- Упустили!
Зина закрыла глаза. Этот вскрик до сих пор звучал у неё в голове. Признавать поражение было неприятно, если не сказать, отвратительно. Ей нечасто приходилось это делать, но сумасшедшая авантюристка снова обвела её вокруг пальца. И снова - только платок на память с любовно вышитыми M.m. Рыдающая графиня Д., похищенные драгоценности... Надо отдать должное - никаких убийств. Никогда. Лишь бешеные суммы, перетекающие в её карман. У Зины иногда возникало ощущение, что M.m. не столько интересует результат, сколько сам процесс, опасный, манящий. Она будто ходила по проволоке над пропастью - и каждый раз оказывалась на шаг впереди.
- Опять думаешь про неё? - спросил Алексей, подливая вина в бокал.
Зина посмотрела на него и устало кивнула.
- Два месяца прошло. Будто канула в воду.
- Затаилась. - Алексей вольготно развалился в кресле. - Хоть кому-то удалось тебя провести.
- Перестань. - Зина слабо улыбнулась. - Рано или поздно она попадётся.
- Один обязательно уничтожит другого... Я слышал, ты собираешься в Париж?
- Как быстро распространяются слухи! Да, хотела развеяться. Нужно как-то отучить себя от этих мыслей, пока она не даст о себе знать. А она не утерпит.
- Её сообщника до сих пор не нашли?
- Боюсь, она умеет прятать людей и вещи так, чтобы их не нашёл никто.
Зина сама видела мальчишку - высокого, худого, в странной одежде. Хотя тогда на улице было довольно темно, и разглядеть его как следует не удалось. Он спустился из окна по канату, лихо съехал вниз, и побежал. Зина понеслась за ним, но упустила - видимо, шмыгнул в какую-нибудь подворотню. Хороша, ничего не скажешь.
- Я поеду с тобой. Если не возражаешь.
Милый Алексей, как он всегда старался быть рядом!
- Было бы хорошо. - Зина закурила.
Неприятные мысли стоило отложить на дальнюю полку. Она отдохнёт, восстановится, а там что-нибудь и прояснится.
Они ехали в соседних купе, но днём Алексей сидел у Зины; говорили, молчали, играли в карты. Зина рисовала. Один раз поезд три часа простоял на какой-то станции, и ей просто нечего было делать. Зине должно было стать лучше, привольнее, но отчего-то на душе чувствовалась тяжесть. В Париже они поселились в её квартире, большой и неуютной, но очень красивой.
- Говорят, Жоржетт будет петь Керубино через две недели в последний раз. Потом у неё гастроли. - Алексей стоял у зеркала и приглаживал волосы.
- И кто это? - лениво спросила Зина, листая журнал.
- Ты не знаешь Жоржетт? Боже! - он всплеснул руками. Зина засмеялась. - Кажется, она русская, но общается исключительно на французском. Безумно известна! Неужели ты никогда её не слышала?
- Боюсь, что нет. Ты знаешь, я не слишком люблю оперу.
- Жоржетт часто поёт в салонах.
- Значит, не сложилось.
Беседа Зине надоедала.
- Я был влюблён в неё прошлой осенью в Риме. - Алексей потупил взгляд. - Но она меня отвергла.
- И поэтому ты никогда не говорил мне о ней. - Зина откинулась на спинку стула, внимательно изучая Алексея. - Думал, я буду ревновать.
- Я просто вспоминать не хотел. У неё такое удивительное лицо! Она может быть, кем захочет. Кстати говоря, сегодня она будет на вечере, куда ты приглашена.
- Замечательно! Ты отправляешься со мной! - Зина решительно встала и оправила платье.
Гостиная, богато, но безвкусно обставленная, медленно заполнялась людьми. Зина пила коктейль, снисходительно наблюдая за отчаянно флиртующим с ней англичанином. Кажется, она сделала правильный выбор, когда решилась на эту поездку. Сейчас ей хотелось смеяться и танцевать.
- Прошу прощения, я всегда невыносимо опаздываю! - послышался вдруг голос, густой, глубокий.
Зина обернулась. Бархатное платье с глухим воротом в сеточку, непростительно короткие волосы, в свете ламп кажущиеся багряными, мертвенно-бледная кожа, восхитительные глаза.
Кто-то кинулся к ней, поцеловал руку; она поморщилась. Зина смотрела на неё, не понимая ещё, что трагедия свершилась. Алексей стоял подле, безмолвный, восхищённый.
- Вы, должно быть, мадемуазель Фикельмон. - Жоржетт уже подошла к ней. - Слышала, вы детектив. Правда, что ваше последнее дело окончилось полным провалом?
Меньше всего Зина ожидала, что та подмигнёт ей, расхохочется и возьмёт под руку, как старую подругу.
- Здесь такое душное общество, - сказала ей Жоржет шёпотом, - но все они меня обожают. Разве я смею препятствовать?
И она снова засмеялась, демонстрируя жемчужные маленькие зубы. Зина выпила ещё. Голова шла кругом. Этот голос, низковатый, обволакивающий, показался ей смутно знакомым.
- Вы играете на фортепиано? - вдруг спросила Жоржетт, подходя к инструменту.
- Немного.
- Сыграйте, пожалуйста. Развлеките меня.
Она посмотрела на Зину почти умоляюще, а в следующую секунду хитро сощурилась. Зина смутилась (руки заледенели) - и заиграла Листа.
- А вы неплохи, - вынесла вердикт Жоржетт. Гости хлопали и улыбались. - Я могла бы с вами позаниматься. Скажем, сегодня? Уедем пораньше, иначе я сойду с ума от скуки.
Зина кивнула, не зная, что сказать. Вытащила из ридикюля платок, чтобы обтереть ладони после игры. Тот самый, с вышитыми M.m. Она даже не заметила, что положила с собой именно его.
- Как интересно! Что значат эти буквы?
Зина подняла голову и столкнулась взглядом с любопытными глазами Жоржетт.
- Боюсь, даритель не раскрыл мне их смысла. - Зина усмехнулась.
- Каков негодяй! - улыбнулась Жоржетт. - Машина приедет через полчаса. Пройдёмся? - предложила она шёпотом.
- Хорошо.
Зина хотела предупредить Алексея, но он был увлечён разговором с англичанином. Некрасиво, конечно, вот так уходить, но её уже раздирала изнутри жажда новых впечатлений и желание забыться. M.m. снова не шла из головы. Дурацкий платок.
На улице было свежо. Вечерний город, сентиментальный, полный светлой печали по несбыточному, любовался двумя фигурками, шедшими под руку по бульвару.
- Надолго в Париже?
- На пару недель.
- Придёте на Фигаро?
Зина остановилась и внимательно посмотрела на Жоржетт.
- А вы приглашаете? Тогда конечно.
- Помню, Алексей немного рассказывал мне о вас, - сказала Жоржетт. - Вы любите оперу?
- Не слишком. Но Моцарта люблю.
Жоржетт снова улыбнулась.
- А вот и машина.
Она сама открыла дверь и сделала жест, чтобы Зина садилась. Пахло вишнёвыми духами. Жоржетт сняла тонкие перчатки. Её руки, белые, выхоленные, её светлые глаза, смотрящие открыто и невинно, оранжево-розовые губы и родинка на подбородке - всё было совершенным, всё пьянило и подчиняло. Ни одной лишней детали. Бедный Алексей! Бедные все, кого она опьяняла и отвергала, кого заворожил её трогательно-усталый вид, её колокольчатый смех и голос.
Двухэтажная квартира, которую занимала Жоржетт, была полна уюта и трепетного восторга. Чёрно-белые клавиши-цветы, по которым порхали её невесомые пальцы, обитые бархатом банкетки, вазы с цветами, ноты, раскрытые не на той странице (она играла наизусть), всё это давало Зине ощущение причастности к чему-то необыкновенному. И потом, когда она заиграла сама, а Жоржетт стала петь, и когда они говорили, и когда в их разговоре было больше смеха, чем слов (в конце концов, они словно были знакомы тысячу лет), и когда Зина так и заснула в кресле, а Жоржетт накрыла её пледом, на секунду залюбовавшись. Всё это было - фантом, игра, monde imaginaire, и лучше него ничего не существовало.
Когда Зина проснулась, было десять часов. Жоржетт сидела напротив в лёгком домашнем платье и листала книгу.
- Я думала, вы ещё долго не собираетесь просыпаться, - сказала она, поднимая на Зину насмешливый взгляд. Той стало неловко. - Пойдёмте завтракать.
Она ела осторожно, смакуя каждый кусочек, в глазах блестело кокетство. Потом они прошли в гостиную и сидели там часа два. Зине не хотелось уезжать.
- Думаю, мне пора, - сказала она тихо.
- Вы можете остаться. Проедем по магазинам, потом сыграем что-нибудь. У меня сегодня свободный день.
Зина колебалась.
- Я вас прошу, не уходите. - Жоржетт поднялась с кресла и взяла её руку.
Взгляд её вдруг стал слегка надменным. Ничего не было красивее этого бледного лица. И они поехали по магазинам, совершили тысячи примерок, жеманясь и театральничая, с шиком отобедали. Жоржетт узнали дважды, попросили автограф, её это отчего-то разозлило ("Нигде не скрыться!"), но в следующую секунду она уже смотрела на Зину с нежнейшей и невиннейшей из улыбок. Вечером она отвезла её домой.
- Буду ждать вас завтра, Зина, - сказала она. Её губы дрогнули. - Спокойной ночи.
Та подхватила её под локоть на секунду, потом неожиданно рассмеялась и побежала в дом. Жоржетт села в машину.
"Медь и сахар, - думала Зина, - нет, мёд и сахар!"
Алексей задал ей какой-то обычный вопрос, она ответила и ушла спать. Ночью Зине снились странные сны, но утром всё выветрилось из головы. К двенадцати она отправилась в кафе на Монмартре, где её ждала Жоржетт. Она была ещё бледнее, и выражением глаз почему-то напоминала испуганную нимфу. Впрочем, к вечеру это ощущение улетучилось. Они переделали всё, что только можно, и теперь лежали на полу в одинаковых лёгких платьях с бокалом в руке. В голове шумело вино. Звёзды на небе зажигались одна за другой и подмигивали им.
- Алексей теперь любит тебя? - спросила Жоржетт, наблюдая, как лениво поблёскивает вино.
- Не знаю. По-моему, он всегда любит себя в любви к кому-то. Но Алексей хороший друг.
- Он не может простить меня до сих пор. Тогда, в Риме, он не отходил от меня ни на шаг, и это так надоело... Ты устала?
- Ни капельки. А ты?
- А я хочу почитать, - заявила Жоржетт, поднимаясь с пола. - Детектив.
Зина схватилась за голову.
- Не напоминай!
Жоржетт взяла со стола книгу, легла обратно и начала читать. Театрально, поставленным голосом, меняя интонации и высоту. И Зина, снова витая между реальностью и monde imaginaire, вдруг вспомнила.
"- Я могла бы убить вас сейчас. - Лёгкая усмешка. Лицо скрыто маской, хотя в такой темноте и без маски ничего не разглядеть. Дуло револьвера холодит подбородок. Тело прошибает ток, странный, неправильный. От этого голоса по телу бегут мурашки. И ей не страшно, ей совсем не страшно, словно она вмиг потеряла рассудок. - Но я не стану этого делать. Мы с вами ещё поиграем.