в силах остановиться. В таком положении, ее и застала домоправительница Анне.