Ловушка для волчицы - Коршунова Альбертина Дмитриевна


<p>

Ловушка для волчицы</p>

   Историческая реальность сурова и требует правды, правды и ничего кроме правды. К счастью, писатель - не историк, а потому не лишён права дать волю фантазии там, где ему подсказывает его воображение и вдохновение. Пусть все заранее знают, что перед ними - альтернативная история. Она придаёт описываемой эпохе немного больше феминизма и эмансипации, чем было на самом деле. Говорят, сейчас это модно.

   ....................................................................................................................

   Сколько себя помню, Рождество всегда было для меня особым праздником. Именно в рождественскую ночь я ощущала, как в мою жизнь входит настоящее волшебство. Соприкасаясь с ним, поддаваясь его изумительным чарам, я забывала о бессмысленной суете и бешенном темпе несущегося вскачь безумного двадцатого века. Волшебство. Оно раскрашивало тусклый мир яркими, сочными красками, пропитывало морозный воздух таинственными ароматами, дарило вдохновение, пришпоривало фантазию и придавало смелость мечтам. В эти дивные ночные часы я как никогда чувствовала, как в моём сердце и моей душе пробуждается надежда. На счастье, на лучшую жизнь. Просто на жизнь. Так было. Вплоть до этого Рождества. В его канун я впервые подумала о том, как рано уходит за горизонт солнце и наступает кромешная тьма. Она накрыла меня, она накрыла всю Германию. Двадцать четвёртое декабря 1944 года. Рождество без надежды. Рождество отчаяния и звериной, лютой тоски.

   Надо же, я уже привыкла, что встречаю праздник не в платье, а в сером офицерском мундире СС. Для незамужней девушки коллеги по службе в РСХА и товарищи по партии - лучшая компания. Впрочем, сегодня в круге моих знакомых появилось новое лицо. Старший брат одной из наших телефонисток - гауптштурмфюрер танковой дивизии СС "Мёртвая голова" Вольфганг Ломберт. Получил внесрочный отпуск за подвиги на Восточном фронте.

   - Вольфганг, - знакомит нас его сестра Вилда, - позволь представить, унтерштурмфюрер СС Адалуолфа Дросте.

   - Истинно арийское имя как нельзя лучше подходит прекрасной девушке с истинно арийской внешностью, - обнажает зубы в жёсткой усмешке-оскале Вольфганг. Сказываются годы, проведённые на передовой. Хотя, насчёт истинно арийской внешности он, безусловно прав, - белокурые волосы, голубые холодные глаза, истинно арийская форма черепа. И, конечно, безупречная осанка и фигура. Форма мне идёт.

   - Благодарю за комплимент, - машинально отвечаю я. Ещё год назад я восприняла бы его куда как благосклонней. А сегодня... Наши взгляды скрещиваются. В серо-стальных глазах Ломберта загораются дерзкие огоньки.

   - Надеюсь, у нас будет шанс познакомиться поближе, - оценивающе оглядывает он меня с ног до головы.

   - Почему бы и нет, - на миг закрываю я глаза. Общение с тем, кто надеется хоть на что-то мне точно не помешает.

   - Ловлю на слове, - снова по-волчьи усмехается Ломберт. По-волчьи. У него и в самом деле волчий оскал...

   Пустые поздравления и дежурные тосты произнесены, дешёвое вино не допито и остаётся в бокалах. Разговоры и беседы совершенно не клеятся. Печальное зрелище. Лучше всего бежать от него, бежать от тусклого, безжизненного света свечей. Одиночество - пусть иллюзорное и ложное, но всё же спасение. Прочь. Незаметно я покидаю комнату и возвращаюсь в мой кабинет.

   Прижавшись лбом к оконному стеклу, я бессмысленно всматриваюсь в тьму, что накрыла город. Она же царит и в кабинете, и в моём сердце. Мучительно медленно тянутся рождественские часы, но я совершенно не против. Более того, как я мечтаю, чтобы...

   - Остановись мгновение, ты прекрасно, - слышу я за спиной насмешливый голос Ломберта.

   - Вы серьёзно? - вздрагиваю и стремительно оборачиваюсь я, - в самом деле считаете...

   - По сравнению с тем, что грядёт - несомненно. А вы разве не согласны? Ну же, признайтесь, что я угадал ваше настроение и мысли.

   - Угадали, - глухо произношу я.

   - Я рад, что нас теперь двое. Тех, кто не видит для себя будущего, - смеётся Вольфганг.

   - На фронте всё так ужасно? - тихо спрашиваю я.

   - Я чувствую себя Геркулесом, что сражается с Лирнейской Гидрой. На месте одной отрубленной головы тут же появляются две новые. Знаете, что самое обидное? Мы бьёмся до последнего, вгрызаемся в землю зубами, заливаем каждый квадратный метр кровью русских, рвём им глотки, а наши соседи постоянно не выдерживают натиска. Приходится отступать, потому что окружение - самая худшая вещь на войне. И контрударами из последних сил прикрывать тех, кто подставил нас. Из моих товарищей, с которыми я отправился на Восточный фронт в 1941 не осталось почти никого. И не осталось никого.

   - Но как же слова фюрера об оружии возмездия?

   - Когда яйцеголовые спасали Германию? - отмахивается Ломберт, - даже если они и придумают штуку, что уничтожит зараз батальон или даже полк, что это изменит? Против нас бьются сотни дивизий. Я уж скорее поверю, что марсиане, вспомнив о своей былой вражде с британцами, прилетят нам на помощь. У нас ведь с ними так много общего. Они тоже пьют человеческую кровь прямо из живых.

   - Как вы можете такое говорить? - меня передёргивает от отвращения.

   - Знаете, как-то раз наше командование решило покончить с партизанами в тылу. Те его изрядно достали. Нас сняли с фронта и бросили на помощь тыловикам очистить пару особо беспокойных районов. Мы и зачистили. На совесть. Теперь там спокойно и тихо как на кладбище. Правда мы не делали различий между партизанами и мирным населением. Между мужчинами, женщинами, стариками, детьми. Глядя на нас, марсиане ухали бы от восторга и одобрительно махали щупальцами. Всё по их заветам. Не удивлюсь, если у нас и символика окажется одинаковой.

   - Вы действительно не делали никаких различий? - еле слышно произношу я.

   - Вот именно, - в глазах Вольфганга весело пляшут чёртики.

   - В конце концов это были всего лишь славяне, - тихо говорю я.

   - И они совершенно не боятся умереть, - смеётся Ломберт.

   - А вы не боитесь?

   - Чего? Будущего? Глупо бояться того, чего у тебя нет, не находите?

   - А если оно постучится в вашу дверь?

   - Если оно начнёт ломиться в дверь? Ну, у офицера ведь всегда есть под рукой надёжное средство, чтобы оставить назойливого визитёра в дураках, верно? Согласны?

   - Согласна, - слабо шепчу я.

   - Конец близок. И раз нам обоим плевать на будущее, давайте насладимся настоящим на полную катушку.

   Руки Вольфганга опускаются мне на плечи. Сильным рывком он прижимает меня к себе.

   - Что вы делаете, отпустите меня, - лицемерным тоном протестую я, - гауптштурмфюрер Ломберт, я закричу.

   - Унтерштурмфюрер Дросте, оставаться с фронтовиком в тёмной комнате наедине, а затем кричать глупо, - губы Вольфганга впиваются в мою шею.

   - Глупо, - безвольно соглашаюсь я.

   Мы падаем на кушетку. Пальцы Ломберта торопливо расстёгивают пуговицы на моём мундире, мои с силой сжимают укрывающий кушетку клетчатый плед.

   - Глупо. Всё глупо, - вырывается со стоном из моих уст.

   .....................................................................................................................

   Западные области Германии, 13 апреля 1945 года.

   - Унтерштурмфюрер, американцы ворвались в город!

   - Как? Не может быть...

   Может. Всё может. Фронт рухнул и сразу разразилась катастрофа. Уже ничего не сдерживает наступающую лавину танков и бронетранспортёров. Это конец.

   - Мы успеем уничтожить все документы? - только и спрашиваю я.

   - Этим сейчас и занимаемся. Вы сдали все дела?

   - Да.

   - Тогда... может, вам лучше покинуть здание?

   - Это бессмысленно, - криво усмехаюсь я, - оставьте меня. Мне надо побыть одной.

   - Как хотите.

   Я медленно подхожу к окну, распахиваю его настежь и с наслаждением вдыхаю полной грудью тёплый весенний воздух. Каким ещё дышать в двадцать пять лет. Очень скоро деревья облачатся в зелёный наряд, а окрестные луга украсят распустившиеся цветы. Но уже не для меня. Вот и всё. Как тогда говорил Ломберт? У офицера всегда есть под рукой надёжное средство оставить назойливого гостя в дураках. Пора.

   Расстегнув кобуру, я извлекаю пистолет и с силой упираю ствол под подбородок. Палец ложится на спусковой крючок, осталось совсем чуть-чуть. Перед закрытыми глазами проносится вся моя жизнь. Вот я вместе с другими подростками стою вдоль главного проспекта и радостно махаю флажком со свастикой. Мимо меня проезжает лимузин, и находящийся в нём фюрер приветствует меня и моих одноклассниц своим знаменитым жестом. Вот я впервые надеваю эсэсовскую форму. Вот мне торжественно вручают партийный билет. И наконец рейхсфюрер СС с благодарностью пожимает мне руку и вручает награду. Логичный финал. Всё...

   Я открываю глаза и с ненавистью смотрю на мой живот. Ну же! Давай! Это уже не имеет никакого значения! Я не хочу будущего! Я его страшусь!! Всего одно движение пальца, и я убегу от него. Всего одно. Марсиане - они же бесполые. Размножаются почкованием. И те, все пятьдесят разве они ждали... Во время войны миров на Земле родился по меньшей мере один марсианин, он был найден на теле своего родителя...Родительницы. Я испускаю громкий то ли стон, то ли вой и силой отбрасываю пистолет в самый дальний от меня угол кабинета. Всё, я упустила мой последний шанс. Дверь резко открывается, и на пороге появляются люди в чужой форме. Что мне остаётся - я покорно вскидываю руки вверх.

   - Please, don't shoot me! I am a pregnant! I surrender!

   ....................................................................................................................

   - Позвольте представиться. Капитан армии США Роберт Воннегут. Знаете, здесь в Европе почему-то считают, что американцы - это прежде всего потомки англосаксов. А ведь это совсем не так. Большинство белых американцев имеют германские корни. Забавно, не находите? Вам интересно, как попал в Америку мой предок? Его продал англичанам ландграф Гессена. В качестве солдата, чтобы он сражался со взбунтовавшимися в 1776 году колонистами. Мне не ведомо как он бился, но возвращаться назад он не захотел. Обрёл новую родину. Мой дед и отец гордились нашим немецким происхождением. А вот я, из-за таких как вы, его немного стесняюсь.

   - Я не виновата, - умоляюще складываю я ладони, - мне было всего двенадцать, когда фюрер пришёл к власти. Меня так учили.

   - Возможно, - соглашается Воннегут, - но вы на моей памяти первая девушка в звании унтерштурмфюрера.

   - Хорошо, хорошо, я сдаюсь, - низко опускаю я голову, - чистосердечно признаюсь во всём, - судорожно сцепив пальцы я выпаливаю на одном дыхании, - да, я ненавижу жидов, педиков и коммунистов! Но...

   - Старый добрый джентльменский набор,- вздыхает американец, - классика бессмертна. Пе... геи лично вам чем не угодили? А, впрочем - Воннегут безнадёжно машет рукой.

   - Но поймите, я ведь девушка. Я всё воспринимаю не разумом, а эмоциями. Мне же простительно. Ну посудите сами, становится такой вот мерзкий жидок главным финансистом целого герцогства, начинает бессовестно обирать простых честных бюргеров, подбивает герцога нарушить конституцию. И самое главное - этот негодяй грязно домогается чистой и честной девушки, шантажируя пытками её родных и близких, доводя до самоубийства. Ну как его не казнить публично в клетке, а?

   - Казнить. Непременно казнить. Волшебная сила искусства. Вы, я вижу, неравнодушны к кинематографу?

Дальше