Свободна! Выйдя из аудитории, Ева вздохнула так же глубоко, но на этот раз — радостно. И ещё раз, и ещё. Всё сошло с рук! Жить нечестно оказалось проще, чем представлялось. Никто не обращал на неё внимания, на затерявшуюся в череде зажатых девочек, стремящихся куда-то поступить. Вернее, поступить хоть куда-то. Внимание уделялось сумкам, мобильникам, бутылкам — но с этим у Евы всё было в порядке.
Вытащить бумажку со спины ей помог случай. Все три экзаменатора столпились вокруг абитуриентки в другом конце зала и минут пять топтались, не зная, что предпринять. Времени хватило, чтобы Ева, всё же с замиранием сердца, облегчила свою спинку.
Объектом, отвлёкшим от неё внимание, послужил небольшой, аккуратный, но тем не менее недозволенный рюкзачок за спиной девушки. Вещи такой вместимости полагалось складывать на столе у входа. Первый заметивший хотел сделать строгое замечание, но вместо этого оторопел с открытым ртом. Потом спешно позвал остальных, те его удивление охотно разделили.
Дело в том, что лямок, которые можно было бы скинуть с плеч, не было. Как же рюкзачок держался на спине? На его хозяйке была полупрозрачная (а то какая же ещё!) блузка на кокетке. Нижний край этой кокетки был подпорот, немного напоминая задний верх плаща, прикрывающий сетку для вентиляции. Никакой сетки, разумеется, под кокеткой не было, а в прорезь ныряли короткие ремешки, отходящие от рюкзака сверху. По бокам его поддерживали ремешки, уходящие в петельные отверстия в боковых швах блузки, чья полупрозрачность ясно показывала, что ремешки рюкзака и лямки бюстгальтера составляют единое целое. Рюкзачок висел на задней планке высовывающегося из-под блузки лифчика!
Ни фига себе! Главное, снаружи не виднелось никаких пряжек-застёжек доя отстёгивания недозволки. Может, что-то такое и было, но — под блузкой, надо ведь каким-то макаром эту конструкцию надевать, но ведь блузку на глазах у всех не сымешь. Вообще, создавалось впечатление, что обряжалась девица с посторонней помощью и сейчас сама ничего не сделает.
Абитуриентка сидела без стеснения, улыбалась в воздух, успешно делая вид, что не понимает, из-за чего весь сыр-бор. Ну, есть у неё карманчик на спине, ну так что же? Топчутся чего-то, на её соседку ноль внимания, а у той, между прочим, шпаргалка на тампоне мелким шрифтом напечатана, а тампон на резинке под мини-юбочкой. При малейшей опасности — щёлк! — и нет ничего. Поди подступись! А можно и не при малейшей, пусть дежурный хоть вплотную подходит, всё равно не решится сунутся туда, куда соизволит упрыгнуть крамола.
А это ещё что такое?
Ягодицы сидящей высовывались из низких джинсов вплоть до ложбинки, и вот эта-то щель была… зашита толстыми бечёвочного вида нитками, даже запёкшаяся кровь на выходе ниток из кожи видна. Пирсинг? Докуда?
Нет, конечно, это такая скотчевая нашлёпка. Но эффект потрясающий. Гладкая, она способствует выскальзыванию плоти из джинсов как можно сильнее и вместе с тем отпугивает мужские взгляды. Может, у неё и впереди всё зашито-прошнутровано, поди просеки.
Дежурные смотрели на хозяйку рюкзачка-лифчика. Заартачится ли она в ответ на замечание или начнёт покорно разнагишаться — оба варианта хуже. И здравый смысл подсказал: оригиналку не трогать, разве что приглядывать за ней поплотнее. В конце концов, пришитый к лифчику рюкзак мало чем отличается от вшитого в брюки или юбку кармана, а их-то пока что выворачивать не заставляют. Да и залезть туда, не снимая со спины — это большая ловкость рук нужна, и ежели девица таковую проявит, то заслуживает некоторого снисхождения.
Ева так натренирована не была, еле вытянула листочки, помяв, едва не порвав. Если бы заранее знать, что в следующий момент на тебя не взглянут, можно было бы и поаккуратнее сработать. Но поди знай! И так ладно.
А вот Кире не повезло. Её плотный джинсовый костюм прямо-таки светился на фоне лёгонькой одежонки основной массы девиц, в такую-то жару! Пупок не наружу — странно… Дежурные заподозрили неладное, переглянулись и взяли обладательницу подозрительно-пышных форм под опеку, плотную, как сама джинса. Кира ёрзала, вымученно улыбалась, с трудом делала вид, что думает над тестом. Ей далеко не сразу удалось вытащить листки из-под одежды, даже помяла второпях. Неудачи подстерегали и с папиросными шпаргалками. Львиная доля их запаса перекочевала аварийно-смятой в девичий ротик, и теперь на дежурных испуганно посматривал сущий хомяк, только без усов. Прикрытием служила бутылочка с лимонадом — хотя кой чёрт держать питьё во рту, не глотая?!
Ева с удовольствием бы подождала новоиспечённую свою подружку — надо же поблагодарить, обменяться телефонами, может, махнуть в кафе — они уже, считай, поступили! Но её оранжевый бланк уже чернел аккуратными крестиками правильных ответов, и это было хорошо видно дежурным, постоянно прогуливающимся по рядам. Сколько можно, она делала вид, что проверяет, но пора стало и честь знать. И потом — сушило от страха рот, она славно напилась водички, и нервные позывы в туалет сменились настоящими, неумолимыми. От чистой воды всегда быстро хочется.
Наша героиня махнула Кире — мол, подожду в коридоре. Поняла ли та — с её-то замотанным и затравленным видом? Неважно — потом поймёт, что благодарная и не думала исчезать, ждёт. И сейчас Ева глубоко вдыхала-выдыхала, чувствуя блаженный покой, улыбалась. Полдня впереди!
Что-то посжимывало тело, мешало полной радости. Может, коль скоро она стала студенткой, перейти на свободные лифчики, распахнуть в мир свои прелести? Чего она, в конце-то концов, добивается, терпя сжим и зарабатывая рубцы на коже? Вон как ребята смотрят на полногрудых, а те жеманятся, поводят плечами, но нравится им, видно же. А меня и грудастой-то не назовёшь, хоть до среднего уровня дотянуть бы.
Еву поразило, сколькими способами девчонки-абитуриентки демонстрируют свои бретельки. Кокетливая "забывчивость", сползание, расхождение веером, лифчик как верхняя одежда, слегка задрапированная ещё более верхней, разные цвета, проступание из-под тончайших блузочек… Были топики вообще без бретелек, с петельками, через которые продевались лямки лифчика. Не отставали от них и трусики, краешками своими выглядывающие из-за поясков юбочек и джинсов, даже из-под низа суперкоротких шортиков умудрялись высовываться, а уж если девчонка присядет на корточки или хотя бы наклонится вперёд — тут уж смотри, не зевай. Создавалось впечатление, что полностью прятать нижнее бельё под одежду считается дурным тоном — не менее дурным, чем ходить вовсе без того и другого.
А вот ещё интересный лифчик, и тоже не скрывается. Спереди нет явного цепляния бретелек к чашкам, а просто чашки, словно опрокинутые фужеры, суживаются кверху, пока их ширины не перестаёт хватать на объёмность и не происходит плавный переход в широкие бретельки. По бокам, с поперечной планкой, — то же самое, но посмазаннее, бока-то ведь намного ближе ключиц.
Скромная девчушечка в беленьком платьице, кажущемся теперь почти что старинным, позади которой сидела наша героиня, являла собой иной пример. Белая резинистая лямочка как-то сиротливо лежала на её чуток загоревшей спине, взбираясь с равнины на лопатку. Одно то, где она высовывалась из-под платья — почти вдоль края квадратного небольшого выреза на спине, быстро стремясь нырнуть под этот край, — говорило об истинной случайности, неумышленности. Намеренный крик лифчика организуется совсем по-другому, уж на это-то Ева насмотрелась. Узкие бретельки топика, большие вырезы вокруг лопаток и подмышек, контраст цветов. Нет, здесь — случайно. И белый, какой-то девственный цвет этой детали нижнего белья смотрелся немножко чужим на фоне и кожи, и платья. Полосочка просто лежала (или бежала), никакого признака натяжения нет, просто не верится, что эта снасть призвана поддерживать какие-никакие тяжести по другую сторону тела.
Ева ещё заметила, как парень, сидевший рядом, как-то по-особому посмотрел на эту спину. Нет, он её не раздел глазами, не подсказал, мол, поправь. Его фантазии шли в другом направлении — просто лежащая на спине лямка вдруг начинала вдавливаться, врезаться в кожу, выдавливая из неё с обеих сторон жировые валики. Потом она удлинялась, выступая поверх платья — и вот уже девушка, пусть и не нагая, но плотно скрученная этими белыми прорезиненными ремешками, лежит перед тобой, уставшая биться и плакать, отдавшаяся бессилию. Делай с ней, что хочешь.
Если бы так на самом деле! Он грустно вздохнул, поправил брюки и вернулся к тесту.
Так потом объяснила Кира этот хищный мужской взгляд со вздохом, а тогда Ева просто не поняла. Девушка в скромном платьице склонилась над партой, а квадратный вырез сзади осложнён элементом нижнего белья. Ну и что? Шепнула бы на ушко, мол, поправь, подруга, да этот парень смущал. Ну да ничего, по нынешним временам это целомудренно, а комфорту девичьему не мешает.
А вот самой Еве комфорта этого явно не доставало. Напомнил о себе мочевой пузырь. Она вздрогнула и стала припоминать путь в туалет.
Вроде сюда они шли. И сюда вот сворачивали. Спросить особо некого — в коридорах пусто. Из-за дверей, впрочем, шум доносится, парятся бедные абиты. Иногда навстречу попадались деловые дяденьки в костюмах не по жаре с галстуками, но к ним по деликатному вопросу ведь не обратишься.
Нашла! Вот он, туалет "Ж". Ева дёрнула ручку, вбежала. Пусто почти. Ура! Только между зеркалом и окном стоит, куря, моложавая женщина. Юбка плотная, ниже колен, славно опелёнывает ноги, снизу узкая. Сзади, прямо на попе, красовалась дырочная площадочка, как у плащей для вентиляции, трусы большие, под дырочками всё белое. А выше талии вся одёжка состоит из широких полос, вертикальных и горизонтальных, какой-то сарафанный вид. Бюст формой не гордился, отдельных чашек не требовал, всё закатано в какую-то поперечную выпуклость и прикрывалось полосками сверху и снизу. Не сразу бросалось в глаза, что нижняя "полоса" состоит из собственной кожи, как у молоденьких и легкомысленных.
Лицо вроде знакомое. А-а, это же она выглядывала из-за двери. И ещё… Да, с неделю назад это она сидела в мандатной комиссии где-то сбоку, порой рыча на теряющихся от непривычности абитуриентов. Значит, вот кто помогает поступить!
Надо бы поблагодарить, но нужда неумолимо тянула к ближайшей кабинке. И женщина поставила вопрос сама.
— Принесла? — сделала она шаг к вошедшей, протянула руку, выбросив окурок в ведро.
— Что принесла? — Ева машинально сделала ещё один шаг к кабинке и чуть не наткнулась на оппонентшу.
Та замолчала. Из соседней кабинки вышла женщина, по виду — малоответственный работник приёмной комиссии. Юбка ещё более или менее, только широкая и проветриваемая, а вот топик по-девичьи (не по-женски) маленький, ярко-жёлтый, с трапецией небольшой на спине — номинальное отличие от лифчика. Главное, все жировые складки и свиски наружу, всё так и ходит, так и болтается при каждом движении, так и извивается. Впечатление не только пляжное, но, пожалуй, даже и банное. И в таком виде она выходит из туалета. А что, всё прикрыто, что положено, а у абитурок столько всего насмотришься, что молодеешь и хочется применить, невзирая на возраст. А что, жарко же! Кто ещё согласится в такую жару здесь обретаться, да ещё какую-то работу выполнять, когда все нормальные люди на пляже?
Дверь закрылась.
— Как что? — заговорила оставшаяся. — Бабки, конечно. Вас же двое было, и два комплекта у меня ушло. Джинсовая заплатила за один, ты обещала принести после теста. Долго что-то списывала, упаришься тебя тут ждать. По коридорам начальники ходят, торчать мало весёлого. Ну, давай же!
Ева вконец растерялась.
— Я… а разве… почему… а сколько нужно?
Женщина ухмыльнулась.
— Сама знаешь. Напомнить? — Она назвала цифру, и у Евы сердце ушло в пятки. Даже муки живота на минуту отступили.
— Но это… это… — Бедная девушка не находила слов. Потом нашла — неудачные. — Но это очень дорого!
— Дорого? — Ещё более наглая ухмылка. — Ничем не могу помочь. Спрос большой, предложение — наоборот. Пойми, не могу я по-крупному мухлевать. Ваш брат трусит уничтожать лишние тесты, кладёт оба прямо в стопку, а в комиссии считают. Один-два лишних ещё пролетят, ошибиться всякий может, а по-крупному нельзя. Заподозрят, начнут сверять, присматриваться. Ксерокопия от типографского текста отличается, сама проверяла. Аннулируют весь тест, и что — деньги возвращать? Да ещё следствие заведут. Сегодня два комплекта дала, это максимум. Давай деньги, не томи.
— Но мне ничего не сказали! Дорого очень! Да и денег у меня нет. — Но ничего не помогало.
Напомнил о себе переполненный пузырь.
— Тётя, позвольте мне пописать! — попросила Ева, морщась. — А потом, — её прямо-таки подпирало на хитрость, — я заплачУ.
Видимо, хитрить наша простушка не умела, и прозвучало её обещание неубедительно. Тётка прищурилась:
— Заплати сначала, потом и лейся, песня, — грубо сказала она, преграждая путь в вожделённую кабинку.
— Но я… не успею. Очень по-маленькому хочу. Пустите, я по-быстрому.
— Вот и хорошо, что сильно хочешь. Значит, быстро расплатишься, может, и сдачу не возьмёшь даже. Гони монету!
— Я описаюсь, — пролепетала Ева, вся дрожа. Душой она не кривила.
— Давай кошелёк и дуй себе, я сама отсчитаю. А вообще-то страх не даст облиться. В чём домой-то пойдёшь?
Ева похолодела. Между ней и насущно потребным стояла стена, и ничего не помогало. Моча давила, изобретать новые доводы не получалось.
— Пустите, а! — Девушка аж прослезилась. Нет, мотают головой.
Что делать? Ева быстро шагнула к соседней кабинке, но туда же переместилась и "стена", положила руку на ручку дверки.
— Без шуток! Плати и фонтань себе.
Здесь глухо. Сколько ей удастся протерпеть? Минуты две сдюжу? Придётся отбросить стыдливость и спрашивать дорогу в женский рай пусть и у строгих дяденек при галстуках.
Морщась и зажимаясь, даже пританцовывая, Ева развернулась к двери, но внезапно услышала в спину:
— Ладно уж. Хлещи себе, а после потолкуем.
Ура! Девушка повернулась, прямо-таки влетела в кабинку, стала задом к унитазу. И вдруг увидела, что тётка тоже втискивается сюда.
— Пусти-ка, — бок почувствовал толчок. — Тут сиденье хитро опускается, сейчас помогу тебе.
Она протиснулась мимо посторонившейся Евы, но не стала возиться с сиденьем, а сзади захватила девичьи запястья и быстро, с хрустом выворачиваемых плеч, рванула вверх.