– Здорово, я тебя уже полчаса жду, – сказал белобрысый и протянул руку.
– Ждёшь? Зачем? – удивился Сашка.
– Поговорить надо, – усмехнулся белобрысый, – меня Борисом зовут.
– Откуда ты меня знаешь? Тебе Нина про меня что-нибудь рассказывала? – Сашке почему-то стало неприятно, будто он влез в какую-то грязь и не может от неё никак отряхнуться.
– Рассказывала, что ты был её… другом до меня, – Борис цыкнул зубом и поморщился. – Так вот, я предупреждаю, чтобы ты больше к ней не лез, и никому о ней не трепался. У нас с ней любовь.
– Ради Б-га! – невесело усмехнулся Сашка. – Любитесь на здоровье, я вам не мешаю. Это всё, что ты хотел сказать?
– Пока всё. Но учти, ещё раз услышу, что ты к ней ходишь, за себя не ручаюсь!
Сашка удивлённо глянул на его перекошенную от злости физиономию и выдохнул:
– Да пошёл ты!
– Гляди! – погрозил напоследок Борис и вразвалочку пошёл вдоль дома.
– Как ты мой адрес узнал, Ромео? – насмешливо крикнул ему вслед Сашка.
Борис остановился, не спеша обернулся и, снова цыкнув зубом, ответил:
– В доме культуры… Не волнуйся, лабух, если мне что-то надо, я из-под земли достану!
И ещё пару месяцев Сашка ничего не слышал ни о Нине, ни о её грозном «любовнике», а потом неожиданно снова встретил её на своём концерте. Выглядела Нина плохо: лицо её было бледным и осунувшимся, глаза больше не лучились весёлыми зелёными искорками, волосы, прежде аккуратно зачёсанные, небрежно стянуты в пучок на затылке.
– Как у тебя дела? – поинтересовался Сашка, хотя понимал, что не очень-то имеет право интересоваться её делами.
– Так себе, – ответила она, – хвастаться нечем.
– Как себя чувствует Борис? – мстительно усмехнулся Сашка.
– Никак… Я думала, что он хороший человек, а он…
– Что он?
– Вот, гляди, – она засучила рукав и показала большой синяк на локте.
– Не понял… Он тебя бьёт?!
– Всё никак не может успокоиться. Говорит, что ты ему поперёк горла стал. А там ещё старухи у подъезда нашептали ему, что у меня до тебя парни были…
Сашка даже захлебнулся от негодования:
– И ты его, конечно, прогнала?
– Нет.
– Почему?
Нина промолчала, лишь пожала плечами и отвернулась.
– Почему ты его не прогнала?! – не отставал Сашка. – Он что, запугал тебя? Ты его боишься?
– Не боюсь… – Сашке даже показалось, что она сейчас заплачет.
– Если ты этого не сделаешь, сделаю я!
– Не надо, – Нина отрицательно покачала головой. – Пускай всё остаётся, как есть.
– Но почему?! – Сашкины щёки пылали, а кулаки непроизвольно сжимались.
– Я беременна…
После этого разговора он не встречал Нину почти год. За это время он узнал, что Борис всё-таки доигрался, и его за что-то посадили, а Нина родила девочку и по-прежнему живёт с матерью. Встречаться с нею он больше не хотел и даже побаивался, будто был в чём-то перед ней виноват. Хотя, наверное, и не возражал бы встретить её случайно, однако снова вторгаться в её жизнь было бы с его стороны весьма непорядочно.
В её неудачном замужестве я абсолютно не виноват, успокаивал себя Сашка. Кто я для неё – крохотный эпизод в жизни. Да она наверняка и не рассчитывала ни на какое продолжение наших отношений. Обыкновенная мимолётная встреча, каковых в жизни современного человека предостаточно… Был бы у неё характер твёрже, не оказалась бы, как сейчас, у разбитого корыта. Будь хоть чуточку дальновидней, могла бы сразу догадаться, что мы не пара. Так ведь и Борис ей не пара! Впрочем, ей видней… А то поспешила выскочить замуж, послушалась маминых советов, вот теперь и пожинает плоды собственной глупости… Может, просто повторяет путь собственной мамаши?
Сашка гнал от себя подобные мысли, и они со временем приходили всё реже и реже…
Подоспело время уезжать в Израиль. Он долго готовил себя к этому шагу, медленно сворачивал дела и каждый раз старался придумать причины, мешающие ускорить отъезд. Хоть и понимал, что на такие вещи нужно решаться сразу, не тянуть. Ни к чему это.
– Что меня держит здесь? – рассуждал он вслух. – Работа? Да кому нужна такая работа, за которую денег не платят, и необходимы подработки, чтобы не протянуть ноги с голоду? Рок-группа? Какая это, к чёрту, рок-группа, если дальше танцулек да бесплатных концертов в доме культуры ей ходу нет? Большая сцена? Смешно… Друзья? Разве что друзья… Да и те потихоньку исчезают кто куда – одни спиваются, другие отбывают в мир иной, третьи женятся… В Израиле будет возможность начать всё с чистого листа. Ничего нового, конечно, нет под солнцем, но ведь можно и попытаться, ещё раз попробовать стартовать…
За месяц до отъезда Сашка стал прощаться с оставшимися друзьями. Невесёлые это были прощания. Да и какие прощания бывают весёлыми? Водка рекой, нетрезвые объятья и многословные путаные заверения в вечной дружбе, раздаренные в запале налево и направо книги, пластинки, магнитофонные плёнки… От всего этого Сашке с каждым днём становилось всё гнусней и тяжелей, потому что он был вынужден делать то, чего ему вовсе не хотелось, а вот то что действительно нужно сделать, он никак не мог вспомнить или просто не находил времени.
Пару раз, правда, вспоминал о Нине. Пусть она будет счастлива и больше не ошибается, пьяно твердил он себе, а я ещё раз выпью за её здоровье и… забуду, как кошмарный сон.
За два дня до отъезда, когда с пьянками и прощаниями было закончено, а Сашка, успокоенный и весь уже какой-то нездешний, вышел на улицу подышать воздухом и последний раз пройтись по улицам, его вдруг осенило: может, зайти к Нине? Если уеду, не повидав её напоследок, не будет на этом моём отрезке жизни завершённости. Раз уж ставить на всём, что остаётся здесь, точку, то – на всём без исключения.
Ноги привели его к знакомому дому в районе новостроек. На пятый этаж он взбежал, чуть запыхавшись, но на кнопку звонка нажал твёрдо и решительно.
– Ты? – Дверь открыла Нина, повзрослевшая и какая-то совсем другая. Такой он себе её и представить не мог. Лишь искринки в зелёных глазах были попрежнему знакомыми и озорными. – Подожди на улице, я сейчас выйду.
Она вышла к ожидающему её у подъезда Сашке с большой красивой овчаркой на поводке.
– Роскошный зверь! – восхитился Сашка.
– Мы теперь с Рексом и Наташкой живём, – улыбнулась Нина, – ну, и с мамой…
– А Борис?
– Борис… Нам и без него неплохо.
Они вышли на пустырь за детской площадкой. Нина всю дорогу молчала, а Сашка не знал, с чего начать разговор.
– Значит, ты с Борисом больше не живёшь? – всё-таки выдавил из себя Сашка.
– Тебе это интересно знать?
– Ну… Я как бы тебе не совсем уже чужой человек…
– А какой? – Нина пристально посмотрела на него, и в глазах её по-прежнему были искринки.
– Ну… – опять протянул Сашка и решил поскорее уйти от опасной темы: – В Израиль я надумал уезжать. Самолёт послезавтра…
– Я уже слышала об этом от кого-то, – сказала Нина и пошла следом за Рексом. – Решился всё-таки?
– Решился, – Сашка грустно покачал головой и развёл руками. – А что мне здесь светит? Может, меняю шило на мыло, но… Не хочу на эту тему больше говорить. Вот, зашёл с тобой попрощаться.
– Спасибо, что не забыл, – Нина шла, не оборачиваясь. Сашка разглядывал её худенькую спину в тонкой курточке, и ему снова стало её жалко, как тогда, в первые дни их знакомства.
– Я понимаю, – вдруг быстро заговорил он, – что поступил тогда, как свинья…
– Когда?
– Когда перестал с тобой встречаться. И ты за это, наверное, до сих пор на меня обижаешься. Но ты же должна понять, что иначе я не мог. Кто я – студентик, музыкант из третьесортного ансамбля, какие тут могут быть серьёзные отношения? Не хотелось тебя обманывать, вводить в заблуждение…
Нина молчала, не отводя взгляда с тянущего поводок Рекса.
– Ещё я на тебя из-за Бориса разозлился. Ты же знаешь, наверное, что он приходил ко мне и устраивал сцену ревности.
– Знаю, – глухо ответила Нина, – он рассказывал.
– Ситуация тупиковая, – снова развёл руками Сашка.
– Тупиковая, – повторила Нина.
Они прошли ещё несколько шагов, потом пустырь закончился, и они повернули обратно.
– Когда твой самолёт? – спросила Нина.
– Я уже говорил, послезавтра.
– Слушай, – она на мгновенье запнулась и решительно кивнула головой, – у тебя есть, где…
– Что – где? – не понял Сашка.
– Ну… Я хочу провести с тобой последнюю ночь, – Нина отвернулась. – У меня дома больше нельзя – Наташка, мама и… Рекс…
– У меня можно, – выдохнул Сашка и даже покачнулся, будто из него ещё не выветрился давний хмель от прощального застолья, – дома… Только нужно ли тебе это?
Нина подняла глаза, и в них больше не было озорных искринок:
– Мне? А тебе?
Он опять подождал её у подъезда, пока она отводила собаку и спускалась вниз, потом они пошли к Сашке.
До утра они так и не сомкнули глаз.
– Понимаешь, – шептала Нина, – я и сама не понимала, что тогда со мной происходило… Ну, когда мы были вместе первый раз. Ведь у меня и в самом деле были парни до тебя, ты не первый. Но ты первый, кто посмотрел на меня не как на кусок мяса, который можно только трахать… У тебя в глазах было что-то другое… Сочувствие, а может, жалость… Думаешь, жалость унижает человека? Нет, она делает людей ближе друг к другу, и ещё в ней есть что-то такое, о чём сказать не могу… Да-да, ближе друг к другу, а что ещё надо человеку?.. Знаешь, что самое страшное? Равнодушие. Когда вокруг тебя полно людей, а ты среди них одинок. И днём, и ночью – всю жизнь…
Она прижималась к нему, и Сашка чувствовал, как на его грудь капают тёплые слёзы. Ему хотелось сходить на кухню и принести воды, но он не мог разжать её руки.
– Уезжай в Израиль, уезжай… Я даже не знаю, что было бы дальше, если бы мы встретились с тобой вот так, как сегодня, а ты бы остался здесь, рядом… Я бы, наверное, руки на себя наложила!
– Какие-то глупости говоришь! – шептал в ответ Сашка. – Мы же и так были рядом всё это время. Почему ты не дала мне знать? Я бы что-то придумал…
– А что бы ты сделал? Я ведь не дура, понимаю, что быть с тобою мы не смогли бы, а встречаться вот так, украдкой… Так ни я не смогла бы, да и ты, наверное…
Утром Сашка проводил её до пустыря перед новостройкой, дальше она его не пустила.
– Не хочу, – коротко сказала Нина. – Счастливого тебе пути. Будь счастлив в Израиле. Всё…
…Сегодня Сашка сидел на лавке у её подъезда и всё никак не решался войти. Постепенно начало темнеть, но он этого поначалу не заметил. И лишь когда из подъезда выскочила шумная стайка детей и понеслась в сторону пустыря, он вздрогнул от вечернего холодка и подумал: «Может, среди них Наташка?»
Потом встал, расправил затёкшие плечи и подхватил пакет с подарками, которые привёз Нине из Израиля. Быстро, по-воровски взбежал на пятый этаж, положил пакет у знакомой двери и опрометью бросился вниз. И, уже пересекая пустырь, оглянулся и поглядел на Нинины окна. Одно из них было освещено, и через открытую форточку ветер колыхал плотную штору.
«Может, она почувствовала, что я здесь, – почему-то подумал он, – и выглядывает из-за шторы, но не хочет, чтобы я это видел. А может…»
Старая песня
– Сижу за решёткой в темнице сырой… – орали девицы из дома напротив, глядя на Сашку, невозмутимо сидящего за письменным столом в магазине электротоваров.
Уже полгода он работал здесь ночным охранником, и каждый вечер в восемь, после закрытия магазина, хозяин сажал его внутрь, опускал ажурную решётку на витринах и включал сигнализацию. Витрины были прозрачными сверху донизу, поэтому Сашка был на виду у всей улицы. Первое время он сидел скованно, боялся пошевелиться, и ему казалось, что он напоминает рыбку в аквариуме, которой некуда спрятаться. Разве что в крохотном туалете, но там долго не просидишь, так как его охранная функция как раз и заключалась в том, чтобы быть на виду. После того, как магазин дважды ограбили, разбив витрину, хозяин расщедрился на решётки и нанял для охраны Сашку. Понятное дело, разбивать витрину теперь бессмысленно, потому что внутри не бездушный датчик сигнализации, а охранник, сидящий среди сверкающих холодильников, стиральных машин и телевизоров. Это вселяло в хозяина уверенность в том, что отныне каждая ночь будет проходить спокойно и не нужно подскакивать в холодном поту в ожидании тревожного сигнала из полиции.
– Сижу за решёткой в темнице сырой… – орали девицы из дома напротив.
Там был «массажный кабинет» или, говоря по-простому, публичный дом, в котором работали нелегально привезённые из-за границы женщины. Когда работы было мало, они скучали и потихоньку пьянствовали, потому что выходить из заведения не рисковали, чтобы не загреметь в полицию. Внутри заведения они чувствовали себя более безопасно, и полицейские облавы их не страшили. Хозяева всегда успешно договаривались с копами, ибо и тем и другим хотелось жить в достатке, а массажный кабинет приносил приличную прибыль, которой хватало и тем, кто её получал, и тем, кто вымогал взятки, пользуясь положением.
Первые несколько дней Сашка с интересом поглядывал на девиц, потому что никогда прежде не встречался с проститутками, и вообще они были для него какими-то диковинными существами, про которых ходит столько легенд, сплетен и анекдотов. Но скоро они ему надоели, потому что изо дня в день, вернее, из ночи в ночь повторялось одно и то же, и это было скучно до вывиха челюстей.
Где-то к двум-трём часам ночи, когда становилось ясно, что новых клиентов уже не будет, свободные девицы высовывались из окон и принимались дразнить Сашку. Приставать к редким в эти часы прохожим они всё же не рисковали. Сквозь витрину и решётки уличные звуки доносились слабо, поэтому орать, чтобы Сашка услышал, девицам приходилось в полный голос.
Особенно старалась смуглая молдаванка с длинными смоляными волосами, спрос на которую был ниже из-за того, что местных кавалеров больше привлекали светловолосые северянки. Молдаванка внешне походила на здешних дам, поэтому была им не так интересна.
– Приходи, юноша, – кричала она Сашке, и эхо многократно отражалось от спящих камней пустынной улицы, – я тебе скидку сделаю! Два раза по цене одного – так, кажется, пишут в рекламах? Что, денег нет? Или жалко? Небось, задаром хочешь?.. Ладно, так и быть, получишь разок задаром, только приходи! – Она хохотала и показывала на него подругам. – Хочет же, зараза, только выйти не может! Он, как и мы, в клетке. Только наши клетки без решёток, а он – по доброй воле…
– Отвяжись от него, – вступалась за Сашку огненно-рыжая хохлушка с лицом в шрамах и оспинах, на которую спрос был тоже невелик. – Чего к парню привязалась? Дело не в клетке. Его, как и нас, нужда на такую работу толкнула.
– Ага, нужда! Тебя как последнюю скотину трахают, и никому не интересно, человек ты или нет. А он?! Сидит себе чистенький, культурный, книжечки почитывает, кофе пьёт. Ты для него та же самая скотина, потому что он считает себя выше нас, даже слова в ответ не скажет…
– Что ему с нами говорить? Много ты тут молодых парней видела? Одни старики да арабы с рынка приходят тайком от своих мегер. Да ещё полицейские. Мы таким мальчикам не интересны, они себе молоденьких девочек находят – вон их сколько вокруг, симпатичных…
По всей видимости, они держались друг за друга, но случались ночи, когда кто-то из них был занят с клиентом, тогда оставшаяся сидела у окна в одиночку. Если оставалась молдаванка, то по-прежнему издевалась над Сашкой, а так как сдерживать её было некому, то она распалялась сверх меры, орала гадости, демонстративно пила вино из горлышка и даже швыряла пустые бутылки на улицу, правда, не стараясь куда-то попасть. Хохлушка, наоборот, становилась сентиментальной и слезливой, рассказывала каждый раз о невозможности честно зарабатывать на родине деньги, а также историю своего давнишнего грехопадения. Сашка внимательно слушал и ту, и другую, но никак не отвечал, да они и не очень-то нуждались в его репликах.