Единственное решение, которое смогла принять Серсея ― Екатерина ни о чём не должна была знать. Приёмной матери хватало беспокойства и за родного старшего сына, золотого первенца, так зачем переживать ещё и за приёмную дочь? Приняв такое решение, Серсея постаралась спокойно рассудить ― теперь она знала об опасности, а, как говорил ещё её дедушка: «предупреждён — значит вооружён». Королева Франции была уверена, что смерти Франциска можно избежать, неужели Серсея не справится с изнасилованием? Не сможет это предотвратить?
А ещё одна причина… Хорошо, королевская кобра никогда бы этого не признала, но ей просто было стыдно перед Нострадамусом. Вообще, Серсея топила в себе такое чувство как стыд, и Екатерина с Генрихом ей в этом активно помогали ― всегда учили, что если ты что-то сделал и жалеешь об этом, то никому этого не показывай. Исправь ошибку, если она того стоит, а если нет ― то забудь о ней и заставь забыть других.
Нострадамус был добр к ней. Он терпел её капризы в детстве, терпел её сейчас, помогал и оберегал, был вежлив, неизменно оказывался рядом, чтобы помочь… И всё-таки она не знала, стоит извиняться или нет? С одной стороны, конечно, стоило ― прорицатель дал ей важный, возможной очень важный совет, от которого зависела её дальнейшая честь. Конечно, пожелай она сделать вид, что ничего не было, он пойдет ей навстречу ― будет так же мил, приветлив и вежлив.
Конечно, принцесса могла бы так сделать, и та часть, которая принадлежала её отцу Генриху, шептала, что так и надо было ― Серсея, пусть и не полностью, но была королевской крови. Разве пристало ей извиняться перед простым прорицателем?
Но другая её часть ― в большей степени относившаяся к Екатерине ― говорила, что стоит извиниться. Это не умолит гордости Серсеи, а наоборот ― сделает ей честь. Особенно, если девушка сама ощущала себя виноватой и хотела попросить прощение.
Именно в таких раздумьях принцесса брела по коридору дворца. Служанок она предпочла оставить в комнате, поскольку хотелось прогуляться в одиночестве, ещё раз всё обдумать и принять решение. Кроме того, её мысли перескакивали на нечто другое, о чём она хотела попросить уже Екатерину и девушка не знала ― сделать это до или после разговора с Нострадамусом, который должен был состояться.
С этими мыслями она направлялась в сад, надеясь, что свежий воздух расставит всё по местам и поможет проветрить голову. Ещё она надеялась, что в течение дня ей никто не подкинет новых проблем, но, кажется, она ошиблась.
— Серсея!
Принцесса недоумённо обернулась, услышав оклик младшего брата. Очаровательно улыбаясь той самой мальчишеской улыбкой, которая покоряла всех придворных дам, к сестре спешил Франциск. Он раскраснелся, будто от быстрого бега, от улыбки на щеках были ямочки, а золотистые локоны, унаследованные от их матери, были в небольшом беспорядке.
— Франциск, ― поприветствовала Серсея, невольно улыбаясь такому ребяческому, но внутри всё неприятно дернулось. Что-то было не так, она это чувствовала.
— Я искал тебя, ― улыбнулся брат, беря сестру за локоть и отводя в сторону, чтобы они не мешались в середине разговора. ― Ты идёшь гулять? Я составляю тебе компанию?
— Судя по началу разговора, тебе что-то надо. Ты заискиваешь как наша мать, Франциск, ― легко пожурила она. Екатерина любила начинать издалека, когда хотела получить что-то, что могло не понравиться тому, кого она просит. Серсея знала все её уловки, сама использовала их довольно часто, поэтому у других людей отличала моментально. ― Так что?
— Да, прости, ― Франциск улыбнулся, в этот раз ― виновато, но не было похоже, что брат действительно раскаивался. Может, просьба не была такой страшной, какая-нибудь сущая ерунда. ― Я хотел бы попросить тебя об услуге.
— Я не могу ответить, пока ты мне не скажешь всю суть, ― терпеливо повторила Серсея.
Франциск оглянулся, и это насторожило Серсею ― что это была за просьба, если надо следить за тем, чтобы её никто не услышал? Что такое случилось?
— Ты не могла бы спросить у Нострадамуса про Томаши? ― внезапно шепнул дофин, и принцесса удивлённо распахнула глаза. ― Узнать, может, есть какие-то тайны, которые он скрывает. В общем, что-то, что…
— Не позволило бы Марии выйти за него?
— Просто спроси. Вы хорошо с ним общаетесь, вас часто видят вместе, — сказал Франциск, и двоякий подтекст в этой фразе Серсея не могла не заметить. Франциск в этом был похож на мать: когда его загоняли хоть в малейшую ловушку или показывали, что видят насквозь, он стремился ответить тем же, защищаясь, как маленький ребёнок. Серсея уколола его Марией, а он её — Нострадамусом, хотя казалось бы… Причём тут прорицатель?
— Я подумаю, что может сделать, — холодно ответила Серсея, потеряв хорошее расположение духа. Она тоже не любила ловушки. — А теперь извини, я хочу прогуляться.
И быстрым шагом направилась в сад. Франциск не стал навязывать ей свою компанию.
И что это было? Отказ на её просьбу о том, что лишних проблем ей не надо? Или намёк, толчок к разговору с Нострадамусом? Серсея не знала ― она быстро и красиво пронеслась мимо слуг, оказываясь на ступеньках двора, которые вели в сад. Девушка глубоко вдохнула, вспоминая надежды, возложенные на свежий воздух, но голову это не прочистило ― напротив, ветер принёс ей чужой, мужской смех. Она прищурилась, спускаясь вниз по ступенькам, вся напряглась, как львица на охоте ― Томаш был здесь, стрелял по мишеням вместе со своим другом-слугой и над чем-то громко смеялся.
Серсея вздохнула и посмотрела на небо. Господь сегодня явно отвёл от неё свой взгляд ― или, напротив, наблюдал очень внимательно. Поэтому, растянув губы в самой красивой, соблазнительной улыбке и плавно покачивая бёдрами, принцесса направилась к португальскому наследнику.
***
Постучав в дверь, она и в этот раз не дожидалась, пока ей разрешат войти. Не обращая внимание на недовольно топтавшуюся около двери Камилу, Серсея плотно закрыла дверь и посмотрела на обитателя комнаты:
― Нострадамус, ― поприветствовала она.
Мужчина не выглядел удивлённым. Он оторвался от какой-то жидкости, которая бурлила над небольшим огоньком, и почтительно склонил голову.
― Леди Серсея.
Девушка поджала губы и поправила собранные на затылке волосы. Губы сами собой растянулись в виноватой улыбке. Она подошла ближе и, посмотрев прямо в глаза мужчины, чётко произнесла, вкладывая в слова всю искренность, что в ней была:
― Я хотела бы извиниться за ту пощёчину. Вы сделали мне важное предсказание, а я повела себя как девица недостойного происхождения.
Нострадамус мягко улыбнулся ей. В его глазах не было ни капли недовольства:
― Вам не стоит извиняться, я понимаю, Вашу обиду и Ваш страх, ― он снял колбочку с огня, перелил содержимое в другое и слегка взболтал. Удовлетворённо кивнув, мужчина снова посмотрел на принцессу. ― Вы хотели спросить меня о чём-то ещё.
Это не было вопросом ― Нострадамус знал, и Серсея ощутила лёгкое смущение. Выходило, будто она извинилась только ради того, чтобы что-то получить. Девушка внимательно взглянула на прорицателя, и, признаться честно, удивилась ― мужчина не выглядел недовольным. Он будто даже был рад, что Серсея пришла к нему, какое бы дело её не привело.
― Франциск переживает за Марию из-за Томаша, ― прямо и честно сказала Серсея. ― Он подослал меня, чтобы я выведала у вас какие-то тайны про него. Всё, что можете сказать.
Нострадамус задумался, и Серсея его поняла. С одной стороны ― он, кажется, искренне хотел помочь принцессе, однако не мог забыть, благодаря кому находится при французском дворе.
― Королева Екатерина сделает всё, чтобы Мария уехала, ― аккуратно заметил Нострадамус. ― И если Франциск будет уверен, что ей ничего не угрожает, этот отъезд произойдёт быстрее.
Змеиная усмешка исказила девичьи губы. Её глаза сверкнули ― как у кобры перед броском.
― Скажите мне правду, а я придумаю, что сказать брату, будьте уверены.
Нострадамус вздохнул. Он не мог отказаться, когда принцесса что-то просила. Кроме того, мужчина знал, что Серсея больше всего любит Екатерину, предана ей, как самой себе. Поэтому, умная и изворотливая, она любую информацию могла использовать на пользу себе, на пользу Екатерине. Кроме того, Серсею тоже волновало будущее Франциска, вряд ли ей понравилась мысль, что из-за королевы Шотландии, её брат-близнец, который таковым не являлся по крови, но был по судьбе, может погибнуть.
Поэтому прорицатель сдался.
― Хорошо. Мне понадобятся…
― Его волосы, ― Серсея положила на стол носовой платок и развернула его; на красивой шёлковой ткани лежала прядь коротких, тёмно-каштановых волос. Увидев замешательство на лице Нострадамуса, Серсея весело рассмеялась и игриво подмигнула. ― Не спрашивайте, как я их достала.
Мужчина кивнул. Он не любил вызывать видения. Самым простым и болезненным способом было вернуться к источнику, из которого шёл его дар ― то есть, оказаться близко к смерти. Чаще всего, Нострадамус затягивал петлю на своей шее и думал о том, что хотел увидеть. Но этот способ явно не пришёлся бы по душе Серсее, да и на объяснение ушло бы время.
Поэтому Нострадамус прибегнул ко второму способу ― искусственное удушение с помощью трав. Травы, которые провидец мешал, в своём единении давали резкий, удушающий запах, к которому чувствителен был только Нострадамус. Аромат вызывал мимолётное лишение сознания, в котором он бы смог увидеть что-то, что заинтересовало бы Серсею.
Серсея не мешалась; она стояла чуть в стороне, с интересом глядя на то, как быстро работает мужчина. Нострадамус был способен отмеривать, взвешивать и растирать, смешивать даже самые крошечные дозы различных веществ. Уверенные, сильные пальцы прорицателя ловко справлялись с десятками бутылочек, коробочек и сосудов.
Он смешивал самые тяжёлые, пахучие ароматы, в определённых количествах закидывая их в небольшую плошку, под которой горел пока что слабый огонёк. Мускус и белая амбра, создававшие едва уловимый солоноватый запах, запах деревьев, земли и кожи. Уже от этого аромата у Серсеи начала кружиться голова, и она присела чуть поодаль. Потом в ход пошли другие травы ― гвоздика, ладан, пачули, тубероза… В какой-то момент, помешивая сухие травы, Нострадамус кинул быстрый взгляд на притихшую Серсею.
― Мне нужны лилии. Они в ящике справа от вас, ― и он неопределённо махнул рукой в сторону большого комода из тёмного дерева.
Серсея встала и посмотрела на комод. Она выдвинула один из них и нашла там несколько мешочков из плотной ткани, к которым были прицеплены бумажки, на которых резким росчерком явной мужской рукой были выведены названия содержимого. Немного пошевелив их, девушка нашла искомое, и извлекла мешочек с лилиями с соответствующим цветком на нём.
Она собиралась положить мешочек на стол и отойти, уж больно сильным был запах, но засмотрелась на то, как кипели травы. Вода, в которой они растворились, на вид стала тягучей и густой, как смола, и хотя запах был неприятным, принцессе стало интересно, какова эта смесь на ощупь.
Нострадамус повернулся обратно, но, не ожидая, что Серсея останется на месте, неудачливо наткнулся на неё боком. Серсея, почувствовав толчок, развернулась и сделала шаг назад, неприятно столкнувшись со столом. Нострадамус развернулся, сверху-вниз глядя на принцессу, и девушка даже не сразу осознала, как непозволительно близко оказался прорицатель.
Серсея открыла рот и сказала прежде, чем успела подумать:
― Вы много делаете для меня в последнее время, а я ничем Вам не отплатила.
Нострадамус внимательно взглянул на неё.
― Мне не нужна плата от Вас, ― слегка хрипло произнёс мужчина, и в голову Серсеи внезапно пришла идея. Она пронзила её, будто молния, и девушка уже не могла думать о чём-то другом.
― И всё же… Я могу дать Вам то, что больше нет ни у кого во Франции.
― И что же это?
Серсея усмехнулась. Уже знакомая, лукавая усмешка змеёй изогнулась на пухлых губах королевской кобры. Серсея любила делать что-то выходящее из простых рамок приличия, но позволяла себе это крайне редко. Её родителям хватало проблем от других детей, чтобы незаконнорождённая Серсея доставляла ещё и свои или, более того, стала объектом грязных слухов.
У стен есть уши, у всего в замке есть глаза, и Серсея это помнила. Но она просто хотела, и было только это необъяснимое… Серсея коротко и нежно коснулась губ Нострадамуса и отступила.
― Мой первый поцелуй, ― усмехнувшись, сказала Серсея. Этот взгляд заставляет дрогнуть сердце, и становится так трудно дышать… Но Нострадамус сдерживает себя, как сдерживал всегда, и Серсея ничего не заметила. ― Этого нет ни у кого во Франции.
Серсея улыбнулась и снова безотчетно потянулась к его губам… Принцесса целовала медленно, чувственно, завораживающе. Девушка осторожно обняла его, скользнула ладонями по сильным, рельефным плечам, пропустила пряди тёмных волос между пальцев, погладила подбородок. Нострадамус не делал ничего особенного ― осторожно гладил Серсею по спине вдоль позвоночника, обхватывал ладонями её лицо и поглаживал скулы, пробежался пальцами по шее, взял за плечи и потянул на себя, заставляя прижаться так близко к нему, насколько это было возможно.
Серсея отстранилась и усмехнулась, глядя на прикрытые глаза мужчины, на исказившее от острого удовольствия лицо, и ласково погладила Нострадамуса по щеке, кокетливо поцеловав в щёку.
― Продолжим? ― спросила она.
Как будто ничего и не было.
После слишком хорошей встречи у Нострадамуса, Серсея, находясь в небывало приподнятом настроении, отправилась на поиски брата. Первым делом она пошла в тронный зал, и, к своему большому облегчению, сразу же нашла там субъект недолгого розыска. Франциск о чём-то говорил с матерью, которая слушала его с лёгкой полуулыбкой. Серсея глубоко вздохнула, постаравшись придать себе чуть менее довольный вид, и прошествовала к брату с матерью.
Франциск сразу же обратил внимание на её появление и, прервав разговор с матерью, спросил:
— Ты спросила Нострадамуса?
Екатерина перевела удивлённый, непонимающий взгляд на дочь.
— О чём?
— О Томаши, — с каким-то торжеством произнёс Франциск, глядя на мать, как победитель. — Что он сказал? Томаш опасен для Марии?
Глаза Екатерины сверкнули беспокойством. Она посмотрела на дочь, но та внезапно спокойно улыбнулась:
— Нет, вовсе нет. Он жёсткий и сильный мужчина, — не изменив ни позы, ни выражения лица соврала принцесса. Серсея специально сделала акцент на последнем слове, наблюдая, как вся бравада сходит с брата. — Он будет любить Марию, в Португалии она окажется в безопасности, как и её страна.
Губы Екатерины дрогнули в улыбке. Она понимала, что Серсея врёт ― знала эти мельчайшие изменения в её голосе, но Франциск не мог похвастаться таким же знанием своей сестры. Поэтому для него её слова, даже если и не были весомыми для принятия окончательного решения, стали маленьким проигрышем.
— Спасибо, сестра, ― сухо кинул Франциск и, кивнув матери и Серсее, вышел из зала. Девушка проводила его едва заметным виноватым взглядом, но тут же быстро с собой справилась. Лгать брату не хотелось, да он мог и не поверить в ложь. Но их с матерью личные дела ― в число которых так же входило спасение дофина Франции от преждевременной кончины из-за союза с Марией ― его не касались, и он никогда не проявлял к ним особого интереса. Серсее и Екатерине хотелось, чтобы это осталось неизменным.
Королева Франции взяла воспитанницу под руку и провела к небольшим диванчикам. Присев на один из них, Екатерина протянула воспитаннице бокал с вином.
— Что на самом деле сказал Нострадамус? ― спросила Медичи, пригубив напиток.
— Мария не выйдет замуж за Португальского принца, ― честно призналась Серсея, вспоминая всё, что ей сказал Нострадамус. ― Он жесток, двуличен, немного даже аморален, ― Серсея отпила вина, а потом виновато улыбнулась и сказала: ― Я хотела бы ненадолго отлучиться из дворца. Сказали, что приехал один венецианский ювелир, который делает прекрасные украшения. Хочу лично взглянуть.
— Главное возьми стражу, ― отрешённо согласилась Екатерина, видимо, уже не столько слушая Серсею, сколько обдумывая, как использовать полученную от приёмной дочери информацию.
— Нострадамус поедет со мной. Учитывая, как много раз он спасал меня в последнее время, его присутствие не будет лишним, ― быстро проговорила Серсея, допивая вино.