Послушайте про еще одну новость.
В четверг утром, рано-рано, когда солнце еще не поднялось над горизонтом, старый гадальщик Мумин-бобо, живущий на выезде из Т., у самой дороги, почтенный Мумин-бобо, который вообще никогда не спит, подошел к своей калитке, привлеченный нарастающим ревом одинокого автомобиля, бешено мчащегося по бетонке.
Выглянув в широкую щель, он узнал белую "Волгу" директора промторга. За рулем сидела Мухаббат. Более в салоне никого не было.
Зрение у Мумина-бобо острое, как у орла, даром, что ему за восемьдесят.
Почтенный аксакал клялся, что девушка хохотала, как сумасшедшая. Она настолько предалась стихии безумной радости, что гадальщик испугался, как бы машина не потеряла управление и не влетела в его огород.
"Так смеется человек, чье сокровенное желание исполнилось", - заключил мудрый Мумин-бобо.
Хм! А ведь Мухаббат никогда не была хохотуньей. Скорее, она имела склонность к брезгливой гримасе, чем к открытой улыбке. Может, ее преобразило глубокое чувство?
Но вот какая особенность: направлялась она, судя по всему, на свидание со своим грозным владыкой - с Черным Хасаном. Неужели же в преддверии опасного разговора ее мог душить смех? А может, это была истерика?
Тем же днем, в четверг, как раз во время отсутствия в городе Мухаббат, произошло еще кое-что.
Рассказала об этом Салима-апа, та самая, которая убирает кабинеты высших начальников стройки и выносит пепельницы во время важных совещаний, так что к ней все привыкли и не обращают внимания на ее появление, да и движется она совершенно бесшумно.
Так вот, Салипа-апа зашла в кабинет главного инженера, который обычно курил беспрерывно и нервно, часто в сердцах ломал почти целые сигареты, разбрасывал и рвал бумаги, словом, много мусорил, ввиду чего она убирала у него по несколько раз за день. И вот, когда она зашла к нему для очередной уборки, то увидела там Сановника. Тот был один. Он набирал на кнопочном аппарате какой-то номер и лишь мельком взглянул на Салиму-апу, а та принялась тщательно протирать совсем чистые полки, поскольку ей вдруг стало интересно, кому же это он звонит сам, если в приемной сидит секретарша, в обязанности которой как раз и входит набирать телефонные номера по указанию главных начальников.
Нет, не зря Салима-апа задержалась в кабинете! Совсем не зря! Ибо этот важный москвич звонил в дом Черного Хасана!
"Здравствуйте! Это кто, Мухаббат? А-а... Это вы, тетушка? Тем лучше! А это ваш бывший гость. Помните, я был у вас весной? Да-да, немножко нехорошо тогда получилось, согласен... Как ваше драгоценное здоровье?" - Тут Сановник, будто опомнившись, глянул на Салиму-апу так сурово, что та всполошилась и быстро вышла в приемную. Услыхать продолжение разговора ей уже не удалось, то и без того всё было ясно. Зачем такому важному человеку разговаривать с какой-то глупой тетушкой, да еще утруждаться, лично набирая номер? Зачем, если только тут нет какого-то особого интереса? А какой у них может быть общий интерес? Только та неизвестная, но, видимо, очень серьезная вещь, которая хранится в особом тайнике Черного Хасана!
Это всё происходило в четверг. А в пятницу, неожиданно для всех, началась развязка, которая на самом деле ничего не прояснила, напротив - всё запутала и усложнила еще больше!
Глава 14
Наша картина останется неполной, если хотя бы бегло не обрисовать домашних Джанджигита и их бедное хозяйство.
Жилище этой семьи внешне мало отличалось от соседних. Это было строение из саманного кирпича с плоской крышей и глухой стеной, выходящей на улицу. Все окна, как водится, смотрели во двор. Во дворе же над дорожкой, ведущей к низенькому - в две ступеньки - крылечку, было устроено из всевозможных реек, обрезков труб и толстой проволоки подобие решетчатой арки, перевитой виноградными лозами, причем крупные налитые кисти свисали так низко, что человек нормального роста, проходя, должен был уклонять то вправо, то влево, чтобы не задеть их лицом.
Наискосок от входа в дом располагался покосившийся айван с дырявым навесом, чуть поодаль виднелись тандыр и вмазанный в очаг котел, вдоль бокового полуобвалившегося дувала выстроились сарайчики, в одном из которых содержались две козы, в другом - два десятка кур. Напротив окон росло несколько фруктовых деревьев - айва, гранат, инжир, однако назвать этот уголок садом не поворачивался язык. Далее - до соседнего участка - тянулись грядки. Имелось еще несколько баранов, которые в настоящий момент находились в отаре под присмотром дядьев. Этим хозяйством семья и кормилась.
Воду для полива брали из арыка, куда она, в свою очередь, поступала по сложной сети других ирригационных сооружений, питающихся от канала. Арык этот был крайним, вода в нем часто пересыхала, особенно в саратан, и тогда уж каждый хозяин изворачивался, как мог. Для семьи Джанджигита эта головная боль прошла, когда парень сел за руль самосвала. Теперь в любое время он мог привезти несколько бочек воды даже из Затона, где соли содержалось меньше, чем в канале. Порой Джанджигит и соседей выручал, которые все без исключения относились к нему с симпатией.
Итак, снаружи дом выглядел просторным и "не хуже, чем у людей". Однако его скромная, чтобы не сказать, убогая обстановка как раз и выдавала бедность семьи. Стены были голыми, полы - глиняными, из мебели - лишь пара сундуков и несколько самодельных полок для посуды, из прочего добра - два-три протертых до дыр ковра да высокая - чуть не до потолка - стопка цветастых стеганых одеял не первой молодости.
Семья состояла из шести человек. Кроме Джанджигита, у его матери были еще младшенькие - два сына и две дочери. Собственно говоря, все местные семьи отличались плодовитостью, дюжина ребятишек - обычная картина. Молодые женщины рожали ежегодно, ибо всякое предохранение считалось делом недостойным.
Но в этой семье имелась одна редкая особенность. Разница в возрасте между Джанджигитом и следующим ребенком, старшей девочкой, составляла более двенадцати лет! Словом, его младшие сестренки и братишки были в буквальном смысле несмышленышами и нуждались в кормильце и авторитетном наставнике.
Так, видимо, рассудил Аллах.
Джанджигита мать родила в четырнадцать, на следующий год снова родила мальчика, но тот заболел и умер через три месяца, а после наступила полоса бесплодия.
Родители Джанджигита прошли через все ступени отчаяния. Особенно убивался отец, человек пришлый, родом из долины, сам являвшийся, по его словам, единственным ребенком в своей семье. И по врачам ходили, и мулле делали пожертвования, и молились, и пили отвары из степных трав и кореньев, но ничего не помогало. Думали, что это навсегда, и уже смирились с мыслью, что Джанджигит так и останется единственным их утешением.
Наверное, поэтому его матушка оберегала своего первенца пуще глазу, сдувала с него пушинки и не находила себе места, стоило ее боле выйти за калитку, чтобы поиграть со сверстниками. Пугливая по натуре, неграмотная, она сделалась совсем нервной, и стоило раздаться за дувалом громкому плачу или тревожному вскрику, как она мчалась на шум, едва не теряя сознание от острого укола предчувствия беды.
И вот, когда Джанджигиту уже исполнилось двенадцать, Аллах смилостивился и снова послал ей детей - сначала девочку, затем вторую, а после двух мальчиков-близнецов.
После рождения первой дочери воспрянувший духом отец начал строить этот дом (прежде они жили в тесной кибитке). Конечно, и без хашара не обошлось, но всё же пришлось залезать в новые долги. Однако казалось, что отныне всё будет хорошо, ибо долгожданной прибавление в семействе разве не есть добрый знак, верный предвестник благоденствия и удачи?
Но ведь недаром говорится: "Несчастливого змея и на верблюде укусит".
После рождения близнецов глава семейства, человек хотя и не очень крепкого здоровья, но подвижный и энергичный, вдруг занемог. Стал худеть, сохнуть и, несмотря на лечение (ездил даже в областную поликлинику к знаменитому врачу, двух барашков возил), умер, не дожив нескольких дней до первой годовщины своих младшеньких.
Его кончина внесла окончательное расстройство в материальные дела семьи. А ведь до болезни у отца были даже кое-какие накопления, что же касается трат, то он делал их бережно и рачительно, ведя счет каждой копейке и постепенно сокращая старые долги. Вместе с тем, еще после рождения старшей дочери он стал твердить, что черная полоса для их семьи миновала, что теперь, по воле Аллаха, удача на их стороне, и значит, можно сделать небольшое послабление... Ох, лучше бы он этого не говорил, нельзя гневить всевышнего подобными рассуждениями!
И вот семья, имевшая кое-какую надежду потихоньку выбраться из нужды, скатилась в еще более глубокую долговую яму.
Существенной помощи со стороны ждать не приходилось. Отец Джанджигита, как уже говорилось, был из других мест, из долины, и самостоятельных мужчин среди ближайших родственников не имел. Матушка Джанджигита, уроженка Т., была младшей в своей семье, ее родители умерли как раз в тот период, когда она маялась своим бесплодием. Умерла также е старшая сестра, а три другие были замужем, но их семьи тоже едва сводили концы с концами. Еще меньше проку было от двух ее братьев - дядьев Джанджигита, бестолковость которых служила предметом насмешек для многих земляков. Конечно, какую-то мелкую помощь по хозяйству они оказывали, да и с детьми обращались ласково, но быть твердой опорой в жизни не могли.
Единственной надеждой бедной женщины оставался Джанджигит, ее первенец, ее любимчик, материнское чувство к которому с каждым годом всё сильнее наполнялось смутными страхами.
Жизнь научила ее простому правилу: даже если происходит что-то хорошее, лучше не радоваться, потому что следом непременно нагрянет беда. Так ведь и было всегда. Не успела она нарадоваться своему первенцу, как умер второй ее ребенок, после чего наступил длительный период бездетности; едва порадовалась последующим детям, новому дому, как заболел и умер муж... Ее постоянной присказкой стало: "Ох, не случилось бы беды..." Надвигающуюся тень этой беды она видела во всем - в любом слухе, в любой новости, во всякой перемене. Тень беды стояла за порогом их жилища, пряталась в темных углах, поджидая, когда она расслабится и обрадуется чему-нибудь. Был лишь один способ обмануть или хотя бы отсрочить беду - всё время помнить о ней, мысленно гнать ее прочь, самой же никогда не улыбаться, не поддаваться призрачным мечтаниям. Только тревожиться да почаще жаловаться на судьбу. Она и тревожилась, и эта постоянная тревога наложила резкий отпечаток на весь ее облик, так что она, еще сравнительно молодая женщина, которой было далековато дол сорока, многими, и даже друзьями Джанджигита, воспринималась как старуха.
Она едва не тронулась умом, когда сверстников Джанджигита начали призывать в армию, когда и ее бола получил повестку. Но тут знающие люди подсказали, что по закону парню положена отсрочка ввиду отсутствия в семье других кормильцев. Это помогло! Она была бы на седьмом небе от счастья, если бы только не страх раззадорить беду.
Джанджигит так и не пошел служить, отсрочку продлевали раз за разом. Уже его друзья-ровесники вернулись, отслужив, повзрослели, возмужали, отпустили усы, начали поговаривать о свадьбах, а она по-прежнему видела в Джанджигите слабенького мальчика, нуждавшегося в ее защите.
В ту пору в их городке стоило немалых усилий получить хоть какую-нибудь работу, но бедная мать Джанджигита готова была мириться с самой крайней нуждой, лишь бы ее бола не отлучался лишний раз за калитку, не вызывал бы нечаянной зависти у караулившей за углом беды, тем более, что он рос таким хорошеньким!
А с другой стороны, надо ведь было как-то рассчитываться с долгами. Кредиторы хотя и ненавязчиво, но всё же напоминали о них.
И тут вдруг случилось диво, потрясшее сонный городок.
Неподалеку от Т., в степи, нашли какие-то редкие минералы, которые будто бы лежали у самой поверхности.
Началась великая стройка.
Знающие люди говорили, что теперь всё здесь переменится. Скоро и навсегда. Поднимется, мол, большой город с высокими домами, парками и фонтанами, с троллейбусом и железной дорогой, построят даже аэропорт, который будет принимать огромные самолеты из далекой Москвы, о Т. узнают во всем мире...
Всё это походило на сказку. Вернее, на мираж, который подразнит-подразнит своей величавостью и обманчивой близостью, а после развеется, как легкий дымок. Не случилось бы беды...
Но покуда многие предсказания сбывались. Самое главное - появилась работа. Очень много работы. Почти все соседи устроились на хорошую зарплату, некоторые - в двух-трех местах.