Все в этом мире когда-то уже было"
(древняя мудрость)
Памяти М. Е. Салтыкова - Щедрина
и его творчества посвящается.
Случилось это в давние- давние времена, про которые старики помнили, да унесли эту память с собой на тот свет.
Словно в ладошках природы - матушки раскинулась в те времена большущая деревня. И всего - то в этих ладошках было вдоволь: лесов, полей, озер, рек. Природа щедро одаривала своими дарами жителей деревни, выглядевшей с божьих высот букашкой на роскошном теле природы.
Общим фоном жизни был каждодневный труд всех и каждого на свое благо, которое выливалось в благо всей деревни. Каждый жил своим трудом, своим хозяйством и делить людям было нечего. Жизнь протекала мирно и спокойно, чередуя труд с общими праздниками под гармошку, с песнями и плясками, с весельем и смехом. А если и возникали какие вопросы, то уж так сложилось, что все шли за советом к белому, как лунь, старцу Лавру. Хотя никто и не выбирал его никаким главой деревни, но все знали, что он даст совет по любому вопросу.
Так и жила деревня долгие годы - и себя кормила своим трудом, и весь мир кормила, получая от него все необходимое для жизни. Улицы в деревне с еще более давних времен были мощеные, и люди не знали, что такое непролазная грязь и весенняя распутица.
Не то, чтобы это было недостатком, но определенные неудобства создавал тот факт, что всякой живности в деревне содержалось несметное множество. Жителям соседних улиц приходилось объединяться и по очереди пасти их общее стадо в поле с утра до вечера. Конечно, это создавало неудобства, связанные с отвлечением очередного пастуха от его ежедневных дел, которые за него никто не сделает. Но с таким положением все смирились и не представляли, что может быть по-другому...
Однажды, ярким солнечным днем, на улице деревни, по которой обычно въезжали ярмарочные гости, появился незнакомец. Улица была пустынна, но причиной тому было не палящее летнее солнце, а повседневные дела, которыми были заняты жители. Разнообразие их занятий зависело от времени года, а не от дня недели, поэтому обычно с началом нового сезона все в деревне были заняты одними и теми же работами в своих дворах и огородах.
Весь вид незнакомца говорил о том, что он далек от представления не только о текущих делах согласно природного расписания, но и о каких- то работах вообще. Одет он был неподобающе дню недели в яркие цветастые одежды, более подходящие балаганному актеру. На ногах короткие щеголеватые сапожки, серые от пыли, в которые были заправлены синие атласные шаровары с красными лампасами. На нем была красная рубаха - косоворотка, распущенная поверх штанов и подпоясанная узким пояском с кистями, болтавшимися сбоку. На груди рубаха была расписана узорами. Голову украшала не по -деревенски щеголеватая фуражка с маленьким белым цветочком у козырька, видимо, предназначенная для того, чтобы быть последним штрихом в молодцеватом облике незнакомца. Но ощущения молодцеватости фигуры не вызывали ни шаровары, ни рубаха, ни фуражка на фоне пустых, потухших глаз незнакомца, притягивавших внимание сильней, чем яркие краски его наряда.
На вид незнакомцу было лет двадцать и можно было только удивляться его болезненной худобе в таком цветущем возрасте. Он был вызывающе тощим во всех частях своего тела. Вряд ли можно было найти такие наряды, которые украсили бы подобную худобу. Казалось, наоборот, любые наряды выглядели неуместными на фоне его тощего тела. Из-под фуражки торчали короткие редкие волосы, похоже, не претендуя на место под фуражкой, прикрывавшей их отсутствие. Нет, вид незнакомца не был унылым, но в этот солнечный день на пустынной улице он со своим потухшим взглядом напоминал спичку, которую вытряхнули из коробка, и она не знает теперь что ей делать в этом, окружающем коробок, мире.
Незнакомец продолжал шагать по улице, послушно повторяя все ее повороты и было бы неудивительно, если бы он так и прошел по улице через всю деревню туда, где улица переходит в проселочную дорогу. Но, увы... . Через распахнутую калитку его, бредущего по улице, увидел старец Лавр, присевший в это время отдохнуть во дворе в тени яблони. Несмотря на возраст, его привычка трудиться помогала его желанию вести активный образ жизни, поэтому он вместе с домочадцами трудился в тот день на огороде. Яркий вид незнакомца и его слепая походка заставили Лавра выйти из калитки и окликнуть странную фигуру, которая от неожиданности вздрогнула, резко остановилась и повернулась на голос. Глаза незнакомца оставались стеклянно - равнодушными.
Старец пригласил путника во двор, в прохладную тень, и тот жадно припал губами к предложенной кружке кваса. Утолив жажду, он поблагодарил старца, который не переставал удивляться его наряду:
- Ты, я вижу, издалека путь держишь, - начал он, усаживаясь поудобней:
- Что привело тебя в нашу деревню?
Кружка кваса заметно взбодрила незнакомца, и он рассказал свою историю. Его еще малышом украли цыгане, и он кочевал с их табором по разным краям. Он узнал цыганскую жизнь во всех ее тонкостях, в которых не было места для обычного труда. В здешних местах на табор напали разбойники, охотники за рабами, и всех угнали. Он один чудом скрылся, без единой царапины.
- Я ничего не ищу в вашей деревне, - закончил он свой короткий рассказ. - Просто, она попалась мне на пути. Отдохну у вас, спляшу, спою. Отблагодарят меня, пойду дальше, - добавил он, вставая. Старец вдруг удержал его:
- Подожди, не спеши. Твои ноги привели тебя туда, откуда ты был украден. Я давно живу на свете и вспомнил историю с мальчуганом. Это тебя, значит, тогда украли цыгане? - покачал он головой:
- Много слез пролили твои родители. С тех пор для цыган дорога закрыта в нашу деревню, хоть и много времени прошло, но законы здесь пишет наша память, они неписаные, потому вечные. Ты не очень похож на цыгана, но за цыганские песни твои бока отблагодарят так, что ты долго будешь их лечить. Лавр покачал головой:
- Я даже вспомнил как звали того мальчика, хоть и не видел его, - усмехнулся он. - А звали его Прутик. Да, Прутик, - повторил он.
Глаза незнакомца откликнулись на произнесенное имя, в них сверкнул огонек, ожививший незнакомца:
- Да! - воскликнул он. - Это похоже на правду! Я не помню своего детского имени, но меня и цыгане называли Мугар, что по-цыгански означает "кнут" или "прут"! Но никакой я не Мугар! Прут я! - решительно закончил он.
- Конечно, - согласился Лавр. - Не зря тебя так назвали. Ты и похож на прутик - такой же тонкий и длинный.
- Да еще и лысый, - продолжил новоиспеченный Прут, сняв фуражку. Под ней оказалась обширная залысина, никак не подходившая его молодым годам.
- Да, - опять согласился Лавр. - В фуражке ты лучше смотришься. Должен тебе сказать, что родители твои умерли. Детей у них больше не было, и дом их стоит заколоченный. Ты можешь жить в нем, я тебе покажу. Но в твоем наряде тебе не стоит показываться, будет лучше, если я тебя переодену, а твой наряд пойдет на чучело - все вороны разбегутся, - улыбнулся старец. Прут послушно переоделся.
Так Прут стал жить в доме своих родителей, в котором все для этого было, хотя он не мог вспомнить первых лет своей жизни. Он быстро прижился в деревне и стал своим парнем, истории которого все сочувствовали, а самого полюбили за веселые песни, рассказы, пляски, которыми он жил всю свою жизнь. Время шло, а Прут в своей фуражке, с которой он так и не расстался, оставался душой любой компании. Куда бы он ни пришел каждый вечер, в любом доме ему были рады и угощали от души за его веселый нрав. Всех он умел развеселить после тяжелого трудового дня, который у самого Прута проходил в ожидании вечера, когда можно пойти в гости на угощение щедрых хозяев. Сам он ничего не умел делать в деревенской жизни.
Старец Лавр, прослышав об этом, решил ему помочь. Он редко выходил из дому, но случай тут был из ряда вон выходящий, и Лавр не мог не выйти ему навстречу. Такого еще не было, чтобы в деревне кто-то целыми днями не работал. Старец не зря прослыл мудрым. Благодаря его совету Прут с радостью согласился стать пастухом деревенского табуна. Жизнь в таборе проходила у него среди лошадей, и он любил их, как все цыгане, особенной любовью. Любил за то, что их можно красть и продавать. Прут умел делать и то, и другое, поэтому охотно согласился в пастухи тем более, что за это полагалось довольствие от всей деревни. Он согласился пасти только лошадей, отказавшись от присмотра за остальной живностью деревни, но и это было принято с радостью жителями, избавленными от необходимости тратить время на выпас табуна.
Прут без промедлений приступил к исполнению своих обязанностей. Ничто не смущало его в новой роли. Но с первого дня все пошло не так и не туда, заставив Прута напрочь забыть в будущем про свои умения красть и продавать лошадей.
Не успел табун на поле разбрестись по пастбищу, как раздался жуткий вой, утонувший в невыносимом для ушей диком ржании сотен лошадей, шарахнувшихся во все стороны, сминая друг друга и все на своем пути. Прут не успел глазом моргнуть, как оказался один, стоящий на пустом пастбище, потому что лошадь его исчезла вслед за табуном, разбежавшимся по лесам. Ржание стихло, но вой продолжался, и он был пострашней ржания табуна, этот жуткий волчий вой.
Прут понял, что теперь ему придется спасаться бегством из деревни. Он в бессилии уселся на траву. Сзади зашумели кусты. Прут обернулся и увидел позади огромного волка, серого, с тигровым окрасом, только его поперечные полосы были не черные, а седые. Глядя на волка, Прут понимал, что ему не удастся бежать из деревни, так же как и не скрыться от этих громадных клыков. К тому времени вой прекратился, стало тихо. Волк дружелюбно подсел к пастуху и уставился на него со словами:
- Ну что? Поговорим, друг?
От неожиданности Прут икнул:
- О чем?
Холодом страха веяло от огромной фигуры волка. Этот холод пробрался во все уголки тощего тела, мешая шевелиться, думать, говорить. Волк словно старался растопить ледяной страх, сковавший пастуха. Он придвинулся поближе к оцепеневшей фигуре и дружески положил лапу ей на плечо:
- Ну как о чем, дружище?! О нашем будущем. Оно у нас теперь будет общее.
Слова волка не вывели Прута из оцепенения.
- Ну... ну! - подбадривал его волк:
- Будущее у тебя теперь будет большое, и у нас, - он махнул в сторону кустов. - Дела будут обстоять не хуже, дружище!
Прут трясся мелкой дрожью, а волк продолжал:
- Мы ведь глазам сегодня поверить не могли, когда увидели в поле всего один табун. Мы уже и мечтать не надеялись о такой удаче! - радостно взвыл волк:
- Раньше ведь как было? Выходят несколько табунов, несколько пастухов и все они друг за дружку держатся. Не сговоришься с ними! Мы уже надежду терять начали, а тут ты, голубчик ты наш! - радостно теребил волк плечо пастуха:
- Один - одинешенек, пастухом назначенный! Один за все отвечаешь! Голубь ты наш! - не по-волчьи причитал серый гигант:
- Теперь все мечты наши с тобой сбудутся! - радостно продолжал волк.
- Да и как иначе?! Ты там, - он махнул лапой в сторону деревни:
- Будешь за все ответ держать, о работе своей докладывать, об успехах своих, а мы, понимаешь, тут будем тебе помогать, дела делать, понимаешь! Голубчик ты наш! - снова не удержался от восторгов волк и нежно погладил Прута по фуражке.
Прут постепенно приходил в себя, начиная понимать из речей волка, что он нужен тому в живом виде.
- Чем я могу быть полезен? - наконец прошептал он:
- Я теперь сам себе не могу помочь. Кто я без табуна?
Волк обрадовался его словам:
- Что ты, дружок?! Это моя забота! Просто, хотел показать тебе, что все в наших силах здесь, за пределами деревни!
Он неожиданно свистнул пронзительно и из кустов в разные стороны по полю метнулись в высокой траве серые спины. Их было много. Очень много, как успел заметить Прут.
- Сейчас все будет сделано. Мы теперь с тобой партнеры по нашему будущему. Ничего не бойся, работать тебе много не придется, - продолжал волк: