В результате татарский язык не развивался, оставался преимущественно религиозным и улично-бытовым, а приверженность ему, как правило, сохраняли убежденные мусульмане и националы. Молодежь же, особенно выбравшая технические профессии, была практически полностью двуязычной, причем баланс даже за рамками чисто профессиональной жизни часто был уже не в пользу татарского языка. Не спасали дело и несколько издававшихся на татарском языке газет, поскольку они практически целиком были посвящены местным новостям и делам. А хочешь узнать что-нибудь о положении в мире или делах общегосударственных - читай русскую газету.
Все бы ничего, ситуация в этом смысле была явно не хуже, чем до 1917 года, но было два дополнительных раздражающих фактора. Во-первых, в качестве такового выступал пример Балтийской Федерации, где помимо двух официальных языков на южном берегу Финского залива существовали еще и так называемые "губернские", на которых велось официальное начальное и среднее образование и, что было особенно важно, местное администрирование и при желании - судопроизводство. Желание получить нечто аналогичное было налицо в целом ряде губерний НКР. Вторым, как и следовало ожидать, был т.н. украинский. За время правления "нашего хохла" в стране активно происходило то, что потом получило название "ползучей украинизации". Процесс этот касался, в первую очередь, сферы языка и культуры. Отчасти он затронул также историю и образование. Украинским областям был придан особый статус, который первоначально практического значения не имел и скорее носил эмоциональный характер. Косвенно предпринимались попытки искусственного расширения границ "украинского ареала".
Но если протяжные и берущие за душу украинские песни многим даже нравились, то вот активное внедрение в язык украинских словечек и оборотов - вполне естественное, кстати, в районах со смешанным населением - смотрелось странновато. Доходило до смешного. Поскольку в силу понятных причин доля украинцев в государственной администрации быстро росла и стала как бы даже не преобладающей, то своего рода шиком в этих кругах стало считаться или вообще говорить между собой по-украински, или активно вставлять в русскую речь украинские словечки. И хорошо еще, если при этом использовали суржик, а то так загнут на западно-украинском, что поди пойми.
Стоит ли удивляться, что на этот счет сразу же появилась масса шуток и анекдотов на тему "нового французского диалекта" нашей знати, но хохлы, как известно, народ упрямый.
К счастью, у "нашего хохла" хватило ума не давать украинскому языку особого статуса и прав, иначе дело вообще могло бы кончиться плохо. Как мы помним, он обладал редким нюхом на крупные неприятности, так что воздержался, хотя друзья просили его пойти на такой шаг и не раз.
Но на татарское, и не только, население все это и так действовало как красная тряпка.
Не все просто было и с религией. В постимперское время Казань развивалась как исключительно русский город. Добрая половина городского Кремля находилась в распоряжении местной епархии, которая с завидным упорством отвоевывала метр за метром у светской власти. Ни о какой мечети в Кремле никто и не мечтал. Наиболее правоверные мусульмане вообще предпочитали обходить центр города стороной.
Германов и Ольга за 10 лет в Казани хорошо осознали проблему, много и подробно рассказывали об этом Померанцеву. Возможно, иной государственный деятель и не проникнулся бы важностью вопроса, но бывший гетман закордонных справ неплохо знал, что такое национальная бомба и как она может разнести любой котел государственности.
Острота национального вопроса стала для него неприятным сюрпризом. Надо было думать о каких-то серьезных предложениях Киеву, обсуждать вопрос с лидерами казанских татар, помня, что любое решение - всегда результат компромисса между часто полярными точками зрения. Померанцев даже подумал как-то про себя, что не случайно именно он, со своим дипломатическим опытом, оказался именно в Казани, хотя легко мог бы попасть и в любой другой губернский город.
Кое-какие идеи у Померанцева уже сложились, но для того, чтобы двигаться дальше и формировать конкретные предложения, ему надо было заручиться согласием центральной власти. Последнее, чего хотел бы Померанцев, это получить обвинение в том, что он задумал стать лидером какой-нибудь "национальной оппозиции". Так что веские основания направить запрос в Киев были, что он и проделал примерно после первых шести месяцев в должности.
Глава одиннадцатая
Как ни странно, ответь из Киева пришел довольно быстро. День и время встречи были назначены, и, собрав небольшую папку справочных материалов, Померанцев отправился в Киев. Перед отъездом они еще посидели с Германовым и составили короткую докладную Верховному по существу вопроса. Профессор было разогнался с текстом, но Померанцев пояснил, что глава государства более полутора страниц текста читать не будет. И это еще хорошо, что нынешний читает и, как говорят, даже иногда вчитывается в текст, а то прежний предпочитал только устные доклады, и до некоторых важных деталей иногда просто не доходило дело. И получалось в результате, что решение вроде принято и правильное, но условия для его выполнения не обеспечены. И крутись, как знаешь. Или вообще, понял доклад как-то по-своему, на что-то важное внимание вообще не обратил, но команду дал. И думай потом, что из всего этого выйдет.
Как опытный чиновник, Померанцев появился в канцелярии Верховного еще накануне и поинтересовался, не стоит ли ему учесть что-то существенное в связи со встречей. Нового Верховного он пару раз встречал раньше по службе, причем положение тогда было прямо противоположное - тот занимал довольно невысокую должность в одной из спецслужб, и в присутствии гетмана зарубежных справ все больше молчал.
Ответ одного из руководителей канцелярии его несколько удивил. Тот слегка помялся, а потом, видимо решившись, сказал:
- А не могли бы Вы прийти пораньше, минут так на сорок? Видите ли, у нас довольно часто происходит разброс по времени - мероприятия начинаются или раньше, или несколько позже. Так что будет лучше, если за полчаса до назначенного времени Вы уже будете готовы. И еще кое-что хотел объяснить. Есть тут у нас одно нововведение...
Никакой проблемы для Померанцева эта просьба, естественно, не содержала. Он, собственно, ради этой встречи и приехал в Киев, и был готов появиться в резиденции Верховного в любое назначенное время. Другое дело, что с учетом собственного опыта и знания общепринятой международной практики он не мог не посочувствовать службе протокола Верховного. Встреча с одним человеком - пустяки, а как они выкручиваются, если речь идет о посещении массовых мероприятий или международных встречах? В дипломатии невербальный язык был особенно важен. И уж если даже время появления на дипломатическом приеме иногда истолковывается как проявление отношения к хозяину и представляемой им стране, то необязательность в отношении двусторонней встречи вообще не могла трактоваться иначе как прямое неуважение к партнеру.
"-Весело у них тут" - подумал про себя Померанцев и искренне посочувствовал своему преемнику. Программы государственных визитов дипломаты обычно согласовывают поминутно, и объяснить партнерам, что наш лидер будет появляться с зазором плюс-минус полчаса, конечно, можно, но надо одновременно готовиться к тому, что, проявив понимание, партнеры попросят о встречных уступках. И если будут не дураки - а таких в зарубежных МИДах Померанцев не встречал - то уступки эти будут касаться существа обсуждаемых тем. Вот тебе и цена расхожей фразы о том, что "точность - вежливость королей". С прошлым Верховным ему, впрочем, тоже было невесело. С расписанием у "нашего хохла" проблем не было, но вот что он иной раз нес, войдя в раж... Иногда потом долго приходилось объясняться с партнерами, выдумывая самые невероятные толкования его образных выражений и оборотов. И еще вопрос, что державе дороже обходится.
С этими невеселыми мыслями за 15 минут до назначенного срока Померанцев зашел в кабинет Верховного. Тот поприветствовал губернатора, с демонстративной заинтересованностью попросил рассказать о делах губернии, "настроениях простого народа". Померанцев коротко и по существу рассказал об основных экономических и прочих показателях похоже, даже не столько для Верховного, сколько для пары пишущих журналистов, фотографа и оператора кинохроники, которые, как ему объяснили накануне, готовили репортажи о подобных встречах. Это была действительно новация. Новый Верховный был сильно озабочен созданием у общественности представления о нем как о радетеле народных чаяний, который готов использовать любую возможность, чтобы узнать как и чем живет и дышит избравший его народ.
Уж в такой-то малости Померанцев охотно подыграл, тем более, что, по его мнению, Верховному пока явно не хватало харизмы. Какой-то он был уж очень неяркий. Многие вообще задавались вопросом, как и почему именно этот человек вдруг совершил стремительное восхождение на политический олимп. Как-то уж так получилось, что его предвыборная кампания была сосредоточена не столько на личности и достоинствах кандидата, сколько на невнятном обличении язв прежнего режима. Рефреном звучал лозунг: "Будем исправлять!", но никто при этом не объяснял, как и почему вдруг получилось, что исправлять надо практически все и везде и, главное, кто в этом виноват. Как ни парадоксально, народ на такую постановку вопроса купился - а, может быть, на основе опыта понимал, что наказывать виновных все равно никто никогда не будет? Вроде как в силу национальной традиции.
Так что открытая часть встречи прошла вполне прилично, затем журналисты ушли, Верховный с облегчением вздохнул и перешел к делу.
- Мне доложили, что Вы хотели бы отдельно затронуть в нашей беседе национальный вопрос. Скажу сразу: проблема очевидна. Более того, у Вас там все еще относительно благополучно. В самых южных губерниях намного хуже. Между казаками и горцами происходят чуть ли не ежедневные столкновения. Мы очень надеялись в свое время, что разбив Турцию и лишив тем самым горцев турецкой помощи, мы ослабим горское сопротивление. В чем-то, может быть, стало и полегче. Но, с другой стороны, очень чувствительные потери казачьих частей в ходе десанта ослабили потенциал тамошней русской диаспоры. Так что существенных изменений не произошло. Тем более, что вместо турецких реалов мы там теперь регистрируем британские фунты. И как бы их даже не стало больше.
Верховный помолчал. До своего неожиданного и стремительного выдвижения он как раз занимался в одной из спецслужб южным направлением и дело это знал хорошо.
-К чему я это говорю, - продолжил он, - Вы должны понимать, что если мы в Вашем регионе пойдем на определенные шаги навстречу националам, то нам автоматически придется сделать то же самое и на Кавказе. А там это однозначно воспримут как проявление слабости. Последствия Вам, надеюсь, понятны. И еще. Откровенно говоря, вопросы развития национальных культур и прочего меня вообще не интересуют. Во всей этой истории для меня главное другое - как возможные послабления с нашей стороны могут сказаться на авторитете центральной власти. Нам ее надо всемерно укреплять. Времена такие.
Померанцев был подавлен. Ему все же казалось, что новый Верховный гетман должен быть заинтересован в диалоге с народом, в том числе и по принципиально новым вопросам, каком-то подъеме народной активности, расширении списка возможностей и даже определенных свобод. Именно все это, с его точки зрения, и могло дать мощную поддержку новой власти. То же, что он сейчас услышал, было еще хуже, чем сумасбродные рассуждения предыдущего Верховного. Перед ним сидел не государственный деятель, а классический спецслужбист. Слава Богу, что речь еще не зашла о работе с лидерами национальных общин.
" - Да и слово какое мерзкое - националы - подумал он про себя, - явно из его прошлого профессионального лексикона. А вообще-то они - такие же граждане, как и все, и избиратели к тому же".
Но отвечать надо было по-другому, и он ответил.
- Позволю себе заметить, что если мы будем предпринимать какие-то шаги в пользу развития национальных меньшинств, как говорится, в инициативном порядке, по собственной инициативе, а не в результате давления, то, скорее всего, вопрос о силе или слабости центральной власти вообще не возникнет. Предметом обсуждения станет именно существо этих мер. И здесь можно будет спорить, делая упор на эффективность, затраты и прочее. И мне кажется, было бы абсолютно неправильно сравнивать мирные и благополучные регионы с высокой долей нерусского населения с Кавказом. Напротив, у нас будет великолепная возможность показать всем, что именно многовековая лояльность в отношении государства дает основания для каких-то льгот в национальном вопросе. Больше того, я бы даже позволил себе предложить придать этим льготам определенное экономическое содержание.
- Как это?
- Конечно, мы не можем вообще освободить бизнес, который принадлежат татарам, от налогов. Но вот освободить от уплаты налогов татарскую газету или частную школу, национальный театр или типографию, печатающую книги на татарском - можно. Да так, чтобы это было напечатано на каждом экземпляре газеты и книги. Суммы это небольшие, а вот как мера поощрения культуры - вполне ощутима.
- У них что, даже на такое денег не хватает?
- Хватает, конечно, но не в этом дело. По данным нашей губернской статистики, эффективность татарского предпринимательства вообще выше, чем у русских. Сказывается национальная солидарность, мусульманские обычаи и многое другое. Просто даже то, что пьют меньше. Так что здесь важнее символизм.
- Понимаю. На этом, думаю, можно развернуть целую программу. Детали мы с Вами сейчас набросаем, потом отработаете их с руководителем моей канцелярии. Но сразу скажу: рамки жесткие - культура, язык, образование. Не больше. Никаких национальных образований, второго официального языка и прочего. Причем во все это дело надо будет погрузить националов на несколько десятилетий. И пока они будут разучивать свои алфавиты, развитие науки и техники уйдет так далеко, что любая техническая профессия все равно будет требовать свободного знания русского. А дворники могут разговаривать по-татарски.