- Очень просто. Накануне свадьбы Зоя послала меня в аптеку за лекарством от головной боли. Я тут же побежал в соседнюю аптеку, доставать лекарство любимой невесте. Эдик, мой однокурсник остался с Зоей на перекрестке, точнее на обочине дороги, мы должны были поехать в поселок Клочко смотреть квартиру. Как только я отошел, подошла машина, в которой сидело три амбала, открыли дверь и Зоя тут же шмыгнула в машину, не сказав Эдику ни слова. В загс она явилась сонная как муха, вся покусана, как кобель после случки. Всю ночь трахалась. Кто отец ребенка, она и сама не знает. Вот как было дело.
- Да как ты смеешь, плебей такое говорить о дочери полковника? Да я когда был в партизанах, дочери было всего семь лет. Это было невинное дитя, Такой она и оставалась. Это ты ее испортил, понимаешь и после этой порчи у нее и родился ребенок. Буш вякать, пристрелю, понял, падло?
- Понял, куда деваться. Только ребенок все же коллективный.
***
Женя в одно из воскресений читал роман Драйзера "Финансист".
- Ну, ты что сел читать, - спросила Зоя, опираясь о дверную коробку смежных комнат. - Ты что - уже на пенсии? Тебе нечего делать? Я смотрю на тебя, розовощекий, крепкий, - с чего бы это? На чужих харчах хорошо живется, не правда ли?
- Да, харчи у вас не больно сладкие, упаси Боже. Ты, Зоя, когда была у моей матушки, никто тебя ни в чем не упрекал. Кроме того, ты это говорила мне уже вчера, не стыдно тебе, корова толстозадая? Не нравится тебе - отпусти меня в общежитие, нам обеим будет спокойнее. Что я тебе такого сделал, что ты по поводу и без повода все время затеваешь ссору?
- Ты плохой муж. Не можешь содержать семью, никак не устроишься на работу. Все университетом козыряешь. Брось ты этот университет к чертовой матери. Ну, если уж ты не можешь стать дипломатом, заделайся хотя бы директором завода ...Петровского или Ильича, по крайней мере. Ты меня не любишь. А насчет коровы толстозадой, так это, это на папиных харчах я поправилась. Постыдился бы.
- Пошла бы ты на кухню, да помыла посуду.
- Я? Посуду? Ты с ума сошел. У меня маникюр. Вот ты сейчас этим и займешься. У нас равноправие или забыл? Моя матушка готовит, а ты моешь полы, посуду, стираешь пеленки. А как ты думал?
- Почему тогда отец не моет полы?
- Отец? Отец - полковник. А ты кто? Когда у тебя будут погоны полковника на плечах - тогда, может быть, я начну возиться на кухне, а лучше будем держать служанку.
- У меня никогда не будет погон полковника на плечах, тем более милицейских, - сказал Женя.
- Ты на что намекаешь, неблагодарный. Давно ли ты сбросил милицейский мундир?
- Я милицейский мундир носил по нужде и то недолго, и тем более ненавижу его.
- Молчи ...писатель... как это я клюнула на твои стихи? Такая муть...
- Ты... на себя посмотри, милицейская дочка. Я разочаровался в тебе и могу уйти в любой день. Плесневей здесь, без меня. Где мой чемодан?
Резкие слова впервые, брошенные ей так открыто, подействовали на нее положительно. Она вся сжалась, стала у двери, растопырив руки.
- Не пущу, - заявила она. - Каким бы ты ни был - ты мой и весь сказ. Я просто хочу из тебя человека сделать. И папочка мне все время говорит: дави на него, пока не поздно. Тут так: либо ты его, либо он тебя. Я верю папочкиным словам. Иди лучше вымой посуду.
Женя бросился на кровать и разрыдался, как маленький ребенок.
- Не хочу жить, никого видеть, и твою рожу тоже, отпусти меня на свободу. Ваша семья это настоящее гестапо, нет намного хуже гестапо. Я не понимаю, на что я клюнул. Как человек, ты просто дрянь, как женщина в постели - корова, родившая десять телят. У тебя, по-видимому, было около сотни мужиков, потому что я, когда с тобой бываю - тону в тебе как в ванной, наполненной киселем.
- Ты на себя посмотри. У тебя сучок не больше 15 сантиметров, а мне нужен 25, не меньше, хоть ребенка ты все равно с бацал. Как я теперь одна буду его воспитывать, скажи? Уж что есть, то есть, что теперь поделаешь. Просто ты много воображаешь. Ты невнимательный, неблагодарный, хоть раз бы папе в ноги поклонился.
- Папе, этому солдафону - сумасброду? да никогда в жизни.
- Да хотя бы за то, что единственную дочку за тебя выдал, голяка такого. Я за дипломата могла выйти.
- Неужели ты думаешь, что дипломаты на дороге валяются, - сказал Женя. - А потом ты моя прелесть достигла таких размеров, что дипломат посмотрел бы на тебя только ради любопытства.
- Ха, хорошего человека должно быть много, - не растерялась она. - В этом ты виноват. Если бы ты не сделал мне ребенка, я была бы, как и раньше только упитанной, только аппетитной девочкой, а сейчас немного поправилась, но это пройдет. Вот начну работать у тебя на родине, начну по горам лазить и буду стройненькая, как Афродита.
- Ну, хорошо, Афродита. Завтра пойду устраиваться на работу, но только на период зимних каникул.
- Почему только на зимние каникулы, а не на все время? Ты не думаешь, что можешь потерять жену?
- Жен много, а университет один.
- Ну, вот и поговорили.
10
Женя вернулся домой довольно поздно, уже было около восьми. В это время обыкновенно начинался ужин, а на ужине присутствовал и глава семьи Никандр Иванович. Ели картошку и жареное мясо, а Никандру наливали стопочку, а потом он брался за штоф самостоятельно и подливал себе в рюмку. Тут-то начинались истории, как он партизанил. Он рассказывал их уже в который раз и все его переживания, похождения были известны всем до мельчайших подробностей, но члены семьи обязаны были слушать, затаив дыхание, иначе беды не оберешься. Зоя, вся в отца, такая же необузданная и тупая, вдруг, ни с того, ни сего брякнула:
- А ты знаешь, папуль, вчера, али позавчера наши студенты объявили забастовку в знак протеста против снятия декана факультета Макаровой.
- Что? забастовка? - завопил он, задвигался так, что стул под ним стал поскрипывать. Зоя уронила лицо в ладони, испугавшись того, что сказала. - Забастовка, говоришь? Да вас всех расстрелять надо! Вы -политические преступники, вот кто вы есть. Государство их бесплатно обучает, понимаете, а они бастовать! Распустились, сволочи. Я завтра же позвоню в КГБ, пущай разбираются! Четвертовать, жечь на костре и пепел над Атлантическим океаном развеять! Ты в забастовке участие принимал? - устремил он свои глаза на зятя. - Может, ты и организовал енту забастовку?
- Я вчера хотел попросить у вас пистолет и всех перестрелять, но постеснялся, - сказал зять.
- Папульчик, ну не злись, что ты так разволновался? На западе студенты тоже бастуют - и ничего,- сказала Зоя.
- На Западе бастуют? Правильно делают. На Западе нет свободы, там студенты борются против эксплуататоров. А у нас против кого бороться? Да и вообще, о чем это ты говоришь? Да знаешь ли ты, что всех вас надо сослать в Сибирь, пожизненно и никогда, ни при каких обстоятельствах не отпускать оттуда? - все более распалялся Никандр и даже стукнул кулачищем по крышке стола. - Была бы моя воля, я бы из вас жилы тянул раскаленным пинцетом, током мозги прошибал. Я, когда партизанил в лесах Белоруссии, среди нас никакой забастовки не было.
- Неправда, - сказал зять. - Вы там все время сидели, а значит, у вас была сидячая забастовка. Другие партизаны с немцами воевали, а вы отсиживались, да крестьянских коз отлавливали на мясо. Вот вы и бастовали. И потом, почему бы вам ни изложить свои соображения в письменном виде и не послать в КГБ СССР? Нам бы устроили второй Бабий яр, - чем плохо? - спросил Женя тестя, как можно спокойнее.
- Ты не поднимай свой голос, - сказал Никандр, уставив на Женю свои бычьи, налитые кровью глаза. -Я знаю, к кому ты испытываешь симпатии... У тебя брат сидел? сидел. Вот и весь сказ. Если бы ты был постарше, ты был там же, где и он. Ты- западник, а значит - бандер и этим все сказано. Вам американские империалисты во сне снятся. Я не знаю, как тебя в университет приняли, это ошибка какая-то.
- Все понятно. Не понятно только одно. Как же так случилось, что бандер, враг народа, сидит с вами за одним столом и хлебает с вами иногда прокисшие щи, а по ночам ублажает вашу дочь весом в девяносто килограммов?
- Вон отселева! Валя, дай мне пиштолет, я чичас разделаюсь с энтим ублюдком! А ты, Зоенька, тоже мне дочка, врага в дом привела, а я хотел тебя за дупломата замуж выдать.
Никандр, пьяный, кричал и собирался запустить миской с кусками недоеденного мяса в ненавистного зятя, но его супруга Валентина и дочь повисли у него на шее, стали покрывать поцелуями лысину и потом увели в спальню.
- Дурак ты, - сказала Зоя, когда вернулась из спальни отца, - разве можно возражать отцу, особенно, когда он малость приголубил водочки. Да он же нас кормит. Ты никуда не уходи, он проспится, а утром уйдет на работу. Я тоже учту и не буду ему сообщать никаких новостей больше. Он партизанил, советскую власть защищал, поэтому так болезненно на все реагирует. Ты бы тоже так поступил.
- Никогда в жизни, - отрезал Женя.
- А откуда ты знаешь, сколько я вешу? - спросила она.
- Как откуда? Толстая как бочка, это у тебя от лежания. Ты лежишь сутками и матери не помогаешь, хоть бы посуду, когда вымыла.
- А ты для чего?
- Ты знаешь, я чертовски устал, постели мне на кушетке сегодня, хорошо?
- Сам себе стели, не барин, - сказала она.
Утром следующего дня Никандр ушел на работу, как обычно, не сказав никому ни слова, а вечером усадил Женю напротив себя, налил стопку и сказал:
- Я вчерась немного погорячился, ты не серчай. Пущай она оканчивает юнирситет, и мы начнем писать книгу о партизанском движении. А чичас я тебе дам боевое задание. Мне сегодня, опосля обеда звонил мой друг, полковник авиации Лунин из Ташкента. У его дочь Неля хотит перевестись сюда в ентот юнирситет. Ты в ихнем активе, попытайся содействовать ее переводу. Мой друг тоже потом сюда переедет, мы с им партизанили. Как только Зоя окончит учебу, мы все вместе поедем по тем партизанским местам собирать материал и писать книгу. Лунин тоже с нами поедет.
- Это те, что были в Ашхабаде, а потом в Ташкент перебрались? - спросила Зоя. -А когда она приедет?
- Это пока неизвестно.
- Я хочу на море, я не собираюсь тут, кого-то ждать, - сказала Зоя.
- Мы его оставим здесь, пущай он устраивается на работу. На любую, нечего ему на море ехать. И пусть ее ждет. Как только она приедет, он пущай ее устроит, и тогда может к матери поехать, - сказал Никандр.
Ночью Женя крепко спал на топчане и проснулся оттого, что кто-то проводил мягкой рукой по лицу. Он открыл глаза.
- Кто это? Что случилось?
- Миленький, это я, твоя любимая супруга. Ты прости меня, я очень груба с тобой, больше этого не будет. Я чувствую, что мы не сможем сохранить семью. Нам надо отсюда уехать. Здесь нас терроризируют, я не могу так, - говорила Зоя, и слезы стали капать у нее из глаз.
- Иди спать, завтра поговорим, - сказал Женя, держа ее мягкую пухлую руку в своей.
- Нет, я хочу сейчас.
- Сейчас два часа ночи, кто решает семейные проблемы в такое время?
- Я хочу сейчас. Вот хочу и все, - потребовала она.
- Ну, давай.
- Уедем к тебе на родину. Мне там очень нравится. Я буду там работать, а ты переведешься на заочную форму обучения, и мы всегда будем вместе и только вместе. Не для того я выходила за тебя, чтобы, где-то в глуши, вдали от цивилизации, торчать одной в ожидании своего возлюбленного.