" Я должен завоевать ее. И непросто для постели, а навсегда. Она будет моя раба. а я ее раб. Вот и квиты, вот и равноправие. Что будет дальше, меня не интересует. Я готов, как Прометей, прикоснуться к огню. Пусть расплата будет такой же. Зоя и Люда - огонь и болото. Так мне и надо. Я был слеп и глух. Может, только теперь я прозрел.
Ты, Людочка, от меня никуда не денешься. Я буду с твоим именем ложиться и просыпаться, даже если мне за это отрубят голову".
Он долго бродил вдоль речки, пока не дошел до конца села, а те женщины, что спускались к речке с корзиной белья для полоскания, удивленно смотрели ему вослед, возможно думая, что он что-то потерял и ищет, сам не зная, где, сам не зная что.
Затем он вышел на дорогу, по которой Люда должна была возвращаться домой, но ее не было, возможно у нее срочный вызов. Он уже знал дом, в котором она живет, но не осмелился зайти, спросить, дома ли она. Это было бы уж слишком.
Так и пришлось вернуться ни с чем в теперь уже немного постылый дом.
30 апреля вся интеллигенция села собралась в актовом зале школы на коллективный праздник, посвященный всенародному празднику Первое мая. Ни Пасхи, ни Рождества Христова нельзя было открыто праздновать. Вместо Рождества Христова коммунисты заставляли праздновать день рождения Ильича с бородкой, поднятой кверху. Так как у каждого народа есть праздники, советские люди тоже не были лишены праздников. Молодежь уже к этому привыкла и ко всякому празднику относилась, как к празднику.
Женя с Зоей сидели на самом почетном месте во главе стола, рядом с директором школы, который произнес самую длинную и самую бестолковую речь в честь всемирного праздника, дня всех трудящихся - первого мая. Среди многочисленных участников вечера Женя увидел и Люду. Не могла же она не прийти сюда.
Люда сидела в самом конце длинного стола, что называется на задворках. Она о чем-то живо говорила с учительницей Ольгой Федоровной, ни на кого не обращая внимания. Женя почувствовал, как у него горит лицо. Он с трудом дождался танцев, а когда эти танцы начались, сами ноги понесли его к Люде.
Гибкая как пружинка и легкая, как пушинка она чувствовала малейшее движение партнера в вальсе.
- Людмила Викторовна, вы прекрасно танцуете и так же прекрасно произносите речь с трибуны. Если бы вы могли проявить такое же искусство при лечении одного больного, вам можно было бы поставить памятник. Но вы..., из какой вы галактики и почему вы так суровы? улыбнитесь, ну хоть чуточку, ведь вы врач, а я ваш пациент, я больной, нуждаюсь в моральной поддержке, поверьте, - говорил ей Женя на ушко.
- Я сурова? Это не правда. Я даже очень коммуникабельна, быстро схожусь с людьми. Это вам показалось, - вдруг защебетала она.
- Вы и со мной сойдетесь?
- С вами? Смотря в какой плоскости... Знаете, не приглашайте меня больше: ваша жена уже ревнует, я вижу. Все здесь меня ревнуют к своим мужьям.
- Разве вы даете повод?
- Нет, что вы? Боже упаси! На кого тут можно глаз положить? Не на кого. Кроме того, у меня муж.
- А где он ваш муж?
- Служит в Прибалтике. Я уже вам говорила.
- А как вы здесь очутились?
- Очень просто. После окончания мед училища в Москве поехала по путевке в Карпаты и вот я здесь, дурочка. Сижу в дыре, его дожидаюсь.
- Вас сам Бог послал сюда, - сказал Женя, крепко сдавливая ей пальцы на руке.
- Не говорите такое, что вы! И главное, не подходите ко мне больше, иначе все село завтра о нас начнет судачить.
- Я все еще больной, приду к вам на прием. Завтра же.
- Приходите. Я буду вас... я вас приму.
Вечер длился до пяти часов утра. Зоя сидела, накурившись, фыркала на Женю, как на врага народа, а по пути домой устроила допрос:
- Послушай ты, лесоруб, как ты смел танцевать с этой медсестрой? Ты, я вижу, совершенно не знаешь элементарных правил приличия. Это, конечно, характерно для таких людей, как ты, не имеющих понятие о совести и чести. В какое положение ты поставил меня, - ты об этом подумал? Я сижу, как дура, а он приплясывает около какой-то медсестры, у которой нет мужа. Да она спит и думает, у кого бы оттяпать мужика хотя бы на один вечер. Мне уже сказали, что Палкуш Юра к ней повадился, да жена ловко с ним разделалась. Теперь он хвост по прижал. С тобой будет то же самое, ты не думай. Мне как-то все равно, в общем, я таких плебеев сотню могу найти, но я никому не позволю позорить меня на людях. Ник-когда!
- Попридержи язык. Ты, пальца ее, может быть, не стоишь, Дон Кихот в юбке. Этой медсестре я нужен гораздо меньше, чем тебе. Она женщина более высокого полета, чем ты думаешь. Она с нетерпением ждет мужа, и здесь никто за ней не замечал вызывающего поведения. А ты вспомни, как ты, за несколько дней до нашей свадьбы, убежала от меня трахаться, где-то на стороне, и вернулась вся покусанная, как сука в период случки с многочисленными кобелями. Так что молчи уж, швабра.
Зоя приумолкла. Женя уже давно заметил, что если воевать с ней ее же оружием - грубостью, смешанную с беспардонностью и обязательным употреблением соленых словечек, - она реагирует на это положительно и какое-то время держится сносно.
- Ну, черт с ней, с этой белобрысой выдрой, не будем вспоминать о ней: она пальца моего не стоит.
Прошли еще две недели мучительного ожидания. Женя знал, что Зоя собирается с матерью на море, а он остается здесь, чтобы получить отпускные свои, и ее, а потом поедет к ним на Азовское море. Он не смотрел на дорогу, по которой Люда ходила на работу, не ходил к ней на прием, зная, что ему не избежать шагов, которые вызовут пересуды и бурную реакцию со стороны супруги - Салтычихи.
"Господи, лишь бы ты поскорее уехала, - подумал Женя, но не посмел эти мысли выразить вслух. - Как я мог полюбить эту тушу? Где были мои глаза, почему я был так глуп и так слеп, почему так много драгоценного времени я потратил на нее? Лентяйка, неряха, а сколько мещанского высокомерия? на целую сотню хватило бы. Хорошо, хоть теперь я прозрел. Если Люда подпустит меня к себе поближе - все, убегу с ней хоть на край света".
В начале июня Зоя уехала утром на рассвете. Женя почувствовал облегчение, ему показалось, что теперь он на свободе и эта свобода ему дорога, как никогда. Он понял, что изменил ей. Не физически, а духовно и это была измена намного сильнее физической измены. После физической измены мужья обычно возвращаются к своим женам, после духовной, как правило, никогда. Люда для него явилась спасением, словно сам Бог послал ее, земного ангелочка, чтобы он, ангелочек, помог ему, грешному, выйти из духовного и физического болота, куда его затащила эта, располневшая дочь полковника, милицейского стража порядка. "Я не хочу и не могу ее больше видеть, не могу слышать ее голос, не прикоснусь к ней как к женщине - никогда. Один буду встречать старость, но к ней не вернусь".
19
Он поднял голову и мечтательно стал смотреть в окно. Вдруг он увидел ее. В белом платье без рукавов, с сумочкой через плечо. Шла она гордо как королева, высоко подняв голову и улыбаясь ласковому летнему солнцу. На приветствия прохожих отвечала только кивком головы. Кровь бросилась в лицо Жене, он стал как бы задыхаться от волнения и уже бросился на улицу, но она в это время свернула с дороги и вошла во двор дома, где он жил. "Неужели ко мне, - мелькнула у него в голове. - Такого не может быть. Может, к хозяйке, зачем-то идет? Но все равно, я тут встречу ее. Как хорошо, что она здесь! Где моя рубашка? На мне грязная майка. Куда подевались носки? Да я вдобавок, может, еще и не побрился, Господи, что делать?" В это время раздался стук в дверь.
- Можно к вам?
Женя рванул дверь так, что стекла задрожали.
- Вы! входите, садитесь...я так рад...только...
- Что только? - раскатисто рассмеялась Люда. - Растерялся? Давай, перейдем на "ты". Мы уже два месяца знаем друг друга. А майку надо стирать. Пошел бы на речку с куском мыла и простирнул, раз жена стирать не научилась. А где твоя рубашка? Одевайся, давай, и пойдем на пикник. Согласен? Я тут не могу дольше оставаться, сплетни пойдут. "Жена уехала, а она к нему повадилась", скажут.
- Я...согласен, конечно, согласен. Что с собой брать?
- Ничего. Только хорошее настроение и если хочешь - бутылку вина, - сказала Люда, берясь за ручку двери. - Я зайду к Ане Бадюлке, на несколько минут. Даю тебе десять минут на сборы, идет?
- Вполне.
Женя схватил кошелек с деньгами, надел новые брюки и рубашку, разыскал носки и сунул ноги в туфли, перепутав правую с левой.
В магазине вина не было, только водка. Пришлось взять водку. Люда уже вышла из дома Ани, и они пошли рядом. Осторожная Люда потеряла бдительность, видать, она так истосковалась по обществу мужчины, который бы ей немного нравился, что забыла, где находится. А Женя...для него ничего и никого в мире не существовало кроме Люды, божественной девушки. Если судьба предоставила ему такую возможность идти рядом с ней, слушать, как она щебечет, - кто может осудить его за это? Да и кто эти судьи?
Старушки и молодые, женщины и мужчины здоровались с Людой и даже спрашивали, к кому она направляется, чтоб оказать первую помощь и в то же время, едва заметно ухмылялись. Люда слишком нарядно одета и она не одна, а в сопровождении женатого мужчины, по всей видимости, потерявшего голову. Давно замечено, что люди платят за добро злом. Это свидетельство невысокой духовной культуры. Но добро вспоминается и оценивается потом, когда его нет, или когда нет того человека, который делал это добро.
- У моста нас ждет Лена, твоя одноклассница, - сказала Люда, - она получила задание приготовить закуску.
- Людмила Викторовна, - сказал Женя как можно мягче, - есть такая поговорка: третий лишний. Зачем она нам? Лена не самая лучшая подруга. Дело в том, что она еще со школьной скамьи пыталась подружиться со мной.
- Да? а я этого не знала. Но не могла же я пригласить тебя одного, я боюсь, я тебя мало знаю. И потом. Ты мог бы подумать, что я тебя хочу соблазнить.
- Я сам боюсь остаться с тобой наедине, и если когда-нибудь это случится, я все тело твое покрою поцелуями от макушки до пят.
Люда вздрогнула и произнесла:
- Вот так Ромео..., а вот и Лена. Привет, Лена!
- Ты что так нарядилась, будто на свадьбу собралась, - металлическим голосом пропищала Лена.
- Я нарядилась? - немного растерялась Люда и покраснела. Она действительно была нарядной как куколка, и Лена на этом фоне выглядела слишком бледно и серо.
- С чего ты взяла. На мне обыкновенное летнее платье.
- Людмила Викторовна не виновата, что она выглядит в любом наряде, как королева,- сказал Женя больше для того, чтобы лишний раз уколоть Лену, которая и без того насупилась.
Лена шла, молча, опустив голову. Она в это время ненавидела Люду за ее красоту, за то, что на ее фоне она выглядела слишком серой, хотя ей и было даже немного меньше лет, чем Люде.
- Ты что такая кислая сегодня? - спросила Люда.
- С мамой поругалась, - ответила Лена, не зная, что сказать больше.
- Девушки, давайте забудем все неприятности. Смотрите, какой хороший день сегодня, какой воздух свежий, какое ласковое, теплое солнце. Слышите, как поют птицы, как влюбленные.
- Нашел, чем восторгаться! Солнце есть солнце, оно всегда было и всегда будет, а птицы совсем не поют, а просто чирикают. Я в этом не вижу ничего прекрасного, - сквозь зубы цедила Лена.
- Ты не права, - сказала Люда. - Солнце, пожалуй, всегда одинаково, но воспринимаем мы его всякий раз по-другому. Потом каждый человек воспринимает его по-своему. Солнце для тебя просто солнце, а для меня, например, солнце, кроме источника света и тепла еще и источник красоты... неописуемой красоты.