- Меня скоро повысят в должности, - сказал Женя. - Я буду стоять на перекрестке, регулировать движение.
- Ты все шутишь.
- Нет, не шучу. У нас все люди равны, все профессии в почете, - сказал Женя.
- Мой папочка не может допустить, что бы у него зять был рядовой милиционер. Сам-то он полковник, ты ж понимаешь. Не может так быть, чтобы тесть был полковник, а зять почти ничто, - сказала она.
- А ты знаешь партийный гимн?
- Нет, не знаю, а что?
- А там говорится: кто был ничем, - тот станет всем.
- Да? Надо будет сказать папочке. А ты достань этот гимн, я покажу отцу.
- Не стоит. Гимн это прикрытие. Он действует только до тех пор, пока человек не дорвался до власти.
- Надо будет поговорить с папочкой.
На этом они расстались к великой радости одного и другого.
17
Никандр Иванович принимал гостей, бывших однокашников по партизанскому отряду, действовавшему в свое время в лесах Белоруссии. Гости много пили, обильно кушали, обнимались, целовались, пускали слезы, икали и постреливали в результате переполнения желудков и даже ругались матом. Доставалось американскому империализму, но больше всего внутренним врагам, куда Никандр так хотел причислить и своего будущего зятя Женю, но его супруга всякий раз дергала его за отвисшее правое ухо и произносила одно и то же слово: остепенись.
Никандр Иванович замолкал надолго, с какой-то тоской глядя на заваленный продуктами стол и гору выпитых бутылок, а когда челюсть отвисала, подставлял платок, чтоб слюна не капала на пол. Валентина Ивановна бегала как заводная - от гостей на кухню, из кухни - в столовую, к гостям. Ей некогда было присесть поддержать тост, даже тогда, когда этот тост поднимался за женский пол и в частности за нее, как отличную хозяйку, благодаря которой стол был не только обильным, но и все, что на нем было, отличалось приятным запахом и хорошим вкусом.
Зоя сидела рядом с папочкой, периодически зевала и временами, чтоб совсем не умереть от скуки, тянула водочку - рюмку за рюмкой все больше наливаясь краской. Когда мать позвала ее и затем попросила помочь по кухне, поскольку одна не управлялась, Зоя сделала кислую мину и сказала:
- Мам, не тревожь меня, я немного посижу рядом с папой в кругу папиных гостей, пусть они послушают, как дочка оценивает личность папы в семье и в городе и выражу сожаление, что ему не присваивают звание генерала. А он - герой! Как он воевал в партизанах, сколько немцев полегло - ужас! Несколько дивизий.
- Дочка, всякое бывало, -сказал гость Петр Тарасович. - Помню не только подвиги, но и проявление осторожности. Помнишь, Никандр, как ты бежал, омочив штаны и, кажется, обвалялся, когда простая баба за тобой гонялась с вилами в руках? Мы потом все хохотали, а ты тогда набычился и стал доставать пистолет, чтоб доказать свою храбрость? Всякое бывало.
- Это не про меня. - отрезал Никандр и чихнул.
- Как это? Сам видел. Ты, конечно герой - капустник.
- По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Шобы с боем взять Приморье-
Белой армии оплот, - запел Никандр, но гость только рассмеялся.
- Ну, признай, что все так и было, чего отбояривается.
- Валя, неси квас для нашего гостя. У его неполадок в мозгах.
- Ну, спасибо, - сказал Петр Тарасович. Ты гостеприимный плутковник, то бишь, старшина. Где же ты достал погоны плутковника, ежели ты всего-на всего старшина?
- Валя, неси самогон - крепак.
- Да будет вам шутить, - сказала Зоя. - У нашего папы скоро погоны генерала будут сверкать.
- Если я буду молчать, - сказал гость.
- Никандр, неужели ты не видишь, что человек шутит? - спросила супруга. - Ну-ка, давайте на брудершафт.
Никандр согласился. Навалился на гостя. Гость не устоял. Оба грохнули на диан, а диван развалился.
- Го-го-го!
-Га-га-га.
- Вот это да!
- Ядре она вошь!
- Выпить не хошь?
***
- Пап, а пап, поднимай попу. Это интересно. Это наша история, мама. Кроме того, ты знаешь, что я собираюсь написать книгу о партизанах, может, вдвоем с Женей. Я буду освещать события в прозе, а он - в стихах. Получится этакий гениальный винегрет поэзы с прозой. Не отвлекай меня, мама. Черт с ней, с этой кухней...провались эта кухня, ты как-нибудь сама, мать.
- Потом послушаешь, а сейчас помоги мне, видишь, я не успеваю. Стыдно перед людьми. Стол надо убирать, новые блюда расставить. Давай быстро, не отнекивайся, барыня.
- Ну, мам, делать тебе нечего. Ты только отвлекаешь меня, а я, может, ленинскую премию заработала бы, написав выдающийся роман..., а ты со своей кухней..., это ни к селу, ни к городу.
Ты хочешь, чтоб мы опозорились?
Ну, ладно, пожертвую своим драгоценным временем, хотя менять искусство на кухню негоже, мама. Разве роман и кухня сочетаются?
Они разговаривали в прихожей, поскольку отец объявил небольшой перерыв, чтобы исполнить просьбу сотоварища Деменчука достать коробку с медалями.
Ленивой походкой Зоя зашла на кухню, нагрузила полный поднос дорогой посудой, наполненной всякими яствами и, заходя в столовую, споткнулась о коврик в прихожей. Поднос выпал из рук, чашки, тарелки и даже бокалы посыпались на пол и разлетелись на мелкие кусочки, а пища и дорогие вина разлились по ковру. Даже брюки гостей до самих колен оказались вине.
- Зоя Никандровна! не волнуйтесь, вы только не волнуйтесь и не переживайте, все может случиться с каждым из нас, - запричитал Деменчук и бросился поднимать Зою с пола. - Вы, того, не ушиблись? Ей, Валентина, срочно. Никандр Иванович, что ты так долго с этими медалями возишься, идее ты?
- Ну и клуша ты неисправимая! давай вставай. Знаю я твои штучки-трючки.
- Ну, мам, зачем ты заставляешь меня таскать эту грязную посуду, разве ты не знаешь, что она соскальзывает с подноса, стоит его немного наклонить? А я еще и споткнулась, и потому грохнулась, - сказала Зоя, поднимаясь на правый локоть. - К черту эту посуду. Мне надо уходить. Меня ждут. Вы простите, Григорий Иванович и...не беспокойтесь, я сама...
- Надо смотреть под ноги, когда куда-то идешь, а не задирать голову, чтобы увидеть облака, здесь их все равно нет. Эх, клуша ты, клуша ни на что не годная, - сказала мать со злостью, подбирая осколки битой посуды, - овца ты и гусыня, вот что я тебе скажу. Садись уж, пиши свой роман, я тебя тревожить не буду.
- Ну, мам! не серчай! Черт с ней, с этой посудой. Если ты мне не разрешаешь собирать материал для будущей книги, то я пойду. Женя там стоит, мерзнет. Он, небось, уже целое вступление к новой поэме сочинил. Жалко поэта. Меня девочки на курсе загрызут, если узнают. Я его и так уж до белого каления довела. Пока, мам!
Зоя, перед тем как уйти, шмыгнула в спальню, обшарила карманы отца, извлекла шесть двадцатипятирублевых бумажек и спрятала в лифчик.
Отец к этому времени собрал все свои награды и направился в столовую показывать гостям.
- Значится, когда мы тама, совсем было вышли из продухтов, даже баланду сварить было не из чего, нас с тобой, Аким Акимыч, послали у деревню бычка национализировать. Помнишь, как на пузе ползли? Вот тут мы оба ползем, значит. Кругом немцы, понимаешь. С автоматами наперевес стоят, в бинокли смотрят, а мы ползем...ползем, подтягиваем силы, потом я кричу "ура", все поднимаются, немцы бегут, побросав оружие и кто-то из них вопит "шнель, шнель". Ну, мы им тогда дали прикурить!
-Да не было никого, - сказал Аким Акимович, - немцы боялись леса, как черт ладана и предпочитали свои комендатуры держать в городах или крупных населенных пунктах. Ты что-то перепутал, Никандр. И, кроме того, у нас фотографа-то и не было. Откель эта фитография?
-Да ты забыл уже, Аким Акимович! как можно, а? Да я там еще ногу повредил, и она у меня долго в коленке не сгибалась, - сказал Никандр Иванович, - а я-то хорошо помню. Ты мне не озражай, хоть ты и гость, знай меру. Наши партизанские подвиги можно только расширять, но никак не умалять, ты понял? Так вот, бычка-то мы не достали, а вот двух петухов пымали, го-го-го. А что касаемо фитоаппарата, то он к сосне был привязан и автоматически щелкал, аль забыл уже Аким Акимович?
- Ну да, Бог с ним, что было, то было, - сдался Аким Акимович, - главное, живы остались, вот, что главное. А помнишь, как ты потерялся в лесу, и мы тебя два дня искали? Ты чуть Богу душу не отдал. Бабки тебя отпаивали водкой, смешанной с собачьим пометом. И помогло. Га-га-га!
- Папуль, а папуль, - сказала Зоя, целуя папу в жирный подбородок, - я пошла... материал собирать для будущей книги. Меня ждет подруга, она уже, наверно, стоит на остановке, дожидается, замерзла вся. У нее много мелких брошюрок о партизанском движении.
- Иди, дочка, только не возвращайся так поздно. В городе фулиганов еще полно. Я воюю с преступниками, их поэтому и стало меньше, а фулиганов нет, они наоборот, процветают, паршивцы. Ежели я перейду в пачпортный стол, я их всех вышвырну из города к чертовой матери. И деревенских жителей буду вышвыривать из кабинета, никого не пропишу, а то все лезут в город как тараканы, отбоя от них нет, - сказал отец.
- Я не виновата, что мы так далеко живем от центра города, - сказала дочка. - Ты папочка, чересчур скромный. Надо и о себе позаботиться, квартирку выхлопотать поближе к центру, а ты всю свою энергию людям отдаешь, а о семье забываешь.
- Служить людям обязан каждый советский гражданин, я партбилет ношу в кармане, а на партийном билете сам Ильич изображен, это был скромный человек. Он в одних сапогах всю жизнь проходил. Он и революцию сделал в этих сапогах. Эти сапоги в Московском центральном музее хранятся, - с гордостью заявил Никандр Иванович.
Зоя еще раз чмокнула папочку теперь уже в лысину под аплодисменты соратников и вышла вся в горе: уж больно далеко ей тащиться на этом скрипучем всегда переполненном трамвае. Она постояла на остановке, а трамвая, как назло не было.
Зоя стала у края шоссе, подняла руку. Машина остановилась, но двери никто не открывал. Водитель долго медлил, а потом открыл.
- Садись, красотка, куда ехать?
- В центр, - ответила Зоя, садясь за спиной шофера.
- Я только к гаражу подъеду, аптечку забыл, и мы тут же едем в центр.
Машина свернула в слабо освещенный переулок и у каких-то гаражей остановилась.
- Выходи, - приказал водитель.
- Зачем? что вы такое хотите? у меня отец - бывший партизан, - сказала Зоя.
- И я партизан. Иди фонарик подержи, сам я ничего не найду, - сказал водитель.