Галина Одинцова
Горькое одиночество
Карантин
Линда проснулась от звонка в дверь. В комнате темно. За окном дождь.
– Откуда дождь взялся… – мельком подумала она и, не обувая тапочек, помчалась к двери. – Кто там?
Тишина. Линда встала на цыпочки, дотянулась до дверного глазка – за дверью темно. И непонятно, то ли кто-то там прикрыл глазок, то ли, правда, тот, кто-то, выключил на площадке свет. Она хорошо помнит, что вечером свет был. Её заинтересовал клочок бумажки у двери. Она хотела его поднять, чтобы посмотреть, что там написано, но, вспомнив, что руками трогать нежелательно незнакомые вещи, тем более, сейчас, в эти дни, отодвинула его ногой в сторону. Скомканная кем-то бумажка перевернулась и с другой стороны оказалась чистой, без каких либо надписей. И вот этот звонок в дверь, темнота на лестничной площадке… Или не темнота? Кто-то не хочет, чтобы она его видела. Что происходит?
– Кто там? – глухо, не узнавая своего голоса, прохрипела она ещё раз.
Ей показалось, что за дверью кто-то есть. Кто-то там дышит, дышит тяжело, часто, постанывая. Мороз пробежал по коже. Её охватил страх. Ей показалось, что она вся взмокла от этого непонятного страха и напряжения. Ещё несколько секунд постояла перед дверью. Никто не звонил. Тишина. Дыхания не слышно. Неужели показалось? Линда медленно, стараясь ничего не задеть ненароком, отошла от двери. Никого. Вернулась в спальню, села на кровать. Свет включать не стала. Со светом ещё страшнее. Вдруг, этот «кто-то» ждёт, когда она включит лампу и поймёт, что она не спит.
За окном шуршит дождь. Ветер изредка бросает горсти воды в окно, как будто специально, чтобы ещё сильнее напугать её. Линда вся напряжена. Она чего-то ждёт. Но этого «чего-то» не происходит. Вообще не происходит ничего, кроме дождя за окном и ветра.
Время ползёт. Медленно, издеваясь над измученной Линдой. Хочется спать. Она лежит под одеялом в позе эмбриона. Напряжена. Прислушивается. Ждёт нового звонка в дверь, хотя прошло уже много времени. Ей жарко под тёплым одеялом. Но она не покидает своего укрытия.
Так уже было. Давным-давно, в детстве. Мама задержалась на работе и Линда весь вечер провела в доме одна. Ей было страшно. Она спряталась под одеяло. И лежала в темноте до тех пор, пока не пришла мама и её, мокрую от страха и жары, освободила. Прижала к себе.
Мама была прохладной, от неё пахло тонкими духами, ветром и мороженым. Она не помнит, почему мороженым, но в памяти осталось так: мама пахла ванильным мороженым и чуть заметным ароматом духов. Эти запахи жили отдельно от всех запахов и ароматов, которыми она дышала в повседневной жизни. Линда их впитала всеми своими фибрами души. И помнила, слышала, чувствовала всегда.
Мама… где ты теперь? Где? В каком мире живёшь? Может быть, это ты приходила ко мне, чтобы сказать что-то? Предупредить. Предостеречь. Да, она читала где-то, что вот такие ночные звонки происходят неспроста!
Мысли путались, скакали с одной версии на другую, повторялись… И Линда не заметила, как уснула.
Проснулась поздно. Она никуда не проспала. На работу не надо спешить, вынужденные выходные придётся провести, не выходя из квартиры. Настроение было подавленным. Она вспомнила свои ночные кошмары и пыталась их проанализировать. Ничего не получалось. Никакого объяснения. Включила телевизор. Одни и те же новости, только цифры о заражённых людях и умерших стали выше. Пустые улицы городов, люди в масках и защитных костюмах. Как в фантастических фильмах.
Думая о ночном звонке, подошла к двери. Открыла. На площадке горит свет, хотя уже почти полдень. Значит, соседи тоже не выходили из квартир и не позаботились об экономии электричества. Линда выключила свет, подняла бумажку, её накануне вечером она отодвинула в сторону ногой. Развернула. На бумажке мелкими буквами записан адрес. Её адрес. Улица, номер квартиры, этаж. И три слова: береги себя, доченька. Линда бросила бумажку на пол. Захлопнула дверь, закрыла на все замки. Её снова охватил страх. Что это? Что происходит? Чьи это шутки? Или всё ей снится, или происходит наяву. Как это понять, воспринимать?
А по телевизору ведущая взахлёб рассказывала о пандемии, призывала сидеть дома, мыть руки и ни с кем не общаться… Ни с кем!
Попутчица
Электричка распахнула двери и одним махом поглотила многочисленную толпу. Перрон опустел. Внутри вагона люди привычно, без толкотни и суеты занимали места, тут же открывали книги, разворачивали прессу, впивались глазами в экраны гаджетов. Окружающее пространство вокруг каждого из них исчезло. Не существовало, не волновало, не интересовало. Пассажиры погрузились каждый в свой, только ему ведомый мир. Сергей вглядывался в отрешённые лица попутчиков, пытаясь угадать что-нибудь о каждом из них. Но его усилия оказались тщетны. Он давно не был в Москве и уже не понимал этой жизни, привычек этих людей. Отвернулся к окну.
По пустому перрону двигалась торопливо, почти бежала, женщина. Полы длинного плаща путались у её полных ног. Казалось, что длинная одежда мешает ей двигаться ещё быстрее. Длинный яркий шарф соскользнул с шеи и почти доставал земли, но поправить его она не могла: обе руки были заняты сумками. Женщина, видимо, планировала сесть в один из следующих вагонов, но металлический голос машиниста, сообщивший, что двери закрываются, заставил её войти в вагон Сергея.
Пройдя мимо, она села через проход от него, на свободное место у окна. Поезд тут же тронулся и медленно поплыл вдоль перрона, набирая скорость. Через минуту электричка мчалась по железнодорожному мосту, а внизу по шоссе неслись машины, затем замелькали разноликие дома, нарядные улицы столицы, пригородные обустроенные посёлки.
Он тут же забыл об этой женщине. А между тем что-то неуловимо горькое пронзило его сознание и взволновало кровь так, что сердцебиение участилось. И он удивился: что это? Попытался избавиться от этого непонятного беспокойства, но оно прочно засело в груди и тяготило его. Пассажиры, раскачиваясь в такт движению поезда, были заняты привычными делами. А он не мог найти себе места.
Оглянулся. Женщина тут же отвернулась к окну, поправив яркий непослушный шарф. Но Сергей успел поймать её взгляд. И заволновался ещё больше. Он знал этот взгляд. Он его помнил. Помнил всю жизнь. Этот взгляд не давал ему покоя по ночам. Она ещё тогда обещала, что он никогда не забудет её глаз. Потому что только они смотрят на него с любовью, только они видят, как он себя чувствует, о чём он думает, мечтает. И он знал, что это так.
Оглянулся ещё раз. Женщина смотрела в окно. Нет, это была уже не она, не та, которая любила его больше жизни, которая готова была отдать за него свою жизнь – и которую он предал. Помчался туда, где деньги, красивая жизнь, яркие впечатления. Но всё это быстро кончилось. А когда вернулся, та, которая любила его больше жизни, не простила этого путешествия. Как он её ни умолял, как ни уговаривал, как ни клялся в любви и верности – она смотрела сквозь него и молчала. И из её огромных глаз, которые всё о нём знали, катились крупные слёзы.
Конечно, здесь, в вагоне, была не та стройная девушка, которую он помнил и любил. Прошло двадцать пять лет. Жизнь его мчалась, как эта электричка: то замедляя, то ускоряя ход, делая иногда короткие остановки. Но ему не давали покоя глаза той, единственной, любимой, которая не простила его. Все годы мечтал о встрече с ней. Представлял, как снова будет умолять её вернуться, ведь он одинок и никем не понят. Представлял. Но представить себе не мог, состоится ли эта встреча на самом деле.
– Осторожно, двери закрываются…
Он оглянулся. Попутчицы на своём месте не было. Посмотрел в окно. Поезд медленно набирал скорость. Она держала свои тяжёлые сумки и смотрела в окна вагона. Он встретился с ней взглядом, с её взглядом, её глаза смотрели уже издалека в его сердце.
Поезд ускорял свой ход, а её фигура, фигура зрелой женщины, располневшей, с тяжёлыми сумками в обеих руках, с длинным непослушным шарфом, который опять сполз почти до земли, всё удалялась и удалялась, пока совсем не исчезла из виду…
Стечение обстоятельств
Не спалось. Рассвет набирал силу, бессонная ночь уходила прочь, а тревога так и не рассеивалась. Варвара Павловна не стала мучиться, пытаясь заставить себя хотя бы на часок уснуть. Прикрыла за собой дверь спальни, чтобы не мешать мужу досматривать утренние сновидения. Вышла на балкон. Дворник размахивал метлой, абсолютно не обращая внимания на результат своего труда. Для него, видимо, был важен сам процесс: дескать, вот, смотрите, я выполняю свою работу. Варвара Павловна покачала головой и вернулась в квартиру.
Когда-то здесь было шумно и тесно. Дети, внуки, частые гости из области, а по праздникам друзья… Никто никому не мешал, не теснил. Пришло время – все разъехались, устроили свои жизни в столице, за границей, в других городах. Наступили тихие времена, а общение с детьми и родственниками – только по телефону да по скайпу.
Проснулся муж и сообщил, что едет с соседом по гаражу на рыбалку. Попросил собрать сумку с провизией, да не забыть про бутылочку водочки, уже начатую, но этого хватит посидеть с соседом у озера, байки «потравить». Варвара исполнила просьбу мужа. И попросила долго не засиживаться у воды: отчего-то неважное у неё настроение, что-то тревожит душу. Муж обнял жену, прижал крепко, поцеловал и попросил «не городить ерунды». Вечно она что-то придумывает – и обязательно на дорогу. Жена помогла мужу надеть рюкзак, подала удочки, вышла на балкон и долго смотрела вслед. За пару шагов до поворота незаметно перекрестила его спину и вернулась в комнату.
Делать ничего не хотелось. Видимо, бессонная ночь сказывалась. Чтобы разогнать тоску, позвонила своей давней подруге. Давно не общались, всё дела какие-то. Хотя в молодости почти не расставались, радости и горести делили пополам, выручали друг друга, радовались счастью и горевали в беде. Трубку долго не брали. Ответила дочка:
– Мама спит. Ночью была «скорая», сбивали давление.
Стало не по себе. Как будто своим звонком нарушил чей-то покой. Больше никому звонить не стала. Заварила чай. Долго держала чашку в руках, не замечая, что чай остыл и с ним надо что-то делать.
Достала овощи из холодильника, налила в кастрюлю воды, поставила на плиту. И удивилась – зачем такую большую кастрюлю взяла, как будто в доме будут гости. Улыбнулась своей оплошности, но ничего менять не стала. Раз так вышло, значит, так надо. Начала варить борщ. Вспомнила, как любила её борщ большая семья, с каким удовольствием собирались все за круглым столом, расставляли тарелки, резали большими кусками хлеб, потому что хлеб к борщу тоже любили все. Традиционно хлеб к столу подавала хозяйка. Это было нерушимое правило, никто не пытался заменить Варвару – подать блюдо с хлебом вместо неё. И так было всегда: если борщ, значит, хлеб подаётся на большом блюде, и его должно быть много! Блюдо с хлебом всегда ставилось в центре стола. А к концу обеда на блюде оставались только крошки.
Воспоминания унесли Варвару Павловну в прошлое, она и не заметила, как начистила картошку, морковку, свёклу, нарезала соломкой капусту – много, будто готовила обед для большой семьи. Приготовление борща улучшило её настроение, она всё делала с удовольствием, даже начала мурлыкать под нос весёлую песенку. Бульон получился наваристым, прозрачным: мяса не пожалела, положила хороший кусок. Взглянула на часы – час дня! Это как же она увлеклась, что и не заметила, как промчалось полдня. Борщ готов. Посыпала зеленью и накрыла крышкой, чтобы настаивался. Она всегда так делала – не перед подачей на стол сыпала в борщ травы с растёртым чесноком, а уже в самом конце варки, чтобы приправа распарилась, отдала все свои запахи и вкус в горячий бульон.
Настроение было замечательным. И тут Варвара вспомнила про сметану. Сметаны к борщу нет! А без свежей сметаны разве можно садиться обедать? Конечно, нет. Раньше, если вспоминали про сметану даже перед тем, как сесть за стол, отставляли обед и выбирали самого быстрого посыльного в магазин.
Варвара Павловна переоделась, взяла сумку и с удовольствием отправилась в магазин. Но не в ближний, а в супермаркет, где всегда всё было свежим и выбор был намного богаче. Решила взять сметаны самой большой жирности. Зять любил намазывать густую сметану на толстый кусок хлеба, посыпав сверху такой бутерброд зеленью с чесноком. Настроение было настолько замечательным, что она решила поделиться им с сыном. Сегодня ещё не было разговоров ни с детьми, ни с внуками. Так увлеклась приготовлением, что и не подумала никому звонить. Набрала номер.
Длинные гудки оборвались. И тут же пришло сообщение: «Перезвоню позже. Совещание». Варвара вздохнула, прочитала ещё раз сообщение. Она понимала, что сын на важной работе, а тут она со своим борщом. Конечно, было бы не к месту делиться такой незначительной новостью – мама сварила традиционный борщ. Ей даже самой стало смешно. Надо же – нашла, чем хвастать! Зашла в супермаркет. Там было прохладно и безлюдно. Походила между полками, восхищаясь изобилием разных товаров. Почитала ценники, покачала головой и двинулась в молочный отдел.
Сумка получилась тяжёлой. Куда столько продуктов? Никогда она так не загружалась. Много ли им надо вдвоём с мужем – каша да супчик. Своего магазинчика хватало для таких «деликатесов». А тут разошлась —и того захотелось, и то приглянулось. Присела на скамейку в парке, достала телефон, набрала номер дочки. Дочка ответила и сказала, что перезвонит вечером, сегодня такой день, что и поговорить некогда. Отключилась. Варвара в ответ не успела и рта открыть. Слова так и вертелись на языке, но произнести их не удалось, они так и застряли в горле… Сжалось сердце, заныло, обида встрепенулась внутри, пытаясь вырваться наружу градом слёз. Варвара Павловна подняла сумку и побрела домой.В прихожей поставила сумку у дверей. Дальше проходить совсем не хотелось. Решила выйти во двор мужа ждать на скамейке у дома. «Телефон находится вне зоны действия сети…» Вот. И муж вне зоны. Никому нет дела ни до неё, ни до её борща. Что с ней? Какой борщ, что за дурь такая – варить борщ в огромной кастрюле на десять человек! С какой стати она придумала это? Ей стало стыдно за свой нелепый поступок. И она решила пойти немедленно домой и вылить приготовленную еду в унитаз – пока муж не высмеял. А у него это получалось довольно виртуозно. Наступал вечер. Усилился ветер, и неизвестно откуда налетели тучи, начинался дождь. Варвара приподнялась со скамейки…
– Мы ничего не можем вам обещать. Нужно время, чтобы понять, что будет дальше. Приходите завтра… Нет, к ней нельзя…
Большая семья толпилась у дверей реанимации. Сегодня утром все были в сборе. Все – как и раньше. Осталось только поставить на стол большое блюдо с толстыми кусками нарезанного хозяйкой хлеба… Но Варвара Павловна уже не сможет этого сделать. Никогда.
Ожидание
Первый день зимы пришёл. Она ждала его долго и упрямо. Ровно год. За это время кончилась зима. Весна была короткой, необыкновенно короткой. И она подумала: как хорошо, что в этом году так быстро промчалась весна. Осталось пережить жаркое лето и осень. И лето наступило. Пусть не календарное лето, но, всё же, это была уже не весна. Однако лето тянулось долго. Наверное, потому, что было сырым, дождливым. Солнечных дней почти не было. Оно больше походило на осень, чем на лето. Поэтому приход осени её нисколько не тронул. Она даже не заметила, в какой день природа начала менять краски. Она уже ничего не замечала вокруг. Мир вокруг неё перестал существовать. Она ждала. Готовилась к важному дню. Сколько же сил пришлось потратить на ожидание, сколько раз она себя успокаивала, уговаривала, обещала себе, что всё это не зря, что надо пережить этот год, дождаться первого дня зимы. Дождаться…