Сергей Шелец
Струпья
Струпья
Пролог
Дневники пишутся для того, чтобы их кто-то прочитал. Один человек соеденил вместе несколько толстых тетрадей, и исписал лишь несколько страниц. Так сказать, предисловие. Затем он оставил дневник в парке на скамейке в надежде на то, что кто-нибудь эту тетрадь найдет, тоже напишет несколько строк, а затем по его примеру оставит, например, в ячейке для хранения вещей в каком-нибудь небольшом магазине. И так до тех пор, пока тетрадь не заполнится, или пока ее кто-то не выкинет. Пока она не соберет в себя как можно больше историй. Каждый будет читать то, что было написано другими. Учиться с ошибок людей, которых, возможно, уже нет в живых.
Эта тетрадь досталась мне в плачевном состоянии. Вся подклеенная, с пришитыми дополнительными чистыми листами. В ней были откровенные истории и рисунки, стихи и засохшие капельки крови от порезанных запястий. Чеки, билеты, расписания поездов. Откуда прибыла эта тетрадь, и кто ее начал? Тот человек, который исписал первые страницы мелким дрожащим подчерком, кажется умер. Этому нет доказательств, но почему-то с первых страниц веет тишиной и грустью. Кажется, что самый первый жалел о том, что не приписал в дневник еще чего-то, что он считал для себя важным. Или он забыл написать то, от чего хотел избавиться. Тяжкий груз недосказанных мыслей остался с ним, и судя по тишине первых строк, этот груз его убил. А те, кто писал позже, это тоже поняли. Люди нашедшие дневник, не оказались сволочами, и в своих строках выражали сочувствие. Они надеялись, что с автором первых строк все будет хорошо.
Последние строки гласили: "Если ты нашел это, то напиши что-нибудь от себя, а как закончишь – передай другому".
И люди в это поверили. Никто не нарушил правил. Все честно исполнили просьбу того первого, кто вообще это придумал.
На тот момент, когда я обнаружил тетрадь в своем почтовом ящике, в ней не осталось и пустой строчки для меня. Кто-то уже втиснул текст между чужих строчек, не осталось ни одного пустого поля. Пожелтевшие измятые страницы рябили от мелких густых узоров слова, мне не оставалось ничего кроме того, чтобы не приклеить к обложке еще одну тетрадь на 96 страниц. С чего начать? Как я родился и вырос? Или как захочу умереть? Кто-то оставил здесь завещание, а другим стало грустно. Этот дневник мне напомнил чат, в котором по очереди может находиться только один человек. Сейчас настала моя очередь.
Церковь
– Это где-то за городом, я видела, – сказала Инга, раздраженно поднося сигарету к накрашенным губам. Ее движения были отрывистыми, нервными.
– Да твою ж мать, – выругался водитель. Вдарил по тормозам и посмотрел на девочку на пассажирском сидении. – Тебе сдался этот клуб? Кто тебя малолетку пустит?
– А ты, блин, на что мне? Едь за город и ищи эту церковь, я не собираюсь пропустить концерт.
Глаза Инги были скрыты за солнцезащитными очками, но водитель чувствовал, как глаза за ними сверлили его. Мужчина опустил взгляд. И поехал за город. Инга заметно оживилась.
– Это "Розовый сад", понимаешь? Когда я услышала их музыку, я заплакала. И я хочу послушать их вживую, а они выступают в старой церкви, переделанной под клуб. Это же здорово.
– Я проведу тебя в клуб, но пить ты больше не будешь. Тебе, блин, четырнадцать лет.
– Тогда я найду того, кто проведет меня в клуб и выпьет вместе со мной. А ты можешь катиться отсюда.
На маленький городок словно густой сиреневой волной накатил вечер. Еще голые ветви деревьев будто поддерживали тяжелое небо. Где-то вдали курились трубы ТЭЦ, и Инга смотрела на них, прижавшись лбом к холодному окну. Искоса она поглядывала на своего рослого спутника, и уже планировала его бросить. Ей было всего лишь четырнадцать лет, но она знала, что если будет обаятельной, то найдется мужчина, который ее приютит. В этот раз этим мужчиной стал Никита, и Инге он уже надоел. На концерте она соблазнит парня помоложе, желательно на мотоцикле.
Девятка свернула с дороги в сторону красных огоньков на здании, очень похожим на церковь. Там уже собирались люди, и они пили дешевое пиво, ругались, и будто бы учавствовали в безмолвном конкурсе у кого тачка лучше. Инга с трепетом на сердце отметила взглядом пару мотоциклов, разглядела красные гирлянды на высоких стенах бывшей церкви. Из дверей уже ревела во всю музыка. Никита остановил машину, и как джентельмен открыл дверь Инге.
– Спасибо, – прыснула Инга и вышла из машины. Хлопнув дверцей, она направилась к дверям клуба – в кожаной курточке и в узких разорваных джинсах. Остановилась на пол пути и вопрошающе уставилась на Никиту. Тот, подозрительно разглядывая молодежь, пошел следом.
В клубе еще только все начиналось. Группа настраивала аппаратуру, "прихожане" общались, пили, курили. Инга разглядывала солиста, и тот даже ей улыбнулся – неплохой автограф в памяти подростка, который проделал немалый путь, чтобы послушать любимую музыку. Инга улыбнулась в ответ. Солист неопределенно пожал плечом, отвернулся, и надел на голову венок из живых роз. Никиту не интересовала группа. Он смотрел на роспись на стенах, на то, как старинные иконы были изрисованы маркерами и краской из баллончиков.
– Я хочу кока-колы. – сказала Инга, все так-же разглядывая солиста, изучая его тело под огромной синей рубашкой. Никита нехотя отдалился от девушки, и направился к барной стойке. Через минуту Инга смаковала напиток, в то же время куря сигарету.
Началось.
Людей стало еще больше, под первые аккорды "Розового сада". Инга вырвалась из объятий спутника, и словно юркая ласка направилась ближе к сцене, локтями расталкивая металистов, панков, алкашей, и других непонятных людей. Музыка была словно густая карамель, словно мед, заполнивший стены старой церкви. Вот они – новые святые, поющие и танцующие на алтаре. Живые иконы, "Розовый сад" сам стал троицей, богами для этих людей.
Вишенка
– Ты больше никогда не услышишь его голос, – сказала какая-то часть моего подсознания. И еще добавило, – Просто забудь.
Я встал с кровати и принялся записывать фразы. Глупые словосочетания, чтобы отвлечься. Чтобы чернилами запачкать в воспоминаниях глаза цвета янтаря. Глаза цвета сосновой коры на солнце, горечью ручки "Эрик Крауз" уничтожить вкус его губ – эти губы на вкус были как ароматизированные сигареты и слезы.
"Мои вишни, мое вино, мой розмарин и тимьян – для тебя".
Мой милый принц – ты единственный.
– Ты будешь чувствовать боль еще за долго до того, как за его спиной закроется дверь тюрьмы. И пока ты не найдешь себе кого-то другого – он будет твоим призраком. Он будет плакать по ночам, и ты еще не скоро поймешь, что плачешь на самом деле ты сам.
– Я уже плачу, дорогая моя Грусть.
– Не стоит портить своим черным присутствием еще чью-то жизнь.
– Но я так одинок.
– В могиле им тоже будет одиноко. И с ними рядом не будет никого, кроме червей и жуков.
Сон
Это было ужасно. И пытка здесь заключалась не в том, что Аркадия этот сон пугал, а в том, что он был так прекрасно идеален и реалестичен. Когда он вскочил с кровати посреди ночи, на его щеках были слезы. Жена спала рядом, не подозревая о том, что в сновидении ее муж изменил ей с коллегой по работе.
То есть, Аркадий никогда не подозревал в себе тяги к мужчинам, и даже боялся думать о таком. Он вытер лицо краем одеяла. Вот она пытка: испытать нечто прекрасное во сне, практически влюбиться, а проснувшись понять – что все это был сон, и он кончился, и в реальном мире такого никогда не будет, так еще и ЭТО в реальном мире под запретом. Аркадий никогда не простит себя за это.
Три сигареты, две чашки кофе. Он не хотел идти на работу, но стрелка часов неумолимо тянулась к семи. Аркадий не хотел видеть коллегу, с которым во сне он занимался, можно сказать, самым лучшим сексом в его жизни. Укол совести перед женой? Она до сих пор спала, наверное прибывая в своих тайных мирах.
На работу Аркадий пришел краснея от стыда. По дороге он думал, что же с ним такое случилось и как это лечить? Ответы и сопротивления причиняли душевную боль, а сердце тянулось к Максиму. Вот он – бежал через горячий цех, чтобы поздороваться с Аркадием. Такой красивый и желанный, но Аркаша быстро пожал ему руку и вернулся к готовке блинчиков. Краем глаза он смотрел на Максима, на его красивые руки, на его профиль, и ловил на себе его обжигающий взгляд. Когда взгляды Аркадия и Максима будто соприкосались – Максим улыбался, и в душе Аркадия все осыпалось. Может быть, в реальности все возможно?
После работы Максим предложил Аркадию выпить. Он согласился. Они пили пиво в парке, разговаривали ни о чем, изредка соприкасались пальцами, когда передавали друг другу сигарету. Это было прекрасно. Аркадий давно не чувствовал себя таким счастливым.
А потом Максим заговорил о любви между мужчинами. В начале осторожно, будто бы оценивая реакцию Аркадия, а затем и вовсе заявил, что он, между прочим, гей.
Аркадий улыбнулся. Дома ждала жена. Лучше не сейчас, а лучше общаться так каждый день, а потом превратить сон в реальность. Он был уверен, что нравился Максиму.
Как соблазнить натурала?
Недавно один представитель ЛГБТ-сообщества спросил меня: как соблазнить натурала. Парнишка был в отчаянии, находился в депрессии. Дурачок полюбил мужчину, у которого были жена и дети, и не было в жизни семьянина места для влюбленного гея. Не знаю, почему он решил, что я в этом хорошо разбираюсь. Судя по всему, по моему внешнему виду и поведению решил, что я эдакий ходок по мужикам. Довольно забавно, но парню я сказал: "Можно соблазнить женщиной, деньгами, напоить, но получишь ты только секс, дорогуша. Только секс, но не любовь".
Вопрос довольно таки интересный, как мне кажется и для геев, и для женщин, у которых есть проблемы с личной жизнью, точнее с ее отсутствием. Я подумал, и решил дать парочку советов для тех и для других. Итак, как соблазнить натурала/мужчину? Вспомним опыт моих знакомых геев и проституток.
Мужчина в первую очередь это человек со своими потребностями, удовлетворенными или не удовлетворенными. Этим он напоминает ребенка: хочу игрушку, хочу машинку, хочу быть на кого-то похожим, хочу поцеловать ту девочку, подарить ей цветы. Попробуйте удовлетворить эти потребности, и быть может обнаружите мужичка меж своих ног.
Не забываем про флирт. Все люди вне зависимости от пола любят говорить о себе любимом. Слушайте свою жертву в оба уха, принимайте участие в разговоре, проявляйте любопытство к его персоне. Этим вы мужика в койку не затащите, но точно станете для него другом, а это плюс. А потом пускайте вход свою сексуальность. Томно смотрите в его глаза, и когда он посмотрит в ответ – свои отводите в сторону. Чаще называйте жертву по имени – это сближает. Легкий физический контакт, но сразу за член не трогайте – потом предложит сам!
Окучивайте медленно и верно. В разговоре затрагивайте тему секса. Как-бы вскользь говорите, что готовы многое попробовать, но увы – не с кем. Самец поймет намек и намотает себе на ус, или еще на кое-что.
И да, хорошие мои, если у вас завязалась очень сильная дружба, то сто раз подумайте, а стоит ли такие теплые отношения портить е@лей? Все-таки друг лучше чем трах на одну ночь. Подумайте. Геям советую не торопиться с признаниями в гомосексуальности, иначе спугнете. Пусть догадывается сам!
И да – следить за внешностью не забывайте. Мало кому нравятся жирные. Никому не нравятся алкаши и алкоголички. Бросьте пить и начните правильно питаться. Тело станет стройным и сексуальным. Брейте все мыслимые и немыслимые места. Всем нравятся секси, а не обросшие жиром и волосами развалины.
Скорее я описал способ как завести друга, нежели трахаря. Любовь не ищите – она сама придет. И запомните, есть вещи более ценные, нежели секс. Это дружба и любовь к самому себе. Вас никто не полюбит, пока вы не полюбите себя.
Кактус
– Когда ушёл твой отец, я стала сама не своя. – сказала Галя, пялясь в телевизор, обращаясь к младенцу, которому еще не дали имени. Он лежал в кровати, огороженый скомканым грязным одеялом.
– А ты знал, что если бы не ты, то мы до сих пор были бы вместе? – продолжила она повернув голову. Грязные волосы скрывали оплывшее лицо и водянистые глаза. Найдя пепельницу, она выбрала окурок пожирней, и мятый кончик подожгла спичкой.
– Из-за тебя мамочке пришлось от многого отказаться, – Галя подносила окурок к разбитым губам. Рукой, изуродованной порезами, тромбозами от инъекций, и ожогами от сигарет. Зажав фильтр в желтых кривых зубах, она подползла к ребенку. Замызганный халат задрался на бедре. Машинально она одернула ткань, прикрыв синяки и шрамы.
Добравшись до кровати и взяв подушку, она нависла над младенцем. Он истошно кричал, размахивая ручками. Пальчиков у малыша не было, а появился на свет он неделю назад.
– Но мамочка любит тебя, и надеется, что…
Галина прижала подушку к головке мальчика и часто задышала. Телевизор отбрасывал голубые тени на ободранные обои, и крики младенца превратились в здавленный визг.
– …Что ты сможешь ее простить.
Галя навалилась на ребенка, а когда он затих, передача по телевизору кончилась. Галина снова перебралась на диван, и переключила канал. Она подумала, что возможно о содеянном пожалеет, что потом она будет плакать.
"Это дитя все равно бы не выжило. У него не было носа, и дышать он мог только через рот", подумала она. Вслух она пробормотала:
– Твой папочка бросил нас, а одна я тебя бы не потянула. Ты был больным. Может быть, что-то с тобой случилось, когда он ударил меня в живот. Я в этом не разбираюсь.
К полуночи она уснула, пуская слюни на подбородок. Клопы и тараканы ползали по ее халату, по горам консервных банок, воняющих протухшим мясом. Галя была права – ребенка она бы не смогла воспитать должным образом.
Утром она собралась на работу. Надела свитер чтобы скрыть изуродованные предплечья, кое как причесавшись – она вышла из многоэтажки и побрела к остановке. Сидя в автобусе она смотрела в окно на серый дождливый город и вспоминала прошлое. Вот она окончила школу. Вот она молодая и симпатичная пошла учиться на юриста. Вот она устроилась на работу, но потом встретила того мерзавца, который изувечил ее жизнь и саму Галю до неузнаваемости. Как он пользовался ею. Как отбирал деньги и ревновал к каждому столбу. Как приручал ее при оголенном члене расставлять ноги и терпеть адскую боль. Как он бросил ее, когда узнал о беременности – страшную, нищую, никому не нужную. И как только он ушел, Галя поняла, что любила подлеца какой-то извращенной, глупой любовью. Возможно, она боялась одиночества, или привыкла к унижениям.
Автобус высадил ее студенистое тело у рыбзавода, на несколько сотен метров вонявшим тухлыми рыбьими потрохами. В цехе она надела резиновый фартук и стала потрошить налимов. Кишки сбрасывала в корзину, а феле кидала на конвейер. Потрошила рыбу Галя машинально, не испытывая ни жалости, ни отвращения. Все чувства покинули ее несколько лет назад.
К концу смены, когда Галя задержалась в общем душе, смывая с себя запах падали. Она стояла под потоками воды и смотрела в кафельную стенку. Она не пошевелилась даже тогда, когда в помощение зашел директор рыбного завода. Он смотрел на Галю с улыбкой, в его глазах читались похоть и азарт. Ширинка директорских брюк заметно вздулась.