Занят делом
На третий день моего сидения за столом, физиономических исследований и чтения новостей из Интернета, такая пытка бездельем мне надоела, и я обратился к своему начальнику с просьбой дать какое-нибудь задание, от чего вид у него сделался грустный, а в глазах появилась тоска. Он несколько раз зачем-то дернул за «мышь», кинул на меня два быстрых, затравленных взгляда, словно хотел сказать:
«Вот… явился без приглашения, а теперь мучаешь меня. Недаром говорят, незваный гость хуже татарина. А ты и не гость вовсе, ты в наказание мне послан…»
Но коротко сказав: «Щас… Подумаем…», принялся рыться в ящиках стола, кряхтя и тяжело вздыхая. Не найдя ничего подходящего, он подошел к шкафу и начал вынимать папки, одну за другой, листал подшитые бумаги, недовольно морщил лоб. Наконец извлек два листа и протянул их мне, вид у него уже был довольный.
– Вот, – пояснил он, – два письма, нужно ответить на них. Там что-то о поставке труб… кажется… Если будут вопросы, спрашивай у меня или у Аграфены Фроловны. Поможем чем можем…
Трубы так трубы, пусть хоть гробы – мне все равно. Я сел за стол и начал набрасывать ответ:
«… в ответ на ваш номер такой-то от такого-то числа извещаем, что…». Подумав немного, заменил слово «извещаем» на «сообщаем», «извещал» я на предыдущем месте службы. Чем там занимался? А как всегда – ничем…
После того, как письма были готовы, показал «деду», тот переложил их на стол Аграфены Фроловны, та в свою очередь сказала, что все нормально, и я с чувством удовлетворения от добротно исполненных профессиональных обязанностей отнес бумаги в курьерскую службу, где мне за время скитаний по чужим столам посидеть не удалось. На этом моя деятельность и закончилась.
Остаток дня провел, листая какую-то папку и поглядывая на Юрочку, а тот, не отрывая глаз от экрана компьютера, делал какие-то резкие движения рукой с зажатой в ней «мышью». Исходя из предыдущего опыта, я небезосновательно предположил, что молодой человек весьма плодотворно проводит время, стараясь изо всех сил перейти на следующий уровень в какой-то игре.
Вообще, компьютерные игры – это не такое уж и плохое использование вычислительной техники, потому что хорошие игрушки требуют и много памяти, и быстроту работы процессора и задействуют кучу дополнительных функций, так что техника используется достаточно полно, как и положено ей, чем набивать тексты писем или договоров, когда компьютер, образно говоря, спит и не делает почти ничего, как и человек.
А тут подошло время обеда. Богдан Осипович и Аграфена Фроловна ушли на перерыв вместе, как это они делали почти всегда, чтобы обсудить кое-какие дела и нового сотрудника, то есть меня. Ну и пусть «перемывают мне кости», так уж принято в любом коллективе. Нет ничего интереснее, когда весь день сидишь в четырех стенах, чем посплетничать по какому-нибудь поводу, а тут новый человек объявился – это не просто повод, это множество поводов. Откуда пришел? От кого пришел? Что от него ждать? Как он проявится в делах и, самое главное, в отношениях между теми, на кого уже и глядеть противно, потому что надоели и известны насквозь? Какую опасность он может принести с собой? Не болен ли он, вдобавок, чем-нибудь скверным?
Остались мы с Юрочкой вдвоем в комнате. Судя по энергичным, почти злым движениям руки, у него что-то там не получалось в той игрушке. Я и решил спросить его, не заходя ни справа, ни слева, ни, тем более, сзади, а напрямую во что он там играет.
– А то скучновато тут у вас, – сморщил я нос и улыбнулся.
После моего вопроса он несколько напрягся, кинул на меня быстрый, настороженный взгляд, дернул пару раз рукой, один раз нервно ногой и нехотя сознался, решив, видимо, что от этого дядьки на рядовой должности ни какой опасности ожидать не приходится:
– «Режемся» тут в одну игру. Если хотите присоединиться, то могу написать, как найти ее на сервере.
– Пиши, – коротко сказал я и протянул ему лист бумаги. – И что, много там народу «режутся»?
– Да почти вся контора. Бухгалтерия да плановики не играют, но у них одни бабы – им это не интересно, у них другие развлечения. Богдану только ничего не говорите, – посоветовал Юрочка. – Он в это не влезает, потому что и знать не хочет, и лень ему по серверам шарить, – и вернул лист, где был расписан весь «путь» до игры.
Добравшись до заветного места в недрах центрального компьютера, я нашел не одну, а несколько игр – там были и карты, и «стрелялки», и «гулялки», и шашки, и шахматы, в которые мало кто играл в этом заведении – в общем, все, чтобы скоротать время на рабочем месте от аванса до зарплаты.
Спросите, указал ли я это в отчетах для Петра Степановича? Конечно! О чем речь? Я же не могу по-другому? Я же человек честный… незатейливый…
И так, в трудах и заботах, в служении компании и заодно обществу, или тому и другому в одном лице, в строгом исполнении служебного регламента, в уважительном отношении к своему начальству и коллективу, в смирении, по крайней мере внешне, прошел еще один месяц, проскользнул почти незаметно, можно и так сказать.
Кроме этих, благородных по своей природе, основ моего поведения, была еще кровавая схватка с внеземными монстрами, где меня убивали столько раз, что и сосчитать сложно, но я возрождался и упорно продвигался дальше с одного игрового уровня на другой, была еще экспедиция за сокровищами, но игрушка мне не понравилась, потому что графика оказалась скучной и плохо исполненной. Еще я играл в шахматы с неким господином «YY». Две партии выиграл он, одну я.
(Потом я узнал, что этот господин «два игрек» был не кто иной, как тот кадровик, который принимал меня на работу. Все таки, глаз у меня наметан на хороших людей. Он мне сразу понравился. Надо будет рекомендовать его Петру Степановичу. Свои люди везде нужны, без них жизнь проходит, словно на дне колодца – видишь кусочек неба, понимаешь, что там и солнце, и свежий ветер, и цветы, и поля, и моря, но подняться самому по скользким отвесным стенам получается не у всех, особой цепкостью должны обладать конечности. Другое дело, когда тебе кто-то сверху конец веревки кинет, не для того чтобы ты повесился, а чтобы ползти наверх было сподручнее).
И дома отношения выправились – я же не бываю там почти целый день, а пятого и двадцатого на счет мне переводят обусловленную трудовым договором заработанную честно плату, ничуть не меньше, чем у тех строителей, что строят где-то там, на необъятных просторах.
Еще Петр Степанович подкидывает денежек каждый месяц пятнадцатого числа, но про это никто ничего не знает, особенно дома – это мое, это мой фонд на непредвиденные расходы, которые могут случиться в любой момент. Так уже было раньше – в трудное время, когда и помощи попросить не у кого, а все дружно отворачиваются и смотрят в разные стороны, но только не на тебя, вот тогда положиться можно лишь на то, что удалось сэкономить, а точнее сказать, что получилось спасти от безудержного желания растратить все и сразу, особенно если это заработано мной.
В конторе для меня придумали особенное задание – теперь я день за днем ворошу старые письма и докладные записки, свожу все это в таблицы, иногда очень длинные, и предаю их Аграфене Фроловне.
У меня возникло подозрение, что занятие это было придумано в какой-то из обеденных перерывов с одной лишь целью, чтобы я не болтался без дела, не ковырял в носу (привычки такой не имею) и не зевал, от чего я не мог удержаться, даже тогда, когда начал вытаскивать старые папки из шкафов.
Богдан Осипович изредка клал на мой стол письма, на которые нужно было написать ответ, еще реже разные договора, которые требовалось прочитать, найти в тексте несоответствия и вернуть ему с замечаниями. Замечания мои чаще всего касались странной лексики, используемой в тексте и становившейся общепринятой, что больше путала человека, чем разъясняла смысл, и грамматических ошибок, все это я отмечал на полях и возвращал договор «деду», чтобы, подавив зевок, плюхнуться к себе за стол, открыть для вида какую-нибудь пыльную папку, а в нижнем углу экрана очередную игру, и продолжить свою трудовую деятельность.
И так тихо, спокойно, почти сонно проходили дни за днями, так что и сказать, и написать про это было нечего. От этого вялого, унылого существования даже все чувства начали притупляться, мозг работал как-то медленно, словно барахтался в густом, вязком сиропе, а желание подремать не проходило ни утром, ни днем, ни тем более после обеда, только к вечеру, когда нужно было уходить домой, все начинали понемногу оживать и шевелиться чуть быстрее. Не хватало чего-то взрывного, чего-то броского, что взбудоражило бы, вызвало возмущение, негодование, злость, что бы запутало все так, что никто не смог бы разобраться, напустило бы туману, окунуло бы дела в такой беспросветный идиотизм, откуда выбраться не получилось бы ни самому, ни тем более с чьей-нибудь помощью.
«Где же, где этот элемент?» – вяло размышлял я. – «Не может быть, чтобы такого здесь не было. Везде, где я работал, везде кто-то такой, а то и несколько экземпляров, присутствовало. Всю свою кипучую энергию, все свои жизненные силы они кидали на то, чтобы изобразить необыкновенную активность, деловитость, раскидывали направо и налево указания, устраивали каждый день совещания, проводили собрания, что-то постоянно организовывали, заставляли всех вокруг бегать, скакать, носиться с вытаращенными глазами, чтобы в конце получить результат… никакой… Запутают все так, что и черт не разберет. Но в этой мути как же они привольно себя чувствуют, как плавают во всю ее ширь, то ныряют вглубь, то поднимаются к самому верху. А причина этого? А причина очень простая – эти люди – лодыри до мозга костей, лентяи, каких еще поискать надо, но и одновременно завистливые и коварные типы, эгоистичные, самолюбивые, себе на уме. А тут я что-то таких не приметил, и это очень странно. Ничто здесь не тревожит поверхность пруда, и он зарастает и превращается в болото».
Недостающий элемент
Но однажды дверь распахнулась, и в комнату вбежал молодой человек, низенький, в очечках в металлической оправе, с плешиной на макушке, с толстыми ляжками и круглыми, выпирающими ягодицами, на которых фалды пиджака лежали под прямым углом. Энергично перебирая короткими ножками, словно курица, он пробежал через комнату, кинул на меня быстрый взгляд, замер на мгновение перед столом «деда» и, коротко сказав: «на пару слов», развернулся и выскочил в не успевшую закрыться дверь.
После этого стремительного появления и мгновенного исчезновения, все в комнате сонно захлопали глазами, Богдан Осипович, кряхтя и отдуваясь, полез из своего угла, с трудом передвигая онемевшие от долгого сидения ноги, поплелся к двери.
– Это кто? – спросил я голосом хриплым, словно после сна.
– Наше начальство, – пояснила Аграфена Фроловна, вытягивая из ящика стола длинный кусок шерстяной нити.
– Начальник нашего управления, – добавила Юлечка.
«Вот оно!» – подумал я. – «Вот он, тот самый яркий элемент, которого здесь так не хватало».
Встав со стула, я потянулся, закинув руки за голову, взял кружку, словно хотел ее помыть, и тоже вышел из комнаты. В коридоре никого не было, но из-за угла доносились голоса. Я подошел поближе, прислушался.
– Почему человека взяли без моего разрешения? – сказал голос с немного визгливыми интонациями.
– Сам не ожидал, – оправдывался «дед». – Кадры подсунули.
– Та-ак… Ладно… Сейчас с кадрами разберемся. Что за тип?
– Нормальный тип, – буркнул Богдан Осипович. – Не скандальный, спокойный, исполнительный… Обыкновенный…
– Ладно… Пойду в кадры.
Я тоже развернулся и пошел по коридору в противоположную сторону.
«Обыкновенный, значит», – думал я. – «Хорошо… А этот что так занервничал? Ему-то до меня какое дело? Посмотрим, как дальше все пойдет…»
Вернувшись в комнату, я с деланным равнодушием поинтересовался откуда этот юноша взялся, раньше-то его не видно было.
– А он всегда так, – ответил за всех Юрочка. – Два месяца здесь гоняет всех, а потом на две недели или дольше уходит на больничный. Возвращается с больничного загорелым и злющим, словно его там покусали.
– Кх, кх, – предостерегающе кашлянул в своем углу Богдан Осипович, и Юрочка сразу замолчал.
– А что-то я его раньше не встречал. Я тут уже третий месяц, а он объявился только сейчас… – с наивным видом спросил я. – занят был, наверное, очень?..
– Угу… Очень… – буркнул Богдан Осипович. – Месяц в отпуске, потом отгулы, потом то, далее се, да и курортный сезон заканчивается – пора, так сказать, и в гнездо возвращаться.
– Понятно, – хмыкнул я, а сам подумал, что скоро, по-видимому, придется столкнуться с этим юношей.
Звали этого персонажа Михаил по отчеству Сергеевич. Такое широко распространенное сочетание имени и отчества лично у меня вызывает неприятные воспоминания о тех недалеких временах, когда все было какое-то смутное, неясное, непонятное и неустойчивое. Сейчас тоже не праздник, но тогда совсем все было плохо.
Был он родственником одного депутата, пользовался покровительством каких-то высоких начальников и наслаждался жизнью как мог и при любом удобном случае с окладом… когда Петр Степанович передал мне эти цифры, у меня глаза округлились от удивления, я даже задействовал калькулятор, чтобы повторно пересчитать, а то мог и ошибиться, прикидывая в уме – в пять раз. В пять раз больше денег получал он за свое безделье… Впрочем, какая разница, свое безделье, его ли, чужое ли – безделье есть безделье, чье оно – значение не имеет. Но столько денег платить!
Я мечтательно закрыл глаза, представив себе что мог бы купить, если бы каждый месяц такие суммы падали на мой счет: и то, и это тоже, и на гараж бы хватило, и съездить можно было бы туда, где на картинках изображен рай земной, и … дома бы восприняли это, как мой успех в делах, и отношения перешли бы на новый, более приятный уровень… Э-э, что там говорить! Считать чужие деньги – занятие пустое и раздражающее.
Нападение
С появлением этого молодого человека в конторе жизнь моя не очень и изменилась, несколько чаще стали появляться какие-то письма с туманным содержанием, да две новые таблицы приходилось теперь заполнять еженедельно и отдавать Аграфене Фроловне. Но вот Богдан Осипович теперь вылезал из своего угла по нескольку раз на день. Предшествовал этому, обычно, резкий, неприятный телефонный звонок.
«Дед» поднимал трубку, представлялся, слушал, иногда записывал, потом клал трубку на рычажок и, уныло опустив уголки рта, зачем-то смотрел на потолок минуту или две, затем, кряхтя, одевал ботинки, поскольку имел обыкновение сидеть за столом в носках, отдуваясь, вылезал из своего угла и, обращаясь к Аграфене Фроловне, говорил:
– Я к этому… Чтоб…
Аграфена Фроловна понимающе кивала и чуть ли не крестила его на прощание, когда он, ссутулившись, выходил из комнаты, словно шел на войну.
Все мы, подняв головы, провожали его взглядом, но лично мне его не было жалко. А что тут жалеть? Схлестнутся сейчас бестолковая суета и сонное безразличие, кипяток и лед, и что в результате получится? Вода. Обыкновенная вода, бесполезная и никому не нужная, особенно сейчас, осенью, когда с серого неба так и хлещет мелкий, нудный дождь. Солнце проглядывает сквозь разрывы в облаках редко, да и светит теперь неярко, скудно, скользнет над крышами и спрячется. До лета далеко, и поневоле захочется морозца, чтобы остановить эту сырость. Ну а уж если морозец вдарит, то и Новый Год рядом, а там и до Восьмого марта недалеко, и вот уже ручьи потекли, и жизнь опять покажется яркой и местами пряной. Нам бы лишь конец января и февраль осилить, преодолеть холода и темень, гололед и соль на тротуарах.
Но однажды «дед» вошел в комнату и не зашаркал к себе за стол как обычно, а подошел ко мне. Взглянул на меня печально и сказал:
– Иди, теперь тебя зовет.
Вначале я не понял про кого речь идет, но потом сообразил и пошел. А что мне еще оставалось делать? Человек-то я подневольный.
В указанную комнату вошел без стука. Просто открыл дверь и остановился на пороге. Осмотрелся. Комната большая, больше, чем наша, светлая, имеется стеклянная дверь – выход на балкон. У дальней стены стоят два стола, перпендикулярно один к другому, выставлены в форме буквы «Т». Это сюда «дед» бегает раз по десять на дню, даже чаще, чем в туалет. Это здесь проводятся совещания, когда юный «полководец» рассаживает своих «командиров» за столом напротив и раздает указания, от которых у «деда», насколько я сумел заметить, прогрессирует изжога, и он ложечку за ложечкой глотает соду, запивая чаем, что услужливо подает ему Аграфена Фроловна.