В первый год не поступила - провалила специальность. Решила поступать на следующий. Много упражнялась дома на пианино, мечтала после консерватории играть в профессиональном оркестре. Главное - вырваться из иваньковского болота. Окончит конверваторию, дальше получится само собой: попадет в артистическую среду - с интеллигентными людьми будет общаться, а не с поселковыми недоумками. Там же непременно и мужа найдет.
Пример имелся перед глазами. Дочка прежней детсадовской заведующей Элеонора Тамбовцева совсем недавно окончила консерваторию по классу скрипки. Так ее сразу в областную филармонию приняли. Наташа завидовала слегка. Та была исключительно страшна - длинно-лошадиное лицо и нос крючком, но с таким гордым видом ходила по улице, прям небожительница местная! Не поздоровается, ни косо не поглядит. Всем видом показывает: вы тут никто, вам до меня, великой скрипачки, еще расти и расти, и то неизвестно.
Ее заносчивость окружающие, как ни странно, принимали с пониманием. Почему? По причине высокостоящих в поселковой иерархии родителей: мама - завсадом, папа - полковник, командир той самой воинской части за железной дорогой.
У Наташи повышенного статуса не было, скорее средне-поселковский. Отца не знала и никогда не задумывалось о его возможном существовании, будто была зачата без мужского участия. Мать не имела ни образования, ни профессии, всю жизнь работала на заводе контролером в проходной. Посчастливилось, что мать не запила от тоски и беспросветности, подобно другим товаркам. Тем серолицым теткам, выглядевшим одинаково помято в любом возрасте - и в тридцать и в шестьдесят, одевавшимся тоже одинаково: зимой в телогрейку, летом в служебный синий халат.
Мать до самозабвения любила Наташу. Сама в обносках ходила, а дочку одевала понаряднее. Тем более, что та и в детстве красотулькой выглядела и когда выросла не пострашнела. Наташа не была безнадежно избалованной, но частенько пользовалась любовью родительницы в свою пользу. Отлынивала от дел, к которым душа не лежала. Например, огород. В Иваньково его имела каждая семья - большое подспорье в хозяйстве, если не будешь лениться обрабатывать. Главное развлечение поселковских: только снег сойдет, бегом на дачу. Дел невпроворот. Да что рассказывать - каждый знает.
Наташа не любила спину гнуть, стоять "дулом вверх", как выражались местные. Отговаривалась - ей как пианистке нужно пальцы беречь. Потому тяжелую работу разделили: матери достался огород, дочери - уборка квартиры.
Обеспечить будущее Наташи мать считала святым делом. Когда у дочки обнаружились музыкальные способности, назанимала денег, пианино купила - только бы та выучилась на хорошую специальность, не пошла по ее стопам. Наташа выучилась, но заноситься - по примеру Элеоноры не стала. Поводов не имела. Пока. Вот когда окончит консерваторию... Или замуж за приличного человека выйдет... Тогда посмотрим.
Работу в детсаду - монотонную, однообразную - она считала временным явлением. Тем не менее исполняла добросовестно. Все эти "Жили у бабуси" и "В лесу родилась елочка" играла с вдохновением, используя обе руки - полезно для ежедневной тренировки.
Надолго задерживаться здесь не собиралась. Неинтересно молодой, свободной девушке с амбициями. Слишком бесперспективно: работа, не развивающая способностей; коллектив сугубо женский. Остаться - значит заранее похоронить себя, забыть мечту о лучшем будущем. Обмануть ту светлую судьбу, которую когда-то предсказывали. А предательницей себя быть не хотелось.
Годы летели, судьба не торопилась. Соседи и знакомые начали со снисходительным сочувствием поглядывать на Наташу, мол, вот еще одна кандидатка в одиночки. Хоть красавица, да что-то с ней не то - ни один мужик не скинулся даже ребенка сделать.
Попала она в самую несчастливую категорию. Такая всеобщая мозговая установка в Иваньково: замужние женщины, хоть и замордованные пьяницами-супругами, стояли наверху иерархии, за ними вдовы и разведенки, потом старые девы и женщины без детей, которых считали особенными неудачницами. Потому что "в старости стакан воды некому будет принести".
В лето перед своим двадцатисемилетием она встретила Юрия. Случайно. В проходной завода. Наташа приходила зачем-то в отдел кадров, Юрий кого-то поджидал. Высокий, аккуратно подстриженный, с мягкими, благородными чертами лица, он выгодно отличался от поселковых дегенератов. Обменялись взглядами, он поздоровался, она ответила - и все. Он шел за ней до самого отдела кадров. Она знала и в конце коридора оглянулась. Разговорились.
Оказалось, Юрий Толкачев - новое московское начальство из Госкомитета по материальным резервам. Его назначили куратором завода, и теперь он будет сюда регулярно приезжать. На несколько дней, прямо из Москвы на служебной "Волге". В тот же раз он пригласил Наташу разделить с ним одинокий вечер в гостинице. Она согласилась, не раздумывая.
Наутро к подъезду родного дома подвезла ее голубая "Волга" с московскими номерами. Что в затерянном в лесных массивах Иванькове было равносильно золотой карете с персональным кучером на козлах.
В августе того же года она опять поступала в консерваторию. В последний раз. Из-за возрастного ценза: двадцать семь - предельный возраст для абитуриентов. Не поступила. Теперь из-за вокала. Неудивительно. В ночь перед экзаменом она не спала. Не от нервов. От перехлестывающей через край любви. Стараясь сдерживать крики, она лишь стонала приглушенно, отчего наутро охрипла и потеряла певческий голос.
Не поступив, не расстроилась. У нее появились новые мечты, связанные, в основном, с Юрием. Он был пылким любовником, и Наташе показалось, что он ее пылко полюбил. В ответ она влюбилась безумно - по-настоящему, по-женски. Сердце наполнили надежды соединиться с ним и, перестав скрываться, зажить официальной семьей. В Москве. О чем он ей неоднократно намекал.
Однако, сроков не называл.
Юрию постоянно что-то мешало. Она с самого начала знала, что он женат, но не считала это непреодолимым препятствием. В том заблуждении Юрий ее поддерживал. Говорил: сейчас развестись не могу, подожди, дети подрастут, тогда нам ничто не будет препятствовать.
Наташа терпеливо ждала.
Потом он внезапно развелся, не дожидась взросления детей. Наташа воспряла духом, но он неожиданно... женился. На другой. Объяснил: извини, не мог отказать, девушка ждала ребенка. Потом опять развелся. Наташа, совсем было разочаровавшаяся в его обещаниях, снова замечтала.
И снова облом. Самый обидный. Юрий женился на девушке на двадцать лет моложе себя и не переставал восхищаться ею даже в присутствии Наташи. Теперь уже по возрасту - Натальи Николаевны. Она понимала, что против его новой жены не имеет шансов. Пришло осознание, горькое, как дух от полыни : сразу не женился, не сделает этого никогда. Он понимал, что она понимает, и перестал что-либо обещать.
А наведываться не перестал. Теперь приезжал реже, раза три-четыре в год. И те для Натальи Николаевны были праздниками, потому что ничего другого не имела. Да как-то смирилась. Когда надежда жила, тосковала по нему ужасно. А сейчас...
Надоело все. Устала поедать себя за наивность. За нерешительность настоять на своем. Если бы один раз сказала: "все, терпение лопнуло, или женись, или больше не приезжай!" может, добилась бы своего. Но... Не умела Наталья требовать. Слишком мягкая была. Она и сейчас не "бой-баба". Поздно ей чего-то добиваться. Раньше надо было характер проявлять, сейчас - привыкла. Смирилась. Отупела от боли, что ли. Или надоело терзаться. Другие несчастья заслонили.
В начале года умерла мать. Как раз на Крещение. Наталья плакала отчаянно, не столько по матери, сколько по себе. Она обиделась на мать, что бросила ее одну. Правда, потом совесть мучила - за эгоизм, да поздно.
В собственное оправдание вспомнила один эпизод. Однажды, когда еще в школе училась, встретила похоронную процессию на дороге. По обочинам стояли люди, провожая взглядами гроб. Многие женщины, специально вышедшие на улицу посмотреть, утирали слезы. Наташа спросила у матери:
- Почему на похоронах не только родственники плакали, но и чужие люди? Он же был им никто.
- На похоронах каждый о своем плачет, - получила в ответ.
Тогда она не разобралась. Поняла только, когда самой коснулось.
Мать умерла скоропостижно. Ни с того ни с сего, сгорела за одну ночь. Был человек и - нету. Если бы болела долго и тяжело, Наталья, может, заранее подготовилась бы, привыкла к мысли. Неожиданность подкосила ее под корень. В голове конфликт получился: глаза видели, а сознание отказывалось принимать.
Последние дни мать ходила с повышенным давлением. Больничный не брала, значения не придавала - не впервой. Вечером, вроде полегчало, взяла санки, пошла на дачу за картошкой и заготовками. Пришла расстроенная: в подвал воры залезли, банки с огурцами, помидорами, салатами утащили. Небось, алкаши местные, кто же еще. Жалко до слез - столько труда и все на чужого дядю. Хорошо, в другой подвал не догадались заглянуть, там картошка и капуста квашеная в бочке. До лета как-нибудь дотянут. А иначе - зубы на полку.
Легла раньше времени. Ночью разбудила дочь стоном. Потом кричала и металась на кровати. Потом прошептала "умираю" и затихла, только лицо страшно перекосило.
В затерянное в лесах Иваньково скорая ехала два часа. Фельдшеру ничего не оставалось, как констатировать смерть. В качестве доброго жеста он выправил гримасу на лице матери. И "утешил":
- Не обижайтесь, что долго ехали, все равно бы не успели. В таких случаях необходимо оказать помощь в течение десяти минут. Мы почти никогда не успеваем. И вдобавок. Если даже удастся спасти пациента, после инсульта он остается парализованным лежачим. Еще неизвестно, что для родственников лучше...
Это последнее, что Наталья услышала и разобрала. Слова показались мелкими в масштабе ее горя. Отключилась. Дальше была пустота.
При воспоминании о матери перед глазами вставала картина на погосте. Стоял хмурый, колючий, морозный день. Наталья смотрела на яму, куда опускали гроб и не верила, что все происходило на самом деле. Странная, неестественная тишина окружала. Голова мутная, как во сне. Не помнила, что было до того, и как здесь очутилась. Подняла глаза оглядеться с искоркой отчаянной надежды - вдруг это действительно сон.
Она находилась где-то в незнакомом месте. Огромное, ровное, белое поле расчерчено оградками на квадраты, внутри которых горбики могил. От занесенных снегом памятников виднелись лишь верхушки, которые как бы вырастали из сугробов. К их навек замершей компании с краю прилепилась могила матери - самая свежая. За ней кусок пока пустого, кладбищенского поля, по которому крутила поземка.
Далее обрыв и широченный овраг, на дне которого посверкивал незамерзший ручей. Далеко вдали - на другой стороне оврага виднелись под снежными шапками деревянные дома-избушки какого-то чужого поселка.