– А ты не пойдешь? – спрашивает дядя. Качаю головой. – Не нравится здесь?
– Жуткое место. Кажется, я видела таракана.
– Потерпи одну ночь. Дальше будет лучше.
Дядя вытирает короткие волосы полотенцем, складывает грязную одежду в рюкзак.
– Знаешь, что самое важное в автостопе? – Тихон поворачивается ко мне и садится на диван.
Качаю головой. Неужели он думает, что мне такое интересно?
– Если хочешь, чтобы тебя подобрали и подвезли, нужно выглядеть свежим и бодрым.
– То есть не как бомж?
– Вроде того.
Игнорирую его дружеский тон. Болтать с ним не входит в мои обязанности. И потом, если мы с Милой крупно поссоримся в будущем, я все равно найду способ помириться, а не пропаду на долгие шестнадцать лет.
– Вера, ты на меня сердишься?
– Вроде того.
Ожидаю, что он, как и все знакомые мне взрослые, начнет сыпать оправданиями и скатится в уныние или ничего не значащие извинения. Тихон ставит рюкзак на колени и достает из него блокнот с черным маркером. А потом протягивает их мне.
– Возьми.
– Зачем? – смеряю его подозрительным взглядом.
– Ты оставила дома все альбомы и карандаши. Лучшего источника вдохновения, чем путешествие, не сыскать.
Тихон вкладывает мне в руки внезапный подарок. Что это? Наблюдательность или расчётливость?
– Ну… спасибо, конечно, но я этого не просила, – отчего-то мне стыдно.
Чувствую себя привокзальной попрошайкой, не оценившей щедрый жест прохожего.
– Тебе и не нужно было, – улыбается дядя.
Он достает из рюкзака электронный ридер и на мои вскинутые брови поясняет:
– Его носить легче, чем бумажные книги, – подмигнув, дядя уводит взгляд на экран ридера и скользит им по строкам.
Кошусь на блокнот с маркером. Пальцы зудят: идеи просятся на бумагу, а я не даю им выхода. Я – самый безответственный художник в мире.
Вспоминаю про оставленную в рюкзаке последнюю шоколадку сестры и убираю ее в холодильник. Всё лучше, чем сладкое месиво, вытекшее из упаковки в самый неподходящий момент.
# # #
Сон не идет, как бы я ни ворочалась, как бы ни считала овец. Его просто нет. Мила заснула рядом с планшетом сразу же, как пошли титры мультфильма. Я перенесла сестру на раскладушку у стены, чтобы она не упала во сне, и укрыла одеялом.
И как мне теперь быть? кому верить? к чему стремиться? Если раньше у меня были какие-то мечты, то теперь они осыпались пеплом.
Я не достойна мечтать. Рисую плохо, да и не каждый художник становится известным. Не все картины стоят больше миллиона, а уж за мои никто даже рубля не даст. Мне следует забыть о глупых желаниях, взглянуть в лицо реальности и принять свалившуюся на плечи ответственность. Все, что от меня требуется – вырастить сестру. Ни больше, ни меньше. Когда она сможет сама себя обеспечить, тогда можно будет вернуться к клочкам надежд. Но не сейчас.
Кидаю взгляд на спящего дядю. В окно пробивается свет уличного фонаря. Интересно, откуда у Тихона татуировки, и почему он их сделал?
Закрываю глаза и вспоминаю, как дядя вел себя весь день. Ничего подозрительного он не делал. Говорит хорошо, дикция и вовсе отдельная тема. Так звучат дикторы из новостей с подключенными дорогими микрофонами. А тут ему даже микрофон не понадобился.
Может, есть еще причины ссоры мамы с ее семьей? Неужели только из-за меня она от всего отказалась? Мне должно быть обидно за то, как с ней поступил дед, но я горжусь ею. Мама умела постоять за себя. Надеюсь, мой характер хоть чуточку похож на ее.
Когда начинаю проваливаться в сон, слышу под боком тихие всхлипы. Продираю глаза, прислушиваюсь и приподнимаюсь. Сестра плачет, вытирая глаза.
– Плости, я тебя лазбудила, – мямлит она сквозь слезы. Поколебавшись, она протягивает ко мне руки, и я обнимаю ее, как любимую плюшевую игрушку.
– Что стряслось? – шепчу ей в макушку.
– Мне плиснилась мама, – шмыгая носом, начинает Мила, – и она сказала, что больше никогда не плидет, а… а потом, что мы ей не нужны. Я ей не нужна!
– Тише-тише, – поглаживаю сестру по спине. – Это всего лишь дурной сон.
– Вела, она плавда уйдет? – Мила поднимает заплаканные глаза.
– Нет, не уйдет. Надо… надо просто сохранить ее образ в голове.
– А к-как это сделать?
– Вспомни все хорошее, что связано с мамой, и мысленно собери это в сундучок. Тогда… воспоминания будут храниться в твоем сердце всю жизнь.
Мила берет меня за руку, сжимает тонкими пальчиками и шепчет:
– Ты не влешь?
– Не вру.
– А ты сама так делала?
Киваю. Не буду же я объяснять ребенку, что никогда не смогу забыть последние семь лет, и у меня гораздо меньше счастливых воспоминаний, чем у нее.
– Тогда ладно, – Мила отпускает меня и устраивается под одеялом. Зажмурившись, она громким шепотом просит: – Не мешай, я буду собилать воспоминания.
Опускаю голову на подушку. За окном брезжит рассвет. Что ж, чем ближе день, тем ближе мы с дядей к его дому. Остается только надеяться, что больше у нас с сестрой не будет никаких проблем.
3
7
Когда дядя будит меня, на часах чуть больше пяти утра. Подскакиваю довольно бодро, если не считать чувства, будто моргнула, а не спала. Бессонные ночи оставляют тяжелый след не только в душе, но и в теле. Усталость после вчерашнего знойного дня и непринятый на ночь душ злорадно смеются надо мной.
– Позавтракаем и будем ловить грузовик, – говорит Тихон.
– А почему нельзя было сделать это еще вчера? Для чего вся эта бессмысленная ходьба под палящим солнцем? – возмущаюсь, намазывая масло на хлеб для Милы.
Многие вещи по хозяйству настолько укоренились в моем сознании, что я их не замечаю. Просто делаю так же привычно, как дышу.
– Как я уже говорил, прогулка разгружает сознание.
– Ты что-то другое говорил…
Дядя улыбается и откусывает свой тост. Понятия не имею, где он достал тосты в такую рань, но спрашивать не буду.
– Доверься мне.
Он кидает на меня взгляд полный надежды, а я лишь кривлю лицо и посматриваю на удивительно молчаливую сегодня сестру. Она сонно и редко моргает, потягивается, но не капризничает и завтракает. Значит, не заболела, а просто не в настроении.
Мы переодеваемся, дядя сдает ключи на ресепшене и мы выходим в утреннюю прохладу.
# # #
Думаю о кошмаре, приснившемся Миле, и беру сестру за руку. Она должна чувствовать себя защищенной, чтобы ей стало легче. Вспоминаю о своем козыре и решаю предложить его сестре.
– Милка, хочешь «Милку»?
Она поднимает на меня печальные глаза и чуть оживляется.
– Хочу.
Протягиваю Миле шоколадку. Она еще холодная, правда, внутри наверняка не похожа на привычную плитку после вчерашнего путешествия в рюкзаке.
– Только если она будет на вкус плохая, не ешь, – предупреждаю сестру.
Она кивает и понемногу откусывает шоколад.
– Вы неплохо ладите, – замечает дядя.
– Ну да, вроде того.
– А мы с Надей постоянно дрались.
Хмыкаю.
– Что? – Тихон смотрит на меня, щурясь.
– Неудивительно. Ты такой занудный.
Он смеется, а мы с Милой переглядываемся.
– Ей со мной было несладко. Меня часто оставляли под ее присмотром.
– Как я тебя понимаю, – встревает сестра. Ее рот весь в шоколаде, даже кончик носа теперь коричневый.
– Молчи, хрюшка, – достаю салфетку и начинаю вытирать ей лицо.
Мила вырывается, выхватывает салфетку и с жаром заявляет, от переизбытка чувств оплевав меня сладкими слюнями:
– Я сама могу!
Вытираю свое лицо салфеткой и качаю головой.
– Решила быть самостоятельной?
– Да!
– Ну, хорошо. Тогда следующую шоколадку покупай на свои деньги, – разворачиваюсь и иду дальше.
Плохо, очень плохо манипулировать ребенком. Да еще и такими словами, как «шоколадка» и «деньги».
– Какая же ты плотивная, Вела! – пищит позади сестра. – Злючка!
Не оборачиваюсь. Часто говорю что-нибудь не то и тут же хочу извиниться, но гордость наступает на горло и запрещает поддаваться мягкосердечию. Приходится быть жесткой «злючкой».
– Не обижайся на сестру, – говорит дядя. – У нее сейчас трудный период.
– Ты пло месячные? – как можно громче спрашивает сестра.
Краснею. Нельзя же вот так спокойно говорить о таких вещах!.. или можно?
– Нет. На плечах Веры лежит большая ответственность. Она отвечает не только за себя, но и за тебя.
– Так она это и ланьше делала…
– Раньше все было по-другому.
Ускоряю шаг, чтобы не слушать, что Тихон наплетет сестре. Глаза щиплет, ветер сдувает редкие слезинки, размазывая влагу по щекам. Да, раньше все было по-другому. Раньше с нами была мама. Неважно, что она не могла о нас позаботиться; мы все равно были ее детьми. А теперь над нами всюду только бескрайнее пустое небо, и неизвестно, как сложится наша дальнейшая судьба.
Запрокидываю голову, чтобы солнечные лучи высушили непрошеные слезы. Я не позволяю себе плакать при сестре. Даже сейчас, когда душа истерзана и вывернута наизнанку, слезные железы едва выдавливают из себя крошечные слезинки. Есть что-то такое в моей голове, что не дает расклеиться. Какой-то внутренний держатель баланса.
# # #
Спустя несколько часов непрерывной ходьбы мы наконец делаем перерыв и прячемся под навесом остановки. За последние тридцать минут здесь не проехал ни один автобус, зато пролетают легковые автомобили и кроссоверы. В белом роскошном автомобиле замечаю семью, и мне становится завидно. Наверняка они сидят в своей коробке на колесиках, обдуваемые кондиционером, и не обливаются потом, как мы.
– Девочки, сейчас самое время сходить по делам, – говорит дядя.
– По каким делам? – невинно интересуется Мила.
Хватаю ее за руку и отвожу в сторону. Она не сопротивляется, но несколько раз повторяет вопрос. Когда спускаемся, показываю ей на кусты.
– А-а-а, так вот, что за дела.
Мы возвращаемся под навес. Дядя стоит у дороги с вытянутым пальцем.
– А что он делает? – спрашивает Мила.
– Голосует.
– Но он же молчит? – ее лицо становится изумленным. Прыскаю. – Что смешного? – в шутку обижается сестра.
– Ну, это так называется.
– А можно мне тоже так сделать?
Задумчиво кошусь на дорогу. Машин поблизости нет, людей тоже. Мы одни на обочине шоссе… жуть.
– Ладно. Только не отпускай мою руку, поняла?
– Холошо.
За что люблю сестру, так это за ее отходчивость. Она никогда долго не сердится, только в самых редких случаях. Пожалуй, если бы у детей был конкурс «красоты души», она бы там победила. Не зря мама звала ее ангелочком. Видимо, что-то знала…
– Вон глузовик! – Мила тычет рукой вдаль.
Вывожу сестру к дороге. Она с энтузиазмом вытягивает палец и подпрыгивает от волнения. Крепко держу ее за руку. Не хватало еще, чтобы она выбежала на дорогу в приступе счастья.
Гудение грузовика все ближе. Клубы пыли взмываются в воздух. Сейчас нам всем не помешала бы маска с фильтрами. Ненавижу вдыхать всякую гадость.
– Девочки, осторожнее, – кричит дядя.
Грузовик тормозит. Шины трутся о дорогу. В какой-то момент мне кажется, что прицеп заносит, и я оттягиваю сестру назад, но все это оказывается лишь моим разыгравшимся воображением.
Фура останавливается, и дверца кабины распахивается напротив Милы, гордо выставившей палец. Дальнобойщик, улыбаясь, опускает солнечные очки на переносицу и спрашивает:
– Эй, малышка, зачем ты меня остановила?
В нем нет ничего особенного. Обычный дяденька. Но волнение противным клубком сжимается внутри. Пячусь, нога соскальзывает в овраг. Тихон ловит меня за предплечье и рывком ставит обратно.
– Ты в порядке? – дядя смотрит мне в глаза, а я почему-то цепенею. Язык не шевелится, только и могу, что кивнуть. – Хорошо.
Дядя подходит к грузовику:
– Нам бы немного сократить путь до города.
– Увы, мне до него нужно повернуть, но до ближайшего поста ДПС могу доставить, – отвечает дальнобойщик.
– Сколько возьмешь?
– Дочки? – кивает в нашу сторону.
– Племянницы.
– За бесплатно подвезу. Только места в кабине маловато, придется малой сидеть у кого-то на коленках. Полезайте, – водитель пригибает сиденье.
Забираюсь первой, дядя поднимает Милу и помогает ей сесть ко мне. Дальнобойщик возвращает кресло на место и Тихон садится на него. Мы трогаемся. Окна открыты, ветерок освежает разгоряченную кожу, приятно холодит лицо.
Водитель протягивает дяде руку:
– Валерий.
– Тихон.
– Как вас-то зовут, принцессы?
Держу рот на замке, а Мила выдает наши имена восторженным голосом.
– Рад с вами познакомиться, – Валерий подмигивает нам в зеркало заднего вида.
Никакой он не маньяк. Просто водитель, неравнодушный к опаленным солнцем путникам. Мила елозит у меня на коленках, подается вперед и хватается за спинки сидений. Держу ее за талию, плотно сцепив руки в замок на ее животе.
Все трое бурно разговаривают, смеются. Тихон рассказывает про последнюю волю мамы и удочерение. Как бы ни было больно, жизнь продолжается.
8
Мне удается вздремнуть в кабине, прислонившись лбом к спине сестры. Либо мне повезло, либо она сжалилась надо мной и решила посидеть смирно, чтобы я могла отдохнуть.
– Тут в паре часов езды заправка, – сообщает Валерий, когда я наконец продираю глаза. – Нужно подзаправиться, – он похлопывает себя по животу и смеется.
Дядя и Мила подхватывают его смех. Удивительно, как легко некоторые люди могут разрядить обстановку. К сожалению, у меня такой суперспособности нет.
– Да, нам всем это не помешает, – соглашается Тихон.
На заправке сестра первым делом бежит в туалет. Спешу за ней. Спотыкаюсь: подошва кроссовки подворачивается, едва не падаю на землю. Кто-то подхватывает меня под локоть.
– Аккуратнее, куда несешься, – Валерий качает головой, глядя на меня с добродушным прищуром. Кепка прикрывает серые глаза.
– Тяжело, наверное? – выдаю я.
– Чего?
– Вот так вести машину целыми днями.
– Да, тяжеловато. Никогда не становись дальнобойщицей, нарастишь бока и это, – он тычет себе в шею.
Отвожу взгляд и иду за сестрой. Она выбегает мне навстречу и протягивает руку:
– Дай салфетку!
– Чего это ты раскомандовалась? – усмехаюсь, но выполняю ее просьбу.
– Там ужасно глязно, лучше бы я сходила за кустики! – возмущается Мила. – Фу, – высунув язык и поморщившись, она выкидывает салфетку в мусорное ведро.
Пока Валерий наполняет бак бензином и отгоняет грузовик, мы покупаем еду и занимаем столик на четыре места. Почему-то здесь уютнее, чем во вчерашнем номере.
Дядя жестом привлекает мое внимание: складывает пальцы и постукивает слегка отросшими ногтями по пластиковому столику. Выпячиваю подбородок, немо интересуясь, что ему нужно. И тогда Тихон трогает свое лицо. Поначалу кажется, что он ведет себя глупо, но потом я включаю на смартфоне камеру и поворачиваю к лицу. Синяки под глазами от недосыпа горят.
– Плохо спишь? – интересуется дядя.
Пожимаю плечами, взглядом показываю на сестру. Тихон понимает мой намек и больше не заводит этот странный, до жути неловкий разговор.
# # #
Пока дядя и Мила рассматривают сувениры, выхожу наружу. Кажется, это впервые за много лет, когда я оставляю сестру с кем-то, кроме мамы.
– Печальная у вас история, – замечает Валерий. Он стоит в тени своей фуры и курит. – Хорошо, что вас Тихон подобрал. В современном обществе лучше держаться за родственников.
– Но они ведь не всегда бывают хорошими.
– Верно, – Валерий стряхивает пепел, затягивается, – однако иногда лучше плохой родственник, чем мертвый.
В глотке сухо. Достаю бутылку с водой и отпиваю.
– Почему вы стали дальнобойщиком? – закручиваю крышку и меняю тему.
– От жены сбежал. Всю плешь проела, – посмеивается дальнобойщик.