— Мне не надо ни золота, ни роскоши, но я желаю возвратить ей здоровье и обратить ее на путь спасения и истины, — сказал Потит, но слуга уже не слушал его и стремительно побежал и скрылся за дверями дома.
Запыхавшись, вбежал он в покой рабынь и рассказал им, что внизу стоит мальчик, бедняк, который уверяет, что может вылечить госпожу их. Рабыни засуетились; одни расспрашивали его, а другие побежали к Кириакии. Когда она услышала, что никому неизвестный бедный отрок берется ее вылечить, она приказала, не теряя ни минуты, привести его к себе. Несчастная потеряла всякую надежду на выздоровление и хваталась как утопающий за соломинку. Потита ввели в дом. Он прошел ряд покоев, роскошно убранных и блиставших золотом, перламутром, слоновою костью, и вошел в комнату Кириакии.
Какое зрелище! В великолепном покое с полукругом колонн, с карнизами дивной красоты, на мозаиковом полу стояло пурпуром покрытое ложе. Оно было сделано из слоновой кости и украшено арабесками из золота. На бронзовом пьедестале горела дорогая лампа, которая разливала мягкий свет свой; подле нее стоял стол из кедрового дерева и на нем большой серебряный ларец с полуоткрытою крышкой. Из него, как бы не умещаясь в нем, выползла на стол блестящая груда разного рода драгоценностей; жемчуги и цепи, ожерелья, кольца и золотые гребни с драгоценными камнями, перепутавшись одни с другими, лежали кучей. Тут же лежало и ручное зеркало из стали, в серебряной оправе, необходимая принадлежность молодых патрицианок. Между белыми мраморными колоннами висели тяжелые занавески, шитые золотом. Две невольницы, одетые в расшитые золотом платья стояли у кушетки и двумя опахалами из редких перьев заморских птиц обмахивали больную… Но какое перо изобразит то, душу щемящее зрелище, которое представляла несчастная женщина, лежавшая на этом богатом ложе, в этом богатом покое. Роскошь, ее окружавшая, только ярче являла всю ее немощь. Она была покрыта болячками и гноем; лицо ее было изуродовано. Страдания ее вселяли ужас и отвращение в окружающих. Она металась в жару в разные стороны.
Потит вошел и остановился на пороге.
— Во имя Христа Спасителя мир вам! — сказал он всем присутствующим, обводя их светлым взором.
— О, спаси меня! Исцели меня, — закричала Кириакия, простирая к мальчику руки, покрытые язвами.
Несчастная страдала жестоко не только физически, но и нравственно. Она стыдилась своих язв, она себе самой внушала отвращение и знала, что никто не мог взглянуть на нее без омерзения, сердце ее болело при мысли, что муж, родные и друзья, все покинули ее.
— Уверуй, и я именем Господа моего исцелю тебя, — сказал Потит.
Больная взглянула на отрока и была поражена выражением его кроткого лица, бодрым взглядом и вдохновенным голосом, полным гармонии и силы.
— О, я верую, я верую! Исцели меня, — воскликнула она вне себя от волнения и надежды.
Потит подошел к больной и опустился на колени. Вся комната была полна сбежавшимися домашними и слугами. Все они, пораженные, оцепеневшие, стояли в безмолвии, вперив взоры в чудного молодого пришельца.
После краткой молитвы, Потит встал, близко подошел к больной и простер над ней руки.
— Господи Иисусе Христе, — сказал он торжественно. — Ты, исцеливший прокаженных, воскресивший умерших, подай мне благодать Твою и чрез меня недостойного исцели сию женщину, да уверует и она в Тебя, Сына Божия!
Едва окончил он последние слова, как сияние окружило Кириакию и она мгновенно встрепенулась и привстала. Ее язвы исчезли, кожа сделалась бела как мрамор, щеки подернулись румянцем здоровья. Она стремительно вскочила с ложа, подбежала к столу, взяла в руки зеркало и с восхищением глядела на свое лицо, покрытое румянцем здоровья и красотой молодости. Изумленные женщины и слуги, домашние, сбежавшиеся со всего дома, окружили ее и теснились около нее, но она отстранила всех, вышла из среды их и упала на колени пред Потитом.
— О, говори, говори мне о Том, Чьим именем ты исцелил меня! Ему одному я верую, хотя Его и не знаю. О, служитель Его, учи меня, и твой Бог да будет моим Богом!
Чрез несколько минут муж Кириакии вне себя от восторга вбежал в дом: за ним пришли все его друзья и родные, все радовались, дивились и прославляли великое, совершившееся чудо. Отрок остался по просьбе хозяев в их доме, учил учению Христову и обратил всех их. Когда полгорода, по словам отцов церкви, приняло святое крещение, Потит оставил дом Кириакии и возвратился в горы, откуда пришел.
Между тем как происшествия, выше рассказанные, случились в Сардинии, единственная дочь императора Антонина, молодая девушка, по имени Агния, занемогла тяжкою болезнию в Риме: с ней делались припадки, страшные судороги, в продолжение которых она испускала дикие вопли; все лучшие врачи того времени были призваны, но не могли облегчить ее страданий и даже не понимали причину болезни. Несчастный отец, нежно любивший дочь, испробовал все средства, обратился к богам и каждый день приносил обильные жертвы. Но напрасно молились языческие жрецы; бедная девушка мучилась и наконец исхудала и ослабла так, что опасались за самую жизнь ее. Молва достигла до императора о том, как мальчик, отшельник, излечил в Сардинии жену богатого патриция, Кириакию; император послал отряд солдат отыскать Потита и немедленно привести его в Рим. Чрез несколько недель Потит был приведен к императору. Он удивился, увидев отрока в бедной одежде, но красивого собою, с бледным лицом и блестящими глазами. Потит скромно и смиренно стоял пред императором и пленил его, так же как и всех присутствующих.
После краткого молчания император спросил у него благосклонно.
— Кто ты?
Мальчик поднял свои большие прекрасные глаза на императора и отвечал спокойно:
— Я христианин.
— Как? — воскликнул император с ужасом, — но разве ты не знаешь эдиктов? Все, принадлежащие к этой презренной секте, должны быть преданы позорной казни.
— Я готов умереть, — ответил Потит также спокойно и с тем же ясным взором.
Антонин был поражен этим спокойствием и мужеством в столь ранние лета, но мысль о страдающей дочери заставила его смягчиться.
— Я слышал о тебе, — произнес он, — скажи мне, можешь ли ты вылечить дочь мою? Если можешь, я тебя осыплю золотом и ты сделаешься самым богатым человеком в моей империи.
— Мне деньги не нужны, — сказал Потит. — Зачем ты спрашиваешь у меня, могу ли я исцелить твою дочь и не молишь своих богов, не обращаешься к своим богам?
— Как осмеливаешься ты говорить с насмешкой о богах? — воскликнул Антонин, — как осмеливаешься ты задавать мне вопросы? Отвечай мне на то, что я спрашиваю. Можешь ли вылечить мою дочь?
— Могу, если ты уверуешь во Единого Бога, Которому я служу.
Император Антонин молчал и думал свою думу. Он решился схитрить, чтобы заставить Потита вылечить нежно любимую дочь.
— Поверю, — сказал он, — если ты ее вылечишь.
Но Потит взглянул пристально на Антонина и лицо его выразило великое негодование.
— Лукавый правитель, — сказал он строго, но с прискорбием, — я читаю в душе твоей. Ты, повелитель стольких тысяч воинов и бесчисленного множества граждан, ты унизился до лжи самой подлой. Посланный Богом править людьми, ибо нет власти, которая не от Бога, какой пример подаешь ты им? Но не взирая на твои грехи, Господь повелевает мне явить здесь Его могущество. Приведите больную.
Всякий другой за такую дерзкую речь немедленно лишился бы жизни, но Антонин был слишком удивлен смелостию отрока и видом его. Все присутствующие, услышав слова Потита, как бы оторопели, а Антонин смутился и помышлял только о выздоровлении дочери. Несколько слуг по знаку, данному императором, пошли во внутренние покои дворца. Чрез несколько времени, в продолжение которого Потит стоял углубленный в себя, не замечая окружавших, которые все смотрели на него с недоумением, больную ввели под руки. Исхудалая, бледная, она казалась так слаба, что едва передвигала ноги. Волнение или страх ее были так велики, что она дрожала всем телом. Несчастный, измученный вид ее внушал жалость; отец не выдержал и медленно отвел от нее свои взоры. Он опустился в кресло и закрыл лицо руками.
Потит, взглянул на больную, отвел также взоры свои от нее, но обратил их к небу. Он молился и прекрасно было лицо его, озаренное великим чувством, которое человек праведный испытывает, сообщаясь с Богом. Выражение лица, сложенные на крест руки, весь вид отрока изобличали состояние души, испытывающей несказанное блаженство. Все молчали вокруг него и дивились, но вдруг больная закричала диким голосом, с воплем упала на пол и начала биться в страшных судорогах. С ней возобновился припадок, давно ее мучивший и сводивший ее медленно, но неизбежно, в преждевременную могилу. Служительницы, невольницы отступили — они боялись этих припадков и глядели с ужасом на молодую девушку, лицо которой, прекрасное от природы, было искажено и неузнаваемо в минуты припадков. Потит подошел к больной, осенил себя, а потом ее знамением креста и протянул над ней руки. Она мгновенно стихла и лежала без движения, покрытая мертвенною бледностию; дыхания не было заметно в ней.
— Она умерла, она умерла! — завопила одна из служанок, всплеснув руками.
Император быстро поднялся с кресла и лицо его выражало гнев, испуг и скорбь. Все пришло в смятение, но Потит обвел всех своим ясным и сильным взглядом, рукой подал знак, отстраняя всех, и произнес тихо, но внятно и торжественно:
— Молчите! В безмолвии и страхе взирайте на благость Божию, сходящую сюда, на чудо, здесь совершающееся!
Тогда он нагнулся над Агнией, взял в свои руки ее худые, безжизненные руки, потянул их к себе и приподнял ее. Она тотчас опомнилась; щеки ее покрылись румянцем, глаза заблистали и улыбка озарила все лицо ее, кроткое и невинное выражение которого говорило о чистоте души ее. Она обвела взором присутствующих и остановила их на Потите; слезами наполнились ее голубые глаза и она упала к ногам отрока. Император в порыве отеческой радости бросился к ожившей внезапно дочери, но, увидев ее у ног бедно одетого юноши, пришел в негодование. Он схватил дочь в свои сильные руки, поднял ее как перо и вынес из круга толпившихся около нее и Потита невольников. Он бережно посадил ее на близ стоявшее кресло и, обращаясь к присутствующим, сказал холодно:
— Этот юноша — великий маг и волшебник; ему известны тайны Египта, но я не останусь в долгу и осыплю его золотом. А теперь пойдем во храм и возблагодарим богов, исцеливших мою дочь.
Потит возмутился духом.
— Да будет тебе стыдно, — сказал он императору, — дважды уже ты говоришь ложь самую бессовестную. Богам своим ты сам не веришь — и благодарить их собираешься из лицемерия. Император великого народа и вселенной, стыдись лжи и коварства. А я говорю тебе, не твои боги, не чары Египта, а Господь Иисус Христос возвратил, по своей благости, здоровье твоей невинной дочери.
— Замолчи, — воскликнул Антонин, с гневом. — Не осмеливайся при мне произносить имя Христа. Довольно сказал ты здесь речей дерзких, если ты произнесешь еще одно слово, мне противное, я предам тебя смерти в амфитеатре римском.
— Я не боюсь тебя, — отвечал Потит спокойно. — Я боюсь одного Бога. Если Ему угодно, то Он не допустит меня до смерти, и волос с головы моей не упадет без воли Его. Ты бессилен сделать мне малейшее зло.
Антонин распалился гневом. Языческие императоры считали себя богами земными, равными по могуществу тем богам, которым поклонялись во храмах[1]. Услышать при многочисленных свидетелях от бедного, неизвестного мальчика, ото всеми презираемого христианина, что он, Антонин, император римский, заживо обоготворяемый, прихоть которого могла сокрушить целые области и уничтожить города, бессилен, привела его в ярость. Он, видя дочь спокойною и здоровою, не имел причины щадить молодого пришельца и одним движением руки приказал схватить его. Потит отдался спокойно в руки бросившихся на него слуг. Но Агния, увидя это, в отчаянии и слезах, упала к ногам отца, схватила его руки и обливая их слезами, воскликнула с рыданием:
— Пощади, пощади его! Ради любви своей ко мне пощади того, кто чудною силой исцелил меня. Я не буду иметь ни минуты спокойствия, если ему сделают малейшее зло за благодеяние его, оказанное мне.
Антонин, видя волнение и горе любимой дочери, сделал усилие над собою, он усмирил гнев свой и сказал:
— Пусть поклонится богам и я помилую его.
— Каким богам? — спросил Потит.
— Как будто ты не знаешь, — возразил Антонин, — Юпитеру, Минерве, Аполлону.
— Покажи мне их, — ответил Потит.
Антонин, смягченный словами и слезами умолявшей его дочери, перешел от гнева к милости и приказал одеть Потита в богатое платье, подать ему изысканные кушанья, а на другой день вести во храм Аполлона. Потит оделся в богатую одежду, но едва притронулся к изысканным блюдам, расставленным на пышно и роскошно убранном столе. Он утолил жажду холодною водой и сел кусок хлеба и немного плодов. Служившие ему невольники не могли подивиться, отчего этот бедный мальчик отказывается от самых вкусных и дорогих блюд. Однако они служили ему с почтением, ибо остались под сильным впечатлением совершенного им чуда; притом он своею осанкой, движениями и спокойствием внушал им невольное уважение. Одетый бедно, он казался властителем и, никем не знаемый, походил на высокое значительное лицо империи. Такова сила благородства души, она дает человеку чувство достоинства и самоуважения, которое и других заставляет, часто помимо их воли, преклоняться пред его нравственным превосходством.
После ночи, часть которой Потит провел в задушевной молитве, невольники принесли ему опять богатые одежды и украшения из золота и драгоценных камней. Богатую одежду Потит надел, будто готовился к празднику и хотел явиться в приличном для того блеске, но от золотых украшений отказался. Когда отроку объявили, что время пришло идти во храм Аполлона, он спокойно вышел из дворца, окруженный солдатами и невольниками, которые сопровождали его для бóльшей торжественности. Несметная толпа народа, множество придворных и патрициев, известясь о происшедшем, спешили ко храму Аполлона, опережая одни других.
— Великий маг, излечивший дочь императора, — слышалось в толпе, — будет приносить жертву Аполлону. Иные говорили, что он был христианин и теперь отрекся и будто император его помиловал, ради того, что он исцелил его дочь.
— С условием, чтоб он поклонился богам, — заметил один старый сенатор, ревностный исполнитель всех обрядов языческих.
— Давно надо принять самые решительные меры для искоренения этой вредной секты, этих христиан, как они сами себя называют, — заметил другой.
В эту минуту толпа расступилась и говорившие разошлись в разные стороны. То шел император, пышно одетый и сопровождаемый блестящею свитой и почетною стражей. За ним следовал отрок Потит, окруженный ликторами и толпами следовавшего за ним народа. Потит шел твердо, глядел пред собой прямо, но глаза его, светлые и блестящие, казалось, ничего не видели, а устремлены были куда-то вдаль. Поступь его благородная и вся полная достоинства осанка его внушали невольное удивление. В толпе народа находилось множество христиан. Многие из них страшились отступничества, так как и до них дошли слухи, что Потит, устрашенный угрозами Антонина, шел во храм Аполлона, чтобы поклониться идолу и принести ему жертву. Христиане были смущены и скорбели. Уже не однажды случалось им видеть, как испуганные казнями, многие из среды их убегали из городов, скрывались или, что было еще ужаснее для истинно верующих, решались, спасаясь от жестокой смерти или спасая детей своих и семейство свое, приносить жертвы идолам. По-видимому от них требовали малого: стоило сжечь у подножия статуи богов несколько зерен аромата и тем спастись от преследований и смерти. Однако в этом незначительном поступке выражалось поклонение, т. е. признание языческих богов, следовательно богоотступничество. Не все христиане имели мужество умирать за свою веру, многие, не изменяя ей в глубине души, покорялись приказаниям и совершали жертвоприношения. О них молились христиане, прося Бога простить им их измену. Случалось, что многие, согласившись на позорную уступку, горько в ней каялись, страдали и наконец вырабатывали в себе силу отречения от себя и умирали в мучениях, славя всемогущего Бога. Сила души велика, работая над собою, человек может достигнуть высоких добродетелей и воспитать в себе крепость духа. А с этой высотой все подвиги возможны и даже сладостны.