4 сентября была первая в моей жизни бомбежка, было так страшно, что я никогда этого не смогу забыть. Рев самолетов, грохот зениток, взрывы. И еще темнота.
Раз–два во время бомбежек мы спускались в подвал, а потом остались в нем на ночь.
15 сентября 1941 года
Сегодня я впервые участвовала в тушении зажигалок, как называют их все. Зажигалки – это такие бомбы, которые сбрасывают немецкие самолеты, они падают на крыши, быстро крутятся и шипят, а нам с ребятами нужно хватать их щипцами и тушить в ящиках с песком. Всего нас было 5 человек: я, Колька Дубровский, Нина Малетина, Валя Копылова и Женя Денисов. Вале – десять лет, остальные немного старше, а командиром поставили Женьку Денисова, потому что ему уже четырнадцать лет. И тут я увидела, что недалеко от меня упала зажигалка. Я сначала испугалась и начала звать ребят на помощь. Прибежал Колька, но ему никак не удавалось пролезть, чтобы подцепить бомбу, потому что там было очень узко. Тогда он дал мне щипцы и попросил достать ее. Я боялась, но сделала, подтянула ее поближе, а потом мы вместе с Дубровским потушили ее в ящике с песком. Меня все хвалили и приняли в отряд. Я рада, что помогла ребятам.
25 сентября 1941 года
Этот учебный год совсем не такой, как предыдущий. Каждый день перебежками добираемся до школы. Лидия Михайловна рассказывает про новости с фронта. Пока радостных известий нет. Сегодня она читала нам стих «Что такое хорошо и что такое плохо» Владимира Маяковского. Папа объясняет маленькому мальчику, что плохо, а что хорошо. А вот про войну ни строчки, хотя это ОЧЕНЬ ПЛОХО, а вот хорошо, когда ее нет. Мы долго рассуждали на эту тему и никак не могли успокоиться; каждый говорил, почему война не нужна, приводили примеры. Были даже такие, у кого родные погибли на фронте.
28 сентября 1941 года
Сегодня Погиб Миша Черкасов. Он спал с бабушкой, когда бомба попала в их дом. Я видела его маму, она долго смотрела на развалины. Ее глаза были красные от слез, и она больше не могла плакать. Моя мама обняла ее и стала утешать, но казалось, что мама Миши ее не слышит. А потом моя мама долго обнимала меня и Ромку и плакала.
8 октября 1941 года
Весь день пыталась успокоить Ромку, он плакал и хотел есть. Мама была на работе, а бабушка ушла менять свои золотые сережки на муку. У меня совсем ничего не было, я бы обязательно отдала ему свой хлеб, но он кончился. Ромка младше меня на три года, ему всего шесть, и он не понимает, что еды нет. А потом он успокоился. Он нашел папин старый кожаный ремень и сгрыз почти половину, а потом уснул с мокрыми от слез щеками. Я думала, что бабушка будет ругаться, но она только вздохнула и заплакала, а потом вытащила муку и два кусочка сахара, такого белого-белого. Я и забыла, что сахар такой вкусный. А Ромка схватил свой кусочек, а потом долго просил у бабушки еще, но больше не было.
22 октября 1941 года
Сегодня встретила соседку тетю Марину, она посмотрела на меня, вздохнула и сказала: «Пойдем, попрощаешься с Петей». В комнате горела свечка и пахло воском. Он лежал в маленьком гробу очень бледный, но такой живой, что я невольно позвала его. Но он мне не ответил. А потом я долго думала, что я могу тоже вот так лежать бледная и холодная, а ко мне будут приходить люди и прощаться. Жалко Петьку.
13 ноября 1941 год
Снизили норму хлеба по карточкам. По маминой карточке можно получить триста граммов, а на наши с бабушкой и Ромкой только по 150. Я раньше никогда не задумывалась сколько граммов в булочке, которую я съела. Да я и не знала, что она состоит из этих самых граммов. А теперь вот знаю. Это очень мало. Хочется есть.
16 ноября 1941 года
Сегодня закрыли школу, на улице уже холодно, нас собрала Лидия Михайловна, и мы занимались у нее дома, сидели вокруг «буржуйки» и учили уроки. Пришло человек восемь из класса, остальных не было: кто болел, кто помогал взрослым, а Мишка с Петькой умерли.
20 ноября 1941 года
Сегодня маме дали 250 граммов хлеба, а нам только по 125. Бабушка пошла менять свою новую шубу на картошку. На улице по–прежнему холодно и стреляют, а еще там лежат мертвецы. Сначала было очень страшно видеть людей мертвыми. Бабушка вела меня с Ромкой, пытаясь обойти трупы, а мы таращились во все глаза.
21 ноября 1941 года
Сегодня снились мертвые, они были повсюду, а я была одна среди них. Я плакала и пыталась найти бабушку, маму или Ромку, но не могла. Проснулась вся в слезах, бабушка обняла меня крепко и спела колыбельную, чтобы я уснула.
Клава Кока негромко запела из кармана песню «Краш», и Настя перенеслась обратно в 2013. Она оторвалась от тетради и достала сотовый. Миша.
– Ага, привет, я еду, – Настя всматривалась в окно, пытаясь понять, где именно она находится. – Я вот тут уже, – соображала она. – Ну где тут? – не могла она все еще переключится. – Выхожу, короче, Миш, ладно, давай, – она отключила телефон все еще не понимая, где именно едет.
– Черт, – выругалась она второй раз за день и довольно громко, что на нее обернулись несколько человек. Настя запихнула тетрадку в сумку и соскочила с места. Она судорожно нажимала кнопку открытия дверей, но водитель явно не был настроен выпускать ее где-то помимо положенного места. Она проехала две остановки! Ей придется бежать, так быстрее, наверное, чем ждать другой автобус, да еще и пешеходный переход неизвестно где, а трасса оживленная. Она прижала к себе сумку и понеслась, вернее, ей так казалось, что она бежала изо всех сил, ну и плюс пуховик, плюс поправка на ветер.
Лена и Миша были уже в костюмах.
– Здравствуй, Симка, – вжился в роль Нолик–Миша, протягивая ей костюм. – Мать уже несколько раз спрашивала, когда мы можем начать.
– Форс–мажор, – Настя запихивала себя в комбинезон, тяжело дыша. Свежесть от принятого душа выветрилась еще на улице между домами 22 и 20 по улице Тотмина.
– Застегни, – она повернулась к Лене спиной. – И жвачку выплюнь.
Девушка закатила глаза и помогла Насте. Скатала липкий шарик и протянула.
– Чего ты мне эту гадость суешь? – отмахнулась Настя, натягивая парик. – А микросхема где?
– Тряпка синяя? – Лена искала урну, не найдя, прилепила жвачку к стене.
– Ты нормальная? – уставилась на нее Настя. – Убери.
– Куда я тебе уберу ее?
– Там дети уже вас ждут, – заглянула к ним женщина лет сорока, – можете начинать, – то ли спросила, то ли приказала она и скрылась.
Настя цокнула языком теперь уже полноправно без браслета и покачала головой. Выдохнула, натянула улыбку и вышла. Лена взяла реквизит и направилась следом, но тут же столкнулась с Настей.
– Микросхему взяла? – опять спросила Настя.
– Да иди уже, не первый год замужем, – толкнула ее Лена и пошла от бедра, вживаясь в роль самой красивой фиксинки.
ГЛАВА 3
Да уж, именинник и впрямь запомнит праздник надолго, правда, не с лучшей стороны. Хороших отзывов можно было не ждать. Паша звонил дважды, но Насте не хотелось ни с кем говорить. Марине все же ответить пришлось и выслушать, какие они ужасные аниматоры. Настя и сама понимала это. Сначала она застыла, увидев гостей, и пауза затянулась чуть дольше, чем девушка планировала. Программа оказалась больше похожа на представление, чем взаимодействие с детьми, ведь большинство из них были колясочниками с ДЦП. Лена была к этому явно не готова, и Настя видела ее плавающий взгляд, неестественно открытые глаза и дурацкую улыбку.
Конечно же их предупреждали, но теория и практика порой диаметрально противоположны. И если Настя смогла собраться в ближайшие 20 секунд, то Лена ходила потерянная все шоу. Потом Миша захотел прокатить именинника под музыку, но сделал лихой вираж и чуть не выронил мальчика из коляски, хорошо еще, что отец успел вовремя подхватить сына.
В общем, это был провал года. А в довершении ко всему одна из мамочек прислонилась к стене, и Ленкина жвачка как клей-момент прилипла к красному дорогому платью. Аниматоры, конечно, не признались, что это еще один косяк с их стороны, но было такое чувство, что все догадывались. Заказчице хватило хладнокровия не устраивать скандал тут же, она просто поджала губы и кивнула им на прощание. Настины щеки пылали, Лена и Миша выглядели смущенными, запихивая костюмы в сумки, и все трое старались поскорее убраться с праздника.
– Ну что, в Академию кофе, или надо бы чего покрепче? – спросил Миша, запихивая в багажник сумки.
– Я – пас, – Настя покачала головой, – расслабиться все равно не выйдет.
– Настюха, да ладно тебе депрессовать! Вон Ленка вообще норм.
– Неудобненько вышло, – Ленка хлопала глазами. – Я что–то в ступоре была, их просто так много было, жалко детей.
Миша достал мобильник и усмехнулся.
– Нажаловалась уже, – он показал экран девушкам. Звонил директор.
– Да, – ответил Миша и отошел.
Настя вытащила свой телефон и увидела, что там уже был пропущенный от Марины. Что ж, она перезвонит.
– Да я тоже домой, – Ленка достала сигарету и закурила, – у меня романтик с парнем.
– Понятно, – ответила Настя, просто поддерживая беседу.
– Ты браслет потеряла? – неожиданно перевела тему Лена. – Сегодня без него.
Настя только махнула рукой, Ленка не настаивала на продолжении.
– Девочки, вас ждет горячий секс по телефону, – Миша вернулся, завел машину и сел за руль. – Давайте уже, – кивнул он на машину. – Предлагаю по пиву.
– Спасибо, Миш, в другой раз, – Ленка помахала рукой и пошла к своей Mazda.
– И ты, Брут? – смотрел он на Настю устало.
Девушка кивнула и села на пассажирское сиденье.
– Докинь до центра, если не сложно.
– Скукари, – Миша включил Грот, и машина тронулась.
Марина позвонила второй раз.
– Прикрути, – кивнула Настя на магнитолу.
Разговор был больше монологом звонящего. Настя лишь вставляла «Я знаю», «моя ошибка» и «извини». Оправдываться не было никакого желания.
Доехали довольно быстро. На часах еще не было семи, и Настя решила прогуляться по Мира. Иллюминация всегда поднимала настроение, арки над проезжей частью между столбами горели яркими красками, город становился немного волшебным. Настя прошла пару кварталов и решила зайти в кофейню. Она выбрала место, где было немноголюдно, и села около окна за небольшой столик. Латте и мини–пирожное устроились рядом. Она смотрела на прохожих, таких разных, спешащих домой и неторопливо прогуливающихся. У каждого внутри жила своя мечта, что–то заставляло их двигаться и ходить на работу, выполнять скучные домашние дела.
Настя откусила пирожное, и оно отозвалось шоколадным вкусом. Она тут же вспомнила девочку из Ленинграда и на секунду ей сделалось стыдно, будто она виновата в том, что имеет возможность жить в мирное время и наслаждаться едой. Простыми вещами, как ни крути, в 21 веке это обыденные вещи, зазывающие тебя со всех сторон, чтобы ты только их приобрел.
Девушка достала из сумки одну из тетрадей и открыла на нужном месте. Эта явно была первой по хронологии, судя по ее состоянию и датам внутри, Настя заглянула в обе перед чтением. Блокадная, как Настя ее назвала, была стандартной ученической тетрадью той эпохи с оттисками букв «для работ», «учени__», «класса» и пары пустых линеек. Бумага от времени деформировалась под действием влаги и пыли и пошла мелкой рябью, какая бывает на реке в ветреную погоду. Одной хозяйке известно, где побывал ее дневник за все эти годы, но было понятно, что воспоминаниями о том времени дорожили. Настя пока не понимала, почему записи хранили в тайнике и от кого. Она отхлебнула кофе и продолжила читать.
3 декабря 1941 года
Мама забрала нашего кота Мурзика, чтобы отнести его в приют. Она сказала, что там его будут кормить, обещали даже рыбу давать и молоко. Я немного поплакала, но поняла, что там ему будет лучше, потому что нам его кормить совершенно нечем. А вечером мама принесла мясо и сделала котлеты, они были такие вкусные. Жаль, что Мурзика отнесли в приют, я бы обязательно дала ему кусочек.
12 декабря 1941 год
Сегодня снова была бомбежка, мы пару раз спускались в подвал, но потом перестали. Мама сказала, что бессмысленно так тратить время. На улицах лежат мертвецы, их не успевают убирать.
24 декабря 1941 года
Хлеба по карточкам не дали. На хлебозаводе нет воды и электричества. Покойников везли на санках, они твердые и прямые как доски. Но никто не плакал, как тогда Мишина мама.
25 декабря 1941 года
Очень хочется есть. Хлеба нет. Мы с бабушкой и Ромкой почти целый день лежим в кровати и слушаем симфоническую музыку и стихи по радио. А из окна я видела две грузовые трехтонки с высокими бортами. Там было много-много ребят, они лежали друг на друге в черных шинелях и шапках, а руки и ноги торчали. Бабушка отогнала меня от окна, но я стала спрашивать, что это за ребята. И тогда она сказала, что это – подростки–ремесленники и заплакала.
26 декабря 1941 года
Наконец-то выдали хлеб. Он тяжелый и вязкий, половина муки, а остальное – бумага и еще что–то, я не знаю точно что. Кажется, ничего до этого вкуснее я еще не ела.
31 декабря 1941 года
Сегодня Старый год уходит. Мама говорит, что как Новый год встретишь, так его и проведешь. За окном война, а я не хочу, чтобы весь 1942 год пылал войной. Я бы хотела, чтобы ее не было, поэтому загадала желание. Интересно, сбудется или нет? А если сбудется, то когда?
4 января 1942 года.
Вот и наступил Новый 1942 год. Встретили его кружкой горячего еле подкрашенного чая, хлебом да малюсенькой баночкой повидла, которую мама приберегла для такого случая. Повидло такое сладкое и вкусное, его было очень приятно есть и представлять настоящий Новый год с мандаринами и подарками.
8 января 1942 года.
Я давно не видела Витю Зайцева, а сегодня мне сказали, что он умер. Его мама не смогла похоронить, потому что земля очень твердая. А она хотела только так. Ребята сказали, что Витю поставили в углу комнаты, потому что надо ждать тепла, чтобы земля оттаяла. Поэтому живым придется зимовать с мертвыми.
Мне так жалко Витьку, и маму его очень жалко. Отнести бы ей какого гостинца, да нечего, и Витьку увидеть боюсь.
15 января 1942 года
Сегодня от голода умер дядя Гриша. Сначала он долго стонал и просил хоть грамм хлеба и все ждал, когда придет тетя Зина, которая пошла менять талоны на хлеб. Тетя Зина с моей мамой отвезли его на приемный пункт, на 12-ю Красноармейскую, я поехала с ними. Приемный пункт − сюда свозили умерших с улиц и домов. Складывали их как дрова, кто–то был одет, кто–то раздет, кто-то завернут в простыню и просто голые. Жуть! Больше я туда не пойду, это очень страшно.
Конец ознакомительного фрагмента.