Серсея думала. Она долго размышляла ― после всего, что случилось, после тех сомнений, что поселились в её душе, имеет ли право она сделать то, что ей хотелось? Она должна была получить точный ответ на терзающий её вопрос. И только один человек мог ей это дать. Но снова ― имела ли она право?
Было уже поздно. Екатерина, так и не сумев убедить дочь пообедать, уже удалилась в свои покои, да и весь дворец, казалось, кроме редких слуг погрузился в сон. Серсея крепче сжала на своих плечах подаренную Франциском шаль, после чего развернулась и вошла в комнату.
― Камила, ― тихо позвала она, и служанка, копошившаяся около камина, показательно поправляя безделушки (хотя могла просто спокойно сидеть за столом и читать), с готовностью посмотрела на светловолосую девушку.
― Ваша Светлость?
― Королева и король уже спят?
― Да, Ваша Светлость, ― как заведённая, ответила Камила.
― Хорошо, ― принцесса снова уставилась на балкон, смотря на то, как медленно темнеет мир за окном. Заветные слова чуть не сорвались с губ, но девушка решила немного подождать, чтобы дворец точно заснул. Или хотя бы у её решения было минимально свидетелей.
― Леди Серсея… ― неожиданно подала голос Камила. Принцесса вопросительно что-то промычала, давая служанке разрешение продолжить. ― Вы сегодня совсем не ели. Вам надо поужинать.
― Я не голодна, ― покачала головой принцесса, и тут в комнату внезапно постучались. Практически бесшумно, что удивительно для мужчины его роста и комплекции, Нострадамус вошёл в комнату. Камилла тут же зло зашипела, и Серсея поняла причину её недовольства: прорицатель зашёл без разрешения, и принцесса была одета всего лишь в белую сорочку на тонких кружевных лямках, длинную, но с глубоким декольте и кружевами по нём. Единственное, что более-менее скрашивало откровенный образ принцессы ― голубая шаль, которую Серсея поспешила запахнуть на груди лёгким движением. Наверное, она казалась ему красивой ― в такой одежде, с золотистыми, гладко расчесанными волосами, внимательными зелеными глазами. Настоящая принцесса.
― Леди Серсея, доброй ночи, ― склонил голову прорицатель. ― Я принёс кое-какие травы, которые должны будут помочь Вам заснуть.
Серсея слабо улыбнулась: вот только что она думала послать за прорицателем, как он сам пришел к ней. Девушка приглашающее кивнула на свой стол, давая Нострадамусу понять, что свои «колдовские варева», как их называл отец, он может разложить там. Прорицатель кивнул, но тут ему в спину донёсся недовольный голос Камила:
― Она ничего не ест. Отказывается от любой еды.
Серсея устало закатила глаза и бросила недовольный взгляд на Камилу, но в ответ встретила полный упрямства взгляд. Главная фрейлина всегда действовала в интересах своей госпожи, не думая о том, будет ли сама Серсея этим довольна или же нет.
Нострадамус перевел на неё мягкий, ласковый взгляд.
― Миледи, Вы должны поесть хоть что-то. Вам будет легче…
― Я не голодна, и прошу Вас, хватит об этом, ― жёстко прервала Серсея. Она вовсе не собиралась злиться, последние дни поселили в ней странную умиротворенность, которую было сложно ощутить, будучи не последним человеком при французском дворе. Екатерина всегда говорила, что жить принцессой, принцем, королём или королевой не просто. Надо идти на многие жертвы, и твоя человечность, твоя совесть и сострадательность первыми приносятся в жертвы.
Поэтому Серсея хотела сохранить это чувство спокойствия на более долгий срок. Но ядовитая натура королевской кобры вырывалась вперед, насытившись теплом, и более не желая сдерживаться. Французский двор не только говорил о том, что она пережила, но и о том, как это на ней отразилось. Принцессе стоило побыстрее прийти в себя и напомнить, кем она являлась.
Но злиться на Нострадамуса было ещё невозможно и по той причине, что она была обязана ему. И хотела вернуть долг поскорее.
Прорицатель, казалось, уловил её настроение. Он посмотрел на Камилу и спокойно приказал:
― Велите приготовить ужин на двух персон. Я поужинаю с миледи.
Фрейлина быстро кивнула и вышла за дверь, надеясь, что принцесса не успеет остановиться. Серсея раздражённо фыркнула, посмотрев на Нострадамуса, который снова начал копошиться в своих травах.
― Я не…
― Вы должны, ― жёстко прервал мужчина так и не закончившийся протест. Его карие глаза пригвоздили Серсею к месту. Кобра внутри раздраженно поднялась ― ей не нравилась внезапно открытая в Нострадамусе чисто мужская сила, которая из покон веков заставляла женщин покоряться своим отцам, братьям и мужьям. Не нравилось и то, что Серсея, пусть и вспыхнув изнутри, пришлось холодно процедить:
― Хорошо.
Пришлось напомнить себе, что ссориться не хотелось. И что Генрих при ней сказал о том, что если принцесса не пойдет на быструю поправку или будет слабеть и чахнуть, отвечать за это Нострадамусу. Подставлять так много сделавшего для неё прорицателя тоже не хотелось, и королевская кобра в очередной раз напомнила себе о том, что она хотела поговорить ещё до того, как мужчина пришёл к ней сам.
Глубоко вздохнув, поняв, что больше может не решиться, она плотнее закуталась в голубую шаль и, бесшумно ступая по теплому полу, подошла к Нострадамусу. Желая проверить свои небольшие идеи, которые появились еще там, в том ужасном доме, она положила руку ему на плечо, и мужчина перевел на неё вопросительный взгляд. Конечно, Серсея отметила, что Нострадамус слабо вздрогнул, и если бы королевская кобра не хотела этого увидеть, она бы не заметила. Хладнокровное существо внутри неё довольно свернулось, получив подтверждение своей правоте.
— Вы сказали, что я лишусь невинности без собственного желания, ― хрипло и тихо напомнила она, рефлекторно сжав пальцы на чёрной рубашке Нострадамуса. ― Вы это имели в виду? Или меня попытаются изнасиловать снова?
— Я видел два варианта развития событий, ― аккуратно сказал Нострадамус, внимательно вглядываясь в её лицо, будто стараясь понять, как она отреагирует. ― И назвал Вам самый неугодный, надеясь, что будущее, о котором знают, не исполнится.
— Так и было. Я вспомнила Вас… ― растерянно пробормотала девушка, действительно в последний момент вспоминая слова предсказателя, и ту ярость, что они породили. Ярость и нежелание идти на поводу у судьбы. Возможно, это её спасло. ― Ваши слова дали мне сил бороться, когда я почти сдалась. Спасибо Вам.
Нострадамус улыбнулся ей, положил руку на её собственную и ободряюще сжал.
— Я рад, что мое пророчество не сбылось.
Тут в дверь постучались, и Серсея отошла. Нострадамус поставил на прикроватную тумбочку деревянную чашку с тем самым отваром и дал краткую справку, как принимать. Несколько слуг, под руководством Камилы, быстро накрыли стол со скромным поздним завтраком. Потом они так же быстро вышли, и Серсея, заметив, как колеблется Камила, кивком головы отослала её прочь. Фрейлина недовольно засопела, но открыто пойти против приказа уже не могла. Поэтому, поклонившись, она вышла из комнаты. Серсея знала, что Камила останется за дверью и проследит, чтобы дольше положенного Нострадамус с принцессой не оставался.
— Мне сказали, что меня нашли с Вашей помощью, ― сказала Серсея, направляясь за стол.
— Преувеличение. Франциск и король Генрих сделали куда больше, ― заметил Нострадамус, тоже присаживаясь напротив принцессы. Стол был небольшим, но за ним свободно могли поместиться четверо людей. Иногда тут трапезничали король с королевой и два старших наследника ― Франциск и Серсея, если же семья Валуа хотела собраться вместе, что с каждым годом было явлением редким. Выбирались либо официальный главный зал, либо малые гостиные.
Пару минут они ели молча, принцесса вяло ковырялась в своей тарелке, но не столько от нежелания трапезничать, сколько от раздирающих её противоречивых дум.
— Но тот, кто спас меня… ― снова попыталась возразить Серсея, но Нострадамус перебил её.
— Вы сами.
— И Вы. Вы отрубили руку человеку, который пытался взять меня силой, потом воткнули в него меч. Екатерина сказала, что Вы отказались от награды, ― девушка вздохнула и испытывавше посмотрела на прорицателя. ― Быть может, Вы примите её от меня? Я прошу Вас. Есть ли у Вас желание, которое могу исполнить как личную благодарность? Быть может, Вы что-то хотите?
Нострадамус посмотрел на неё ― как-то странно, таким взглядом, которому Серсея не могла найти определение, понять его значение.
Он выглядел печальным. Серсея никогда не видела его таким.
— Я хочу то, что Вы дать мне, к сожалению, не в силах, ― сказал он тихо, но Серсея отчётливо услышала каждое слово. Голос его был сух и лишён чувств.
Она попыталась улыбнуться, но вышло не очень.
— Что же это? Каково Ваше желание, что Королевская кобра, любимица королевы Медичи не может его исполнить? ― Нострадамус молчал. Принцесса тяжело вздохнула. ― Хорошо, в любом случае, знайте, что я буду ждать его. Обратитесь ко мне с любой просьбой или проблемой.
— Я благодарю Вас, ― сказал Нострадамус и поднялся. Видимо, оставаться в комнате он больше не хотел. Серсея заметила, каким усталым он выглядел, наверное, непросто было кружиться вокруг неё все эти дни, практически без сна и продыху.
― Извините, что попросила прийти Вас так поздно.
― Ничего, миледи, ― улыбнулся мужчина. ― Я понимаю, что Вами двигало.
— Скажите… ― Серсея сделала робкий, почти неуверенный шаг вперед и замерла на расстоянии вытянутой руки от мужчины. ― Как теперь я перестану быть девушкой?
Прорицатель молчал какое-то время, а потом тихо произнёс:
— Это будет человек, который Вас безмерно любит. С ним Вы потеряете невинность. Это тот самый человек, за которого Вы выйдете замуж. Это не насилие, это Ваша первая брачная ночь. Он любит Вас.
— А я его?
— Этого я не вижу, простите.
— Спасибо, ― Серсея улыбнулась, а Нострадамус вновь отметил, каким прекрасным становилось её лицо в такие моменты. Зелёные глаза сверкали ещё ярче, без того изящные черты смягчались ещё больше, и в сочетании с белокурыми волосами это делало её похожую на настоящего ангела.
Она отошла от мужчины, подошла к своему столу и извлекла из шкатулки брошку в виде золотой кобры, украшенную зелёными маленькими изумрудами.
― Возьмите.
― Не стоит…
― Возьмите, ― жёстко повторила Серсея, а потом сама взяла руку Нострадамуса и вложила в неё брошь. ― Это мой личный символ, я хочу отдать его Вам, потому что Вы спасли меня. Не отказывайтесь.
Прорицатель какое-то время рассматривал золотое украшение, а потом взял руку Серсеи и прикоснулся к ней лёгким, благодарственным поцелуем.
― Благодарю Вас. Я буду носить его у сердца.
Нострадамус вышел, коротко улыбнувшись ей на прощание. Серсея же была теперь уверенна не только в том, что её больше не изнасилуют. В эту ночь она как никогда ясно осознала ― Нострадамус был в неё влюблен.
========== десять. серсея, девочка, что случилось ==========
Серсея ещё никого не любила. Или наоборот ― она любила отца и мать, любила братьев и сестёр, но никогда прежде не любила ни одного мужчину. Собранная и знающая чего хочет от жизни принцесса не хотела в кого-то влюбляться. У неё было слишком много примеров того, как любовь разрушает человека ― Екатерина, Франциск, Себастьян… Она считала, что Генрих выдаст её за какого-нибудь вельможу, чтобы скрепить союз между семьями. Конечно, как бастард она не могла выйти за короля как Елизавета, но вполне могла стать женой политика или какого-нибудь другого не последнего человека во Франции или в любой другой дружественной стране.
Но Нострадамус… Чёрт возьми, Серсея до сих пор не могла понять, что это такое было?
Она не могла даже быть уверенной, что прорицатель действительно к ней что-то испытывает, его забота могла быть продиктована его врачебными обязанностями, он мог как слуга заботиться о принцессе, и всё же… всё же!
Серсея даже не представляла, что с этим можно сделать, как ей себя вести дальше. Она была многим обязана Нострадамусу ― своей жизнью, своим здоровьем, моральным и физическим.
Желая немного успокоиться, Серсея направилась на конюшню. Но, вопреки ожиданиям, там случилось нечто, что окончательно выбилось её из головы. Именно это было причиной того, что утром после завтрака принцесса оказалась около дверей комнаты своего отца.
Страж, послушно склонившись, скрылся за дверью королевских покоев. Серсея стояла, судорожно вытирая слёзы с глаз, но чем больше она пыталась справиться со слезами, тем быстрее они текли из её глаз. Камила, вся бледная и испуганная, стояла позади и лишь зло сверкала глазами в оставшегося стражника, чтобы тот перестал бросать на принцессу непонимающий, сочувствующий взгляд.
Второй страж вернулся и сдержанно пригласил принцессу войти. Серсея влетела в комнату отца, радуясь, что с Генрихом не было его любовниц, и совершенно не задумываясь о том, как она выглядит. А выглядела девушка наверняка не лучшим образом ― зарёванная, с покрасневшими от слёз глазами, но бледная и испуганная, судорожно сжимающая подол своего платья.
― Отец, ― пробормотала она неуверенно, слегка поклонившись. Серсея уже пожалела, что пришла сюда. Принцесса никогда ничего не требовала от Генриха и редко жаловалась на свои проблемы. Но ведь… Ведь то, что она увидела — было не только её проблемой, верно?
Увидев заплаканное лицо дочери, король стремительно выпрямился.
― Серсея, девочка, что случилось? ― он называл её «девочкой» только в особые моменты прилива отцовской нежности.
― Мой конь… Агнус. Ночью кто-то… ― тут Серсея снова сорвалась на плач и не смогла продолжить фразу. Генрих мгновенно оказался рядом, обнял Серсею, прижав её к своей груди, и громко окликнул стражу.
― Где фрейлины? ― сурово спросил он, и в комнату тут же впихнули испуганную, бледную Камилу. ― Что произошло с моей дочерью? Почему она плачет?
Камила сама выглядела не лучше, но отвешенный ею поклон был безупречен.
― Мы сегодня хотели прогуляться верхом с Её Светлостью, ― начала фрейлина дрожащим голосом. ― Пришли в конюшню, однако… Конь миледи был обезглавлен, ― выдав последнюю фразу, она зажмурилась, будто её убьют прямо сейчас, на месте.
В покоях было тихо.
― Что значит обезглавлен? ― плохо сдерживая ярость, спросил Генрих. Это было немыслимо ― пробраться в королевскую конюшню и убить не просто какую-то лошадь, а коня принцессы, любимой дочери короля, его подарок.
Серсея коротко всхлипнула и отстранилась от отца.
― Ему отрубили голову и подвесили на потолок, ― рассказала Серсея, хотя слёзы продолжали течь по опухшему лицу. ― Мы пришли, её как раз снимали. А на дверях его был нарисован знак еретиков.
― Еретики в моём доме? ― загремел Генрих так, что Камила подпрыгнула на месте, и даже Серсея вздрогнула. Она отстранилась, и король стремительно метнулся вперёд. ― Найдите этих неверных и приведите ко мне, я сам их казню!
Стражи послушно выбежали из комнаты. Генрих вцепился себе в голову, широким шагом измерил комнату, а потом посмотрел на дочь.
― Иди к себе, Серсея, ― но тут же помотал головой. ― Нет, пусть лучше Нострадамус даст тебе успокоительное. Мы поймаем этих ублюдков, и их головы украсят пики дворца! ― с каждым словом Генрих ярился всё больше. Он метался, словно зверь в клетке. Бросив на дочь полный боли взгляд, король поцеловал её в лоб и направился к выходу. Серсея, не имея вариантов, направилась за ним, без желания оставаться в комнате короля.
Особенно в комнате, где имя её отца на инициалах переплеталось с именем Дианы.
К Нострадамусу она пошла не сразу. Во-первых, она все ещё не знала, как вести себя с ним, что делать с теми чувствами, которые он ― по мнению Серсеи ― испытывал к ней. Нострадамус… Наверное, он всё-таки был ей кем-то вроде друга, особенно теперь, и ранить его чувства не хотелось, но…
Серсея никогда никого не любила. Она знала, как любить семью, но как любить мужчину? Что она должна была делать? Возможно, она сама дала ему повод влюбиться в неё ― тот поцелуй, которого принцесса хотела. Ей двигало нечто, заставившее в тот раз поцеловать прорицателя, её легкий флирт, который всё-таки был. Она знала, что иногда дети могут влюбляться во взрослых, которые их окружают, а Нострадамус был с Серсеей все её детство. Она считала нормальным держать его при себе, даже если иногда он внушал ей нечто, похожее на страх.