Мирослав краем глаза заметил на противоположном углу улицы знакомую дублёнку. Таких в городе было тысячи, тем более, что она была явно не новая. Но сердце подсказывало, что это Лида и цвет волос похож, но с ней ещё девушка и мужик какой-то… Они куда-то спешат и всё время оглядываются по сторонам. Мирослав поднял руку и помахал им, но никто не отреагировал. У обочины, возле них, остановилось такси и все трое уселись в машину. Бежать за ней, а уж тем более – кричать вслед, было бесполезно. Что-то ускользало вместе с этим такси из души Мирослава, ему казалось, что только сейчас он начал жить, разделив себя надвое: Миро-человек и Слава-писатель, жаждущий славы. Раньше жизнь была в режиме поиска: персонажей, новых чувств, изысков и себя, как человека пишущего всё это, но не понимающего, что мир это не только страницы книг. Он с головой бросался в новую историю, потому что она писалась им самим в реальной жизни. Каждая новая героиня, была опробована им самим: от макушки и до кончиков пальцев. Его любовные романы писала жизнь и они были чувственными и страстными, с пикантными подробностями и всеми ощущениями пяти органов чувств. Он сам не раз впадал в экстаз, когда описывал всё на бумаге или печатал на компьютере, прочувствовав всё до конца. До того это было вкусно и горячо, страстно и невероятно эротично, что требовало новых, и новых историй, как новой дозы давно посаженому на иглу наркоману. Мирослав был посажен на писательское перо и чернильные мысли, как черти играли с ним в свою игру. А сегодня он будто бы раздвоился, вышел из мира собственной игры, оставив писателя наслаждаться прошлыми творениями и начал смотреть на мир глазами мужчины-рыцаря. Возможно, что после всех побед на турнирах, за сердце юной леди, он завладеет не только им, но и её душой, и телом. И снова сольются в одно: мужчина-рыцарь и мужчина-писатель, как Эрос – вечный охотник, готовый пронзить сердце жертвы чувством безумной страсти и любви. Иногда входящий в роль до такой степени, что чувствует себя дитём Хаоса, вырвавшимся из-под крыла ночи, творцом чужих желаний и фантазий… Скорее всего, что так оно и будет потом, но до этого надо ещё дожить. А жить Мирославу сейчас хотелось как никогда, и спешить, и спасать юную, наивную девочку Лиду.
Он знал, не понаслышке, что все безумия когда-нибудь заканчиваются. Чувство полного опустошения в тот момент нереально хоть чем-то заполнить. Чаще всего хочется исчезнуть вместе с безумием, полностью, будто тебя и не было вовсе. Где найти ту черту, тот ступор, когда оно вершится, а ты способен остановить мгновение, чтобы после хотеть жить?! Одно такое безумие чуть не стоило Мирославу жизни, но пострадал другой человек. За это он расплачивается до сих пор своими гонорарами и тем, что вынужден оставаться в тени, публикуясь под псевдонимом. Реального автора в лицо никто не знает, его роль прекрасно исполняет его хороший знакомый. Эта тайна – его крест, нести который ему ещё предстоит долго, а возможно и всю жизнь… В голове крутились строки из стихотворения одной из его любимых писательниц и поэтесс – Тианны Ридак:
«Мало желать безумства, надо его совершить,
Чтоб закипали чувства, а после хотелось жить!»
Мирослав поймал такси и поехал домой. Делать у входа в редакцию ему уже было нечего. Он не сразу сообразил, что мог вот так вот, сходу поймать такси и рвануть спасать свою принцессу. Какое-то новое чувство внутри него, затмило сознание и помутило на время рассудок. День был испорчен, а до вечера было ещё далеко. Но он обязательно навестит Лиду позже, дома, хотя интуиция снова ему подсказывала, что вечером она домой не вернётся.
Глава 4
Илона уже начала привыкать к обстановке вокруг, к темноте, что её окружала. Она вторую неделю сидела в подвале дома и теряла не только вес, как желал Виталий Заломский, но и смысл жизни. А ведь ей пророчили большое будущее, она была балериной от бога. Ей не было равных, до тех пор, пока на спектакль не пришёл Виталий Валерьевич и не позвал её на выставку своих работ. Ей было всего 17, прошёл лишь год с момента как она начала свою карьеру. Педагоги, все наперебой, говорили, что у неё дар свыше… только всё закончилось в один ужасный день. Тот день стал началом падения Илоны и продолжался уже второй год. Сначала всё шло более или менее хорошо, чувство ожидания какого-то блага, обещанного за труды, грело душу. Ожидание чего-то призрачного, но кажущегося возможным просто потому, что иначе быть не может и ей повезёт. Но дни шли, проходили недели, изнурительные тренировки, голодные обмороки, сутки без сна и всё ради забавы Заломского. Его мини балетная труппа в составе пяти балерин, должна была выступать прямо в холле галереи каждый вечер, если шла выставка. Развлекать гостей приходилось и в его большом доме, даже если народу было всего несколько человек, а то и вовсе – для одного Виталия Валерьевича. Иногда часами стоять неподвижно в неудобной позе, потому что он писал очередной шедевр. Как-то он ударил одну из девочек на глазах у остальных танцовщиц и она неудачно упала, её увезла скорая. Все ждали, что вскоре приедет полиция и всё наконец закончится, но увы… Всё продолжилось без изменений. За то время, что Илона провела здесь, ещё две балерины куда-то исчезли и их осталось двое. Что теперь с её подругой, она даже боялась себе представлять. Родители Илоны получали ежемесячные переводы, и из тех редких писем, что от них приходили, было ясно – сумма весьма приличная, если за год они смогли накопить и приобрести двухкомнатную квартиру в престижном районе. Она тоже писала им, но всё тщательно проверялось, вплоть до каждой запятой, что в итоге она отказалась вообще от переписки. Уж кто там и что сочинял, и отправлял её родителям, Илоне было уже всё равно.
Дверь в подвал открылась и на пороге показался Заломский. Он улыбался. Одет «папа»,– именно так они должны были его называть,– был как всегда с иголочки. Сегодня это классический смарт-кэжуал: джинсы, белая рубашка и тёмный кардиган. Седые волосы: коротко стриженные в височной части, но длинные на макушке и зачёсанные назад – идеальная укладка «андеркат» в ретро-стиле, как нельзя кстати дополняла образ. Его красивые зелёные глаза блестели каким-то изумрудным светом, особенно это заметно было из темноты подвала.
– Выходи, булочка моя, твой жених приехал! – с этими словами он протянул обе руки навстречу Илоне и ещё больше заулыбался. Ей ничего не оставалось как встать и подняться по лестнице. Утренняя тошнота немного отступила, но голова всё ещё кружилась. Илона списала это на переутомление и стресс. Она ещё мало понимала, кто к ней приехал и почему назвался женихом – замуж она не собиралась. С первого дня её пребывания здесь, никто не трогал её пальцем и не посягнул на самое святое – невинность. Унижения на тренировках и изнурительные диеты, это да, постоянные недовольства «папы» и нежелание слушать её – да! Но никто, никогда не говорил ей, что пришло время выходить замуж, а тут какой-то жених объявился?!
– Ты только не вздумай отказываться, он всё равно не поймёт – он француз!
– Зачем француз?
– Можно подумать, что если бы он был турком, ты бы сходу согласилась, пышечка моя?! Всё, я не желаю ничего слышать – ты принимаешь предложение и мы играем свадьбу! Родители, родственники, друзья, соседи… все, кого пожелаешь! Наша с тобой работа закончена, ты мне больше не нужна. И не забудь сказать спасибо… Твоя лучшая роль ждёт тебя впереди – примерная жена, – на большее тебя, увы, не хватит!
Илона не могла, да и не желала ничего возразить. Она была рада идти за кого угодно, лишь бы выйти из этой тюрьмы. Балетная школа сейчас казалась ей раем, она всё бы отдала, чтобы вернуться в неё. Но пусть уже лучше это будет француз, чем заново в школу, потом Заломский снова прейдёт за ней… Нет, его методы преподавания и воспитания пусть кто-то другой на себе испытывает!
– Иди в душ и приведи себя в порядок, через два часа я жду тебя в столовой, форма одежды – парадная! Стилист у тебя в комнате, смотрите не переборщите с макияжем…
Илона послушно пошла к себе. Заломский остался в гостиной, где был разожжён камин и попросил принести ему минеральной воды. Устроившись поудобнее на мягком диване, он закрыл глаза и тяжело вздохнул. Обстановке в доме уже давно его не радовала. Все эти картины вокруг, в основном работы: Дега, Пикассо и Жан Луи Форена,– Кристофер Чжан и Гуань Цзецзуй появились сравнительно недавно, но тематика на них была прежней – балерины,– перестали приносить эстетическое наслаждение. Сейчас всё это отошло на второй план. Появилась пустота внутри, в душе, и заполнить пока что он её ни чем не мог, не спасал даже приём довольно сильного антидепрессанта дневного действия, на который он подсел не так давно. Большим плюсом было лишь то, что он не вызывал сонливость, но быстро снимал тревогу и блокировал навязчивые мысли. Виталию просто хотелось продлить этот эффект на большее время, но дозу просили не увеличивать, чтобы не началась зависимость. Вся жизнь Заломского была поиском своего «чёрного лебедя», среди этого мира – «лебединого озера». Он до изнеможения тренировал своих послушниц. День за днём повторяя одну из основ знаменитого балета, – «чёрное па-де-де» второго акта. Где на балу, в средневековом замке, происходит смотр невест для принца Зигфрида. Когда в разгар веселья появляется Злой Гений или Демон, с дочерью Одиллией, которая так похожа на Одетту, – возлюбленную Зигфрида. Она отчаянно, в танце, том самом «па-де-де», пытается соблазнить принца, и ей это в конце концов удаётся.
Виталий Заломский с детства ощущал себя принцем Зигфридом. Балет «Лебединое озеро» был для него каким-то недосягаемым миром. Он стремился в него попасть, но с рождения был болезненным ребёнком, что о танцах даже не смел заикнуться, не то что о балете. Оставалось довольствоваться посещением театра в качестве зрителя. Эти тонкие тростиночки-балерины, могли приковать его взгляд к сцене или к экрану телевизора, и вызвать жгучее желание обладать каждой. К тринадцати он начал рисовать эскизы и все они были связаны с балетом, а точнее – главную роль там играли балерины. Но примой, для юного Виталия, всегда оставалась Одиллия. Её он изображал в самых немыслимых соблазнительных позах, желая обладать ею одной вечно. Время шло и эскизы превратились в полноценные картины, но тематика не менялась…
***
Такси притормозило у огромного особняка, окружённого не менее громадным забором. По периметру виднелись камеры, а высокий забор венчала колючая проволока.
– М-да, – сказал Марк, разглядывая крепость, которую ему предстояло штурмовать. Но деваться было некуда: банк, аренда, жена с сыном… Чаша весов явно перевешивала в сторону «штурма» дома галериста Заломского. Все трое вышли из такси. Влада не смогла сдержать эмоции и присвистнула.
– Ничего себе люди живут! – сказала она, разглядывая видимую часть дома, а это были верхние два этажа трёхэтажного особняка в средневековом стиле. Трудно себе было представить, что Заломский мог выбрать что-то другое, но для этого надо было видеть работы художника и знать глубину его страсти к балету. Ни Влада, ни Лида этого не знали, а Марк не посчитал нужным ничего рассказывать о его жизни. Монументальность дома чувствовалась даже через забор, а наличие: балконов и башенок, придавало определённо – диснеевский стиль. В 21 веке это было уже не так модно, но разве Заломского это могло волновать, он ждал свою Одиллию и делал всё для того, чтобы она однажды появилась на пороге его замка. Он даже устраивал балы с постановкой сцены из балета-спектакля, но она не являлась… Всё его балерины ей в подмётки не годились.
Массивная железная дверь, с украшением из ковки, слева от ворот под аркой, внушала своими размерами и тем, что если войти в неё, обратно вряд ли сам сможешь выйти.
«Оставь надежду всяк сюда входящий», – пронеслось в голове Марка и он поспешил это озвучить.
– Я тоже читала Данте, – сказала Лида и начала оглядываться по сторонам. – Не очень то это похоже на врата Ада, как в его «Божественной комедии», по крайней мере я не вижу Цербера.
– Экстрим явно идёт тебе на пользу, девочка – у тебя прорезался юмор! Но Цербер только на третьем круге сидит у входа, а тут должны быть души людей, которые в жизни не сделали ничего плохого и ничегошеньки хорошего, – вздохнул Марк. Но мы всё ещё живы с вами, а значит душ мы не увидим, да и Ад, я надеюсь, не так выглядит…
Он нажал на кнопку домофона и ещё раз обвёл взглядом ворота. Влада всё это время так и стояла с открытым ртом. Вся её спесь куда-то подевалась, ей даже показалось будто она стала ещё на десять сантиметров ниже сестры. Вспомнилось как мама, в детстве, говорила, что Бог даёт каждому человеку столько испытаний в жизни, сколько тот под силу вынести, и не больше… Влада поняла, что это испытание она вряд ли пройдёт, просто потому, что не чувствует себя принцессой для такого замка. Что уж там говорить о королеве… Ей не стать на место сестры, и такие, как Заломский,– его она себе представляла эдаким – графом Дракулой,– не обратят никогда на неё свой взгляд.
Пока Марк общался по домофону с охраной, телефон в её сумочке разрывался от звонков. Влада увидела три пропущенных от Сергея и семь от главного редактора.
– Кажется сегодня я потеряла хорошую работа,– сказала она тихо и бросило телефон обратно в сумку. Настроение испортилось окончательно, захотелось закурить и напиться до беспамятства…
– Идёмте! Эй, Влада, ты что уснула там?! – донёсся голос Марка.
Внутренний двор поразил всех не менее, чем верхние два этажа. Снег был аккуратно расчищен на двух широких, полукруглых дорожках, ведущих к дому. Каменная балерина застыла на одной ноге, украшая верхушку фонтана. Воды в нём не было, лишь немного снега, который также лежал на каменной юбке-пачке. Кусты по краям дорожек были аккуратно подстрижены и с них капал подтаявший снег. Две высокие туи выстриженные спиралью и по кусту бегонии с обеих сторон входа в дом, встречали непрошеных гостей молчаливым величием. Мраморная лестница с рифлёной поверхностью, чтобы ни дай бог не поскользнуться, привлекала холодной белизной. Массивная деревянная дверь приоткрылась и всем троим показалось на миг, что сейчас из неё выйдет лакей и пригласит на бал. Но на порог вышла пожилая женщина, кутаясь в толстую, длинную шаль. Она оценила их надменным взглядом, и небрежным жестом предложила войти.
Глава 5
К обеду резко похолодало и пошёл снег. Мирослав безуспешно набирал номер Лиды и решал что ему делать до вечера. На кухне закипел чайник. В дверном замке послышался скрежет и кто-то вошёл в прихожую.
– Миро, ты дома? – послышался высокий женский голос.
– Чёрт! Марина! – выругался Мирослав войдя на кухню. – Я тут! Иди сюда!
– О, я как раз к чаю… – Стройная молодая девушка, лет двадцати пяти, в обтягивающем мини платье появилась в проёме двери. Выставив ножку вперёд, так, чтобы был виден ажур края чулок, она послала ему воздушный поцелуй. – Надеюсь я вовремя? Привет!
– Здравствуй! Пока не знаю… Если честно, то я тебя не ждал и вообще забыл, что у тебя ключи есть.
– По-моему ты вообще забыл о моём существовании, Мирославчик?! Но вот за что я тебя люблю, так это за честность!
– Значит в любви для тебя честность на одном из первых мест? – он показал ей рукой на табурет, чтобы она присела, и продолжил. Помнишь я рассказывал тебе про тест по шкале Лайкерта?
Марина кивнула и присела, слегка вздрогнула. Поверхность табуретки оказалась холодной. Мирослав не обратил на это внимание, он заваривал чай.
– Ты поставишь честности наивысший бал? – спросил он.
– Опять ты со своей шкалой,– Марина надула и без того пухлые губки и задумалась. Её выразительные карие глаза, в обрамление густых, от природы, ресниц, смотрели в упор на Мирослава, когда тот к ней повернулся. – А какие ещё варианты есть в твоей шкале?