Она поворачивается к Юэну, по-прежнему глядя на Саймона:
– Ну, он-то уж явно не будет нас знакомить. Я Марианна.
Юэн протягивает руку, поглядывая на шурина, чьи пальцы теперь гладят ляжку Джилл в черном чулке, а девушка засовывает ему в ухо язык.
Юэн смотрит на Марианну, наблюдающую за этой сценой в полном отвращении. Да, рассуждает он, может, она даже почти мне ровесница, но есть в ней что-то величавое. Все признаки старения – морщины, мешки, гусиные лапки – как будто заретушированы. Неужели все дело в наркотике? Юэн видит лишь квинтэссенцию невероятно красивой женщины.
– Юэн, – представляется он. – А вы давно Саймона знаете?
– Много лет. Еще подростком познакомилась. Я бы сказала, это на двадцать процентов счастье, а на восемьдесят – проклятие, – сообщает она монотонно – так говорят на раёнах и в пригородах.
– Ну и ну. В каком смысле? – спрашивает он, придвигаясь ближе и глядя на Саймона.
– Он угроза для девиц, – буднично говорит Марианна. – Девицы на него западают, а он их потом использует.
– Но… вы же все равно здесь, с ним.
– Значит, я по-прежнему в его власти, – невесело смеется она, а затем срывается и злобно пинает Саймона в голень: – Козел.
– Чё? – Саймон отпускает Джилл и зыркает на Марианну. – Ты ебанулася? Попустись!
– Козлина блядская. – Марианна снова лягается, а затем, глядя на молодуху, язвительно замечает: – А ты несчастная малая, блядь, коза. Он же старпер уже. Меня-то хотя б охмурил молодой интересный чел. – Она встает и выплескивает на Саймона остатки вина из бокала.
Саймон Уильямсон сидит неподвижно, вино капает с лица, а вокруг охают и ахают выпивающие соседи. Юэн выуживает свой носовой платок и передает шурину.
– Пойди за ней, – уговаривает его Саймон, кивая на уходящую Марианну. – Поговори с ней. Неделями меня преследует, с тех пор как узнала, что я прикачу из Лондона на Рождество. Она страдает, что уже не молодая, но это ж со всеми нами случается. В смысле, спустись уже, блядь, на землю, – произносит он нараспев, с возрастающей мольбой обращаясь ко всему бару, а затем поворачивается к Джилл: – Повторяй за мной: я никогда не превращусь в свою мать!
– Я никогда не превращусь в свою мать, – с нажимом говорит Джилл.
– Умничка. – Саймон с благодарностью хватает ее за колено. – Все это у нас в голове сидит. У тебя явно темперамент для больших матчей.
– Щекотно, – фыркает она и отпихивает его руку, а затем спрашивает: – Как по-твоему, я смогу работать в «Коллегах»? МБА у меня нету, но зато есть диплом по менеджменту с Нейпира[13], и просто надо сдать еще четыре зачета, чёбы бакалавра получить.
– Если бакалавра дают за красивую задницу – а я думаю, в твоем случае это так, – мне кажется, все необходимые атрибуты у тебя есть! Впрочем, потенциальные партнерши, как мы их называем, обязаны пройти самую строгую и доскональную процедуру собеседования, – вкрадчиво говорит он.
Юэна общество Саймона уже достало. Как ни странно, шурин, наверное, хотел как лучше, в своем извращенном понимании, но при этом накачал его наркотой и попытался заставить изменить жене – родной сестре Саймона! Юэн секунду медлит, а затем встает и идет за Марианной. Оказалось, она дошла лишь до стойки и зависла там с сумочкой в руках, будто кого-то ждет.
– Вы нормально?
– Я хорошо, – говорит Марианна, прошипев последнее слово.
– Вы…
– Такси жду. – Она взмахивает телефоном, и этот жест как бы вызывает звонок. – Поехала.
– М-м, если можно спросить, вам в какую сторону? Я тоже собираюсь откланяться.
– Либертон, – рассеянно отвечает Марианна, заправляя волосы за ухо. – Устроит?
– Да. Здорово.
На заднем сиденье такси довольно жарко, и Юэн ловит еще одну серию приходов от ешек. Они едут по Мостам к бассейну «Королевское содружество». Это не так уж далеко от его дома. Но он не может прийти туда в таком состоянии.
Она замечает его беспокойство.
– Ты нормально?
– Не совсем. Саймон подсыпал мне в коктейль экстази. Видимо, так он себе представлял хороший праздничный розыгрыш. Я не принимаю наркотики… в последнее время, – вынужден добавить он, опасаясь, что она посчитает его цивилом и занудой. Вдруг он бросает взгляд на ее стопы – маленькие, изящные под ремешками туфель. – У вас очень красивые стопы.
– Выступаешь по этим делам?
– Нет, но, возможно, слегка одержимый. Я подиатр – врач по ногам, – объясняет он, а они как раз проезжают его работу – Королевскую больницу.
Джилл ушла в туалет с Кэти нюхнуть порошка, и у Саймона появилась возможность вернуться на тиндер. Но тут к нему подкатывает Терри.
– Ты где был?
– Завез на таксо ту в зеленой кофте на Тисл-стрит-лейн. Пасибки твоим дибильным калачикам – просто обслюнявил ей всю манду, пока она не протащилася. Даж не вдул. Так щас она хотит увидеться еще раз, от это от всё. Думает, я завсегда такой. Послал ее с моего таксо нахуй!
– Ну ты и джентльмен, Тез.
– И еще видал зятька твоиво, Юэна, слинял с этой чикулей Марьяной, – заявляет Терри, и глаза у него бегают. – С чево это я не подсунул ей в свое времечко? Огонь же!
– Много лет порол ее во все дыры. Сперва ее батяня мине угрожал, потом ее блядский муженек. Ясен перец, я продолжал ее пердолить, когда она замуж вышла, причем по ее ж инициативе. Но я был рыцарем. Сказал ей, что нахожу заведомо нелюбезным долбить пелотку, предназначенную другому парню, так чё потом завсегда ей тока в очко вдувал. Научил, как оргазм от анала получать, все дела.
– Пробел в резюме Ладного Лоусона, а их там не так и дофига, – обиженно говорит Терри. – Слы, пиздюк, если она так тибя напрягала, мог бы ее номерок мине скинуть, я б у нее с бошки тибя выбил. Или, мож, этого ты и ссал, да ж?
– Залупу. Тебе. На. Воротник.
– Шухер, – Терри поглядывает на двух девушек, возвращающихся из туалета, – от и мандятинка вертается. Пора чары нах включать!
На Рождество в доме Маккоркиндейлов первым встает Саймон Уильямсон. Он так и не смог уснуть, как всегда бывает, когда он принял на душу море спиртного и наркотиков. Он считает это бесшабашное употребление слабостью, но сейчас Рождество, и в последнее время такое случается с ним редко, поэтому он особо не убивается. Вскоре к нему на кухню приходит Юэн, все еще слегка обдолбанный после вчерашней ночи.
– Вот это дурь была, – тихо выдыхает он. – Этот порошок. Всю ночь не мог уснуть.
– Ха! Знакомая ситуация. Попробуй снежком полирнуть и крэком, как я…
– Это уже без меня! Мне же надо было к Карлотте вернуться. Хорошо хоть она крепко спит. Пролежал всю ночь рядом, не смыкая глаз, потный, напряженный, будто наркоман какой-то!
– Кстати, а как там Марианна? Ты к ней ездил?
Юэн собирается соврать, но потом понимает всю бесполезность лжи.
– Да, мне реально надо было собраться с мыслями, прежде чем идти домой. Интересно с ней поболтали. Очень многогранная женщина.
Саймон Уильямсон поднимает одинокую бровь:
– Со стороны это, разумеется, именно так и выглядит.
– То есть?
– Никакая она не многогранная. Многогранная – значит классная. Многогранная – значит интересная. А она ни то ни другое.
– Ну, мне она другой показалась.
– Ущербная дура может показаться многогранной, если ведет себя эксцентрично и не контролирует свои порывы. Но ничего хорошего в этом нет. Ущербные дуры просто раздражают и утомляют. Я сказал ей еще, блядь, сто лет назад, что она на мне помешалась и что я не хочу иметь с ней ничего общего. Так нет же, постоянно просила о встрече, снова и снова. Эта избалованная папина дочка привыкла получать все, что захочет. – Саймон Уильямсон свирепо пялится на зятя. – Ее батяня сперва собирался убить миня за то, чё я ее дрючил, а потом за то, чё не дрючил! – Он передергивает плечами, словно пытаясь скинуть холодящий плащ несправедливости. – Ихняя малохольная семейка пытается всеми управлять.
– Потише, – шикает на него Юэн, услышав, как кто-то смыл воду в туалете наверху.
Саймон кивает и понижает голос:
– В общем, местные лошки продолжали усердно ее шпилить, спешу добавить, все с меньшей и меньшей охотой. В ее защиту надо сказать, что она обалденно трахается, хотя я должен поставить это в заслугу самому себе: расцвела она под моей самоотверженной опекой. Потом, когда лет через десять она скрылась с радаров, я подумал: «Баба с возу». Но я искренне надеялся, что она отъебаллас. – Последнее слово он произносит твердо, как «фаллос». – Но тот ебанько, что взял ее под крылышко, наконец-то прозрел. И вуаля, она опять мозолит мне глаза, достает эсэмэсками и жучит за то, что я гоняюсь за минжой, которая а) моложе и б) не ее. – Он пожимает плечами. – Ну а ты как, донес до нее суть?
– Не смеши меня, – лопочет Юэн; тот, кто сходил в туалет наверху, кажется, лег обратно в постель. – Я зашел к ней, чтобы успокоиться и подождать, пока отпустит экстази, которое ты мне подсыпал. Слава богу, когда я пришел, Карлотта крепко спала. Она была не в восторге, когда ненадолго проснулась утром, но, по ее словам, она «довольна, что мы стали родичаться».
Внезапно начинается движ. По лестнице спускается Росс, за ним Бен.
– А вот и пацанчики! – объявляет Саймон. – С Рождеством вас, симпотные юные кобельки! Парочка сердцеедов – а, Юэн? Ох, берегитесь, девчата, этой винтажной итальянско-шотландской культурно-генетической смеси. Она оставит вас бездыханными, посеет смерть и разрушения.
Сын и племянник смотрят на него, оба глубоко смущены этим воззванием и не на шутку сомневаются.
– Забейте, я собираюсь повтыкать с утреца в телик, – заявляет Саймон. – Вообще-то, я не слезу вон с того дивана, пока мне не подадут мой рождественский ужин. А вот это завтрак. – Он разворачивает золотую фольгу и откусывает ухо у шоколадного медвежонка «Линдт», показывающего на сердце у себя на груди. – Накося, сраный джамбо[14]. – И он перебирается в гостиную.
Спускается Карлотта и начинает готовить еду. Юэн хочет помочь, но жена твердит, что она все распланировала, а он пусть посидит с Саймоном и мальчиками и посмотрит телевизор. Росса и Бена эта перспектива не так уж сильно прельщает, и они удаляются на второй этаж, а Юэн уступает и обнаруживает, что Саймон попивает лагер «Иннис энд Ганн», закусывает шоколадным мишкой и пересматривает «Светлое Рождество»[15].
– Рановато ты, – говорит Юэн, глядя на банку пива.
– Так сегодня ж Рождество, ебаный в рот. А этот лагер просто волшебный. Кто б мог подумать, что шотландцы способны производить лучший лагер на свете? Именно так я представляю себе вкус сладкой отмытой манды Спящей красавицы!
«Эта утрированная сексуализация всего подряд, – размышляет Юэн, – он вообще когда-нибудь останавливается?» А затем думает, что, пожалуй, и неплохо было бы выпить пару пива. Он еще не отошел от МДМА, так что, возможно, пиво послужит прикрытием и объяснением его вялости. К счастью, Карлотта, кажется, слишком поглощена приготовлениями к рождественскому ужину и ничего не замечает. Юэн слышит, как жена мелодично и нежно напевает песню «Юритмикс» «Бельмо на глазу»[16]. Сердце у него в груди тает от эмоций.
Приходят теща и свояченица Луиза с мужем и тремя детьми в возрасте от семнадцати до двадцати четырех. В доме шумно, все обмениваются подарками, шуршат оберточной бумагой. Росс и Бен получают одинаковые «плейстейшен-4» и тут же бегут наверх скачивать из интернета любимую игру.
«Иннис энд Ганн» мягко вливается в Юэна, вызывая удовлетворенное, благодушное веселье. Ему смутно мерещится, что с сыном что-то не так, когда Росс вдруг снова появляется в коридоре, припирает к стенке Карлотту, едва та входит в кухню, и убеждает занятую мать пойти с ним наверх.
Юэн вытягивает шею над спинкой дивана, наблюдает за ними и собирается что-то сказать, но Саймон трясет его за плечо, и мать с сыном поднимаются по лестнице у них за спиной.
– Обожаю это место, когда Кросби обращается с речью к Розмари Клуни про то, как рыцарь падает со своего серебристого скакуна… – говорит Саймон, и в глазах у него стоят слезы. – Это история моих отношений с женщинами. – И он захлебывается, будто что-то ломается в груди.
Беспокойство Юэна растет. Похоже, Саймон совершенно искренен в своих чувствах. Юэна осеняет, что шурин так опасен для женщин из-за своей способности полностью вживаться в придуманные им самим фантастические роли и верить в них.
В конце концов из дальнего угла их через всю столовую зовут к столу. Все церемонно фотографируются. Саймон Уильямсон щелкает всю семью, а потом, по отдельности, свою безучастную мать Эвиту, Карлотту, Луизу, Джерри и ребят – Бена, угрюмого Росса и даже Юэна. Все это время и Саймон, и Юэн ощущают странное напряжение в воздухе, но оба уже проголодались и в мягком тумане опьянения занимают места. Карлотта взволнованно шепчется с матерью и сестрой. Памятуя о сытном рождественском ужине, она приготовила легкую закуску: на столе стоят коктейли из мелких креветок с минимальной лимонной заправкой.
Юэн признательно откидывается на спинку стула и собирается заговорить, как вдруг замечает, что по щекам жены льются слезы. Схватив мать за руку, она уклоняется от его встревоженного взгляда. А Эвита смотрит на него волком. Юэн с Саймоном инстинктивно переглядываются в замешательстве.
Не успевает Юэн хоть что-то сказать, как его сын встает и отвешивает ему затрещину.
– Блядский ты старый развратный пердун! – Росс тычет в Карлотту. – Это же моя мама!
Юэн не в силах ответить или хотя бы открыть рот и переводит глаза на жену. Карлотта уже рыдает в глубоком отчаянии, плечи у нее трясутся.
– Как тебе не стыдно! – визжит на него Луиза, а Эвита ругается по-итальянски.
Гнетущее чувство, будто весь мир рассыпается в прах, без остатка высасывает из Юэна все силы, да и разум.
А затем Росс включает свой айпад и подносит его к лицу ошарашенного отца. На экране – Юэн вчера с этой Марианной: оба голые на ее кровати, и он запихивает член в ее смазанную задницу, поглаживая ей клитор. Она обучает его сквозь стоны, подсказывая, что нужно делать. Травмированный Юэн смотрит на шурина, и до него доходит, что слова, которые он произносит, на самом деле принадлежат Саймону Дэвиду Уильямсону.
Пока все таращатся на него в шоке и отвращении, в голове молнией проносится: Марианна прислала ему по электронке запись, которую они вместе сделали, и, наверное, та попала в семейное «облако». Росс случайно получил к ней доступ, когда пытался скачать видеоигру для своей «плейстейшен-4». И теперь они всей семьей, в буквальном смысле за рождественским ужином наблюдают первую в жизни супружескую измену Юэна под воздействием наркотиков. Свояченица и ее муж брезгливо вылупились. Теща крестится. Саймон, искренне потрясенный, смотрит на него с неуловимым восхищением. Но на убитых горем измученных лицах жены и сына Юэн читает лишь глубокое недоуменное разочарование.
Юэн Маккоркиндейл не в силах подобрать слова. В то же время он произносит их, похабные и смачные, на экране, который Росс крепко, непреклонно держит перед ним в вытянутых руках.
Зато дар речи обретает Карлотта:
– Выметайся отсюда нахер. Вали отсуда нахер щас же, – и она показывает на дверь.
Юэн встает, понурив голову. Он сгорает со стыда, почти в буквальном смысле окаменел от шока, а не простого смущения. Руки и ноги отяжелели, в ушах звенит, желудок и грудную клетку заполняет глыба размером с черную дыру. Глядя на дверь, которая кажется такой далекой, он чувствует, что движется к ней. Он не знает, куда идет, и лишь инстинкт заставляет его снять с крючка в прихожей куртку, чтобы уйти из собственного дома – вполне возможно, навсегда.
Закрыв за собой дверь и выйдя на холодную хмурую улицу, он думает лишь о том, что Рождество больше никогда не будет прежним. Но его рука тянется в карман и выдергивает оттуда айфон. Юэн Маккоркиндейл гуглит вовсе не гостиничные номера. Он щелкает по иконке тиндера – приложения, которое скачал, когда ушел от Марианны с убийственными, но радостными угрызениями на зорьке рассветной рождественским утром. Замерзшие пальцы уже быстро пролистывают его новое будущее.