- Я боюсь.
- А чего бояться? У меня, как у всех. Может, немного больше в размерах, да повыносливее.
- Ах ты - наглец, - сказал Зоя с какой-то приятной дрожью в голосе, чувствуя прилив горячий волны в области поясницы.
- Что - о? Ты как разговариваешь, сучка? Сейчас как дам - свечи в глазах зажгутся, - сказал водитель.
- Не надо. А у тебя бутылка вина есть?
- Найдется.
У Зои довольно долго не было мужчины. Последний раз, месяц тому, Костя из горного института чересчур много употребил и как мужчина только расстроил ее. А тут совершенно чужой, незнакомый человек, он даже не знает, как ее зовут и кто она такая, может неплохо справится, уймет то беспокойство, которое у нее там, внизу живота, спать не дает по ночам. И они, свободные как птицы - разлетятся в разные стороны, навсегда забудут друг о друге. Почему бы ни попробовать, что здесь такого? Эта подружка не для того чтобы в ней огурцы солить, она требует массажа, всю ночь, от этого только польза одна. Да и беды можно избежать, он может синяки наставить под глазами. А Женя...в его башке одна поэзия, а поэзия не способствует поэзии тела.
Она вышла из машины и последовала за водителем в гараж. Оказалось, там электрический свет. Водитель захлопнул дверь и повернул ключ в замочной скважине изнутри гаража.
- Ну, теперь ты - моя! Раздевайся!
- Так сразу, но... Я не хочу, - вдруг вырвалось у Зои.
- Молчи, сука! Сымай с себя тряпки, у меня уже все на мази. Хошь посмотреть, погладить, поцеловать?
Зоя никогда не видела то, что он намеревался ей продемонстрировать. Так, только в руке держала, когда ее Костя мусолил. Даже в школе учителя биологи на картинке не показывали. Эта тема всегда была запретная в советской школе.
- Черт с тобой, показывай, - сказала она неожиданно.
То, что она увидела, не шибко понравилось, но привело ее в мелкую дрожь и стало туманить мозг.
- А почему у него шляпка набок? Обнажи ему голову! Ого, хорош! Он мой, - бормотала она, снимая с себя верхнюю одежду .
- Лиф сыми, я за шары подержусь, - сказал шофер.
- Не хочу, так давай.
- Руки к носкам! - скомандовал водитель. Зоя подчинилась. Дальше было, как в сказке. Только он к лифчику все же пробрался, и это было тоже хорошо.
- А ты действительно гигант! Ты женат?
- Нет.
- И я не замужем, давай сойдемся.
- Жениться на тебе? Да ты что? Я с одной долго не могу, у меня через день новенькая. Я все барынек ищу, они чистенькие, мякенькие. Ну, давай одевайся и уходи, живо! Ну!
- Довези до центра, кобель!
- Пешком дойдешь, а то подожди трамвая.
Зоя, немного оскорбленная таким обращением, отряхнулась, застегнула пальто на все пуговицы и немного в раскоряку побрела к трамвайной остановке, села на трамвай номер 8 и поехала в центр.
18
В центре, на улице Короленко, напротив городской библиотеки ее ждал Женя уже четвертый час. Она знала, что он будет ее ждать хоть восемь часов, и поэтому не торопилась и не испытывала угрызения совести.
- Я за тебя очень переживал, - сказал он, целуя ее в напудренную щеку.
- Да? Мне это приятно слышать. А что ты думал - расскажи!
- Всякое, может случиться. Не дай Бог, под трамвай могла попасть или хулиганы какие по дороге напали, все может быть, - сказал Женя, будучи на седьмом небе от счастья. Все-таки она пришла, а могла ведь и не прийти, ведь такое бывало и не однажды.
- А ты знаешь, ко мне мальчик приставал, еле от него отбоярилась, - сказала Зоя, и загадочно улыбнулась. - Но я дала ему от ворот поворот, я чувствовала, что меня ждут, мой поэт тут стоит на ветру, переживает и, следовательно, я никому даже улыбку не имела право подарить. Я вообще, как любая русская баба, умею хранить верность, только это никто не ценит. Ты написал бы по этому поводу хоть несколько куплетов. Или у тебя уже есть? прочти, награди свою Зоеньку за то, что она так далеко ехала, чтоб тебя увидеть, ведь не каждая на это способна, не так ли?
- Где ты была на Восьмое марта? - неожиданно спросил Женя.
- Хи-хи! Гуляли, конечно, до часу ночи, а потом один симпатичный чувак провожал меня аж до Дворца Ильича. Он мне подарил пудреницу. Я так люблю подарки, тебе не рассказать. Я все жду, когда ты опубликуешь свои поэмы, получишь гонорар и сделаешь мне настоящий подарок. А сейчас тебе самый пустяковый подарок не по карману. Что ты за мужчина? Мужчина должен много зарабатывать, как мой папа. Знаешь, давай-ка присядем на какую-нибудь скамейку: у меня ноги что-то болят, и ко сну клонит. Истомилась вся, будто все тело мое прожарили.
Она уселась на грязную скамейку, слегка раздвинула ноги и, увидев чемоданчик Вити, положила его к себе на колени, а потом открыла, чтобы посмотреть, что там внутри.
- А, письмо! Кому? Признавайся! Со мной дружишь, таскаешь меня по этим грязным скамейкам, а другим письма строчишь и стихи, небось, им посвящаешь? Я не хочу этого. Но так как я дочь благородных родных, я не буду это письмо читать, я его просто изорву на мелкие кусочки. Зачем ты раздваиваешься, где тебя этому учили? Скольких парней я на тебя променяла? Ты должен быть моим и только моим, слышишь? Ты должен быть моей собственностью и все свои поступки со мной согласовывать, понятно? У нас равноправие. Если ты будешь слушаться меня, то я тебе тоже сделаю подарок.
- Какой? - горячо спросил Женя.
- Я тебе подарю...себя. Я тебе отдам все самое ценное, что у меня есть. Это королевский подарок, он материальный и необыкновенно вкусный, - сказала она, закатывая глаза.
- А ты откуда знаешь?
- Мне подруга рассказывала. И я давно мечтаю испробовать, но, знаешь, в этих делах мужчина должен нравиться, очень нравится. Женщина ведь многим рискует. А тебе что - наследил и отвернулся, а ты расхлебывай потом. Вот тебе и равноправие.
- И когда же ты сделаешь мне такой подарок? - спросил наивный Женя.
- Как только ты получишь премию за опубликованную поэму. Я останусь с тобой в парке на всю ночь. Это так романтично. Ты возьмешь вино, и мы где-нибудь приютимся. Только конфеты не забудь и не какие-нибудь дешевые. Я дешевые конфеты терпеть не могу.
Она склонила свою голову на колени Вити, посмотрела на него маслеными глазами и раскрыла пышные губы.
- Поцелуй свою Зою, да покрепче. Их давно никто не целовал.
Женя прилип к ее губам и утонул в них. Эти губы были так хороши, а лицо так прекрасно, что Женя, чувствуя ее голову на своих коленях, был совершенно счастлив. Он напряженно думал, когда же настанет тот момент, что она полностью будет принадлежать ему, и он станет обладать ее телом, таким пышным, таким мягким, таким пахучим и таким непонятным, парализующим его никудышную волю?
"У меня совершенно нет воли, - думал он, - и это хорошо. Значит, я люблю ее по- настоящему, как Данте любил свою Лауру. Только...Лауру он видел несколько раз всего, а моя Лаура лежит у меня на коленях. Боже как она хороша. Она святая девушка, правда, немножко взбалмошная, но она ведь аристократка, дочь полковника. И то, что она со мной, таким нищим босяком, у которого получки не хватает, чтобы прокормиться, говорит о многом. Она, наверное, любит меня. Мы будем счастливы, непременно, иначе и быть не может. Ведь советский народ так счастлив, почему бы нам ни быть счастливыми? Я, как и все люблю коммунистическую партию и ненавижу буржуазию".
- О чем ты думаешь, мой пупсик? - спросила она, зевая.
- О нас с тобой, моя Дульцинея.
- И что ты надумал? - она широко зевнула, и стала закрываться глаза.
- Я думаю, что мы будем счастливы вдвоем. Ты, небось, притомилась, моя прелесть, или очень рано встала. Поспи немного у меня на коленях. Мне так приятно, что твоя голова нашла приют у меня...
- Ты сначала выпусти свои произведения, получи Ленинскую премию, тогда мои родители не станут препятствовать нашему счастью. А сейчас пригласи меня в кино. Я бы даже и от пончиков не отказалась. Сто грамм не помешало бы, продрогла я тут с тобой.
- У нас скоро получка, - загадочно произнес Женя.
- И что - у тебя ни копейки в кармане?
- Ни гроша, - честно признался он.
- О, погоди, мне папочка триста рублей подарил. Ты только отвернись, они у меня в таком месте, короче, в потайном. Мужчинам подглядывать нельзя. Отвернись! Кому сказано? У-гаа!- раскрыла она маленький ротик до невероятных размеров.
Женя отвернулся, она порылась в лифчике, разорванном на левой груди, но денег там не оказалось. Только сейчас она вспомнила недавнюю, немного пикантную и, вместе с тем приятную романтическую историю с водителем автомобиля "Победа", и воскликнула:
- Вытащили, ограбили! Это, наверное в давке трамвая, там народу битком набито, я даже и не почувствовала воровской руки. Я деньги в лифчик засунула, ну где еще надежнее можно спрятать?
- Надо было засунуть в трусы, - сказал Женя.
- Не шути так, грубиян, развратник.
- Извини непочатая кисочка.
- Именно непочатая. Мне уже надоело ходить непочатой. Пиши поэму скорее и неси в издательство. Ну, ты веришь, что у меня были деньги?
- Я верю каждому твоему слову, - ответил Женя. - Я вообще склонен верить людям.
- А я нет. Мне мой папочка сказал, что человек - это дерьмо, он хоть и произошел от обезьяны, но он хуже обезьяны во сто раз. А может и больше.
Она почесала за ухом, и ей живо представился водитель, который стаскивал с нее лифчик. "Этот олух, - подумала она про Женю, - не знает, что я голенькая, а то, может, хоть пощупал бы. Хороший пес, этот водитель и штука эта у него сладкая и какая-то парализующая волю. У меня в глазах потемнело, я чуть сознание не потеряла. Но деньги...зачем было их красть? Наоборот, он должен был мне заплатить за удовольствие, а получилось все с ног на голову. Я заплатила. Что ж! Равноправие".
- Ты о чем задумалась? - спросил Женя.
- Да так вспомнилось одна история. Она так романтична.
- Расскажи о ней. Пожалуйста. Я тоже немного романтик и мне будет интересно, - сказал Женя.
- Знаешь, - сказала она вдруг загадочно, - у меня к тебе никогда не было больших чувств. Ты сам отчасти виноват в этом. Эта милиция... Мои родители терпеть не могут милицию.
- Так у тебя папа - милиционер.
- Ну и что, а милицию он терпеть не может. Раньше он был в НКВД. Вот это да. НКВД тогда значило намного больше, чем партия, а потом когда Берию убрали, - папе пришлось перейти в милицию. Но вернемся к тебе. Ты не ценишь себя. Наоборот: у тебя повышенный интерес к унижению. Достоевского начитался, видать. Самоунижение - признак не скромности, а слабости. Это больные люди. У них нет силы воли. Наконец, у тебя нет средств, чтобы развлечь девушку. Я уши отморозила с тобой, гуляя в одном и том же парке. С тобой скучно, а я хочу гореть. Я хочу посидеть в ресторане, а потом, где-нибудь в гостинице целоваться до утра, так чтобы голова кружилась, понимаешь? Молодость дается один раз, говорил Островский и надо брать от молодости все.