— Помните, у нас осталась одна Гренада и земля, на которой она построена. Если мы потеряем Гренаду, у нас не останется ни имени, ни отечества.
И войско, и жители обещали ему умереть за Гренаду, и Муса почти всякий день производил вылазки, завязывал стычки и вызывал испанских рыцарей на поединки. Маврские и испанские рыцари щеголяли один пред другим роскошью коней, сбруи, вооружения и искусством сражаться. Поединки между ними походили больше на турниры, чем на бой. Фердинанд скоро заметил, что маврские рыцари обладали большим искусством и что многие испанские рыцари были убиты и тяжко ранены. Он строго запретил им принимать вызовы и приказал избегать всяких стычек и незначительных битв. Мавры пришли в негодование.
— К чему служат теперь доблести рыцарские? — говорили они. — Испанский король ведет недостойную войну. Он хочет победить нас голодом, взять нас телесною немощию, и убоялся силы души и духа нашего!
Чтобы принудить рыцарей испанских к бою, маврские рыцари выезжали к испанскому лагерю — и кидали в него копья, на которых были привязаны ярлыки с оскорбительными для Испанцев словами; но, не смотря на все свое негодование, Испанцы не могли принять строго запрещенного им королем боя.
Между Маврами отличался по своей силе, смелости, искусству сражаться рыцарь по имени Тарф; но он не обладал рыцарским благородством, великодушием и изысканною вежливостью. Он выехал однажды из Гренады, смело переехал рвы лагеря испанского и бросил свое копье к палатке короля, близ которой оно и вонзилось. Когда королевская стража бросилась на него, он поспешно ускакал назад. Какое неописанное негодование вспыхнуло между испанскими рыцарями, когда они прочли записку, привязанную к копью! Она заключала в себе грубые, в высшей степени оскорбительные для королевы слова.
Эрнандо-дель-Пульгар, отважный искатель подвигов, не мог снести этого низкого издевательства над дамой и королевой, и решился отомстить за такое оскорбление.
— Кто из вас, — вскричал он, обращаясь к окружавшим его, — хочет ехать со мною на дело великой опасности?
Все изъявили готовность следовать за столь храбрым рыцарем. Он выбрал 15 воинов, сильных телом и душой; ночью вывел он их из лагеря и подъехал с ними к воротам Гренады, которые защищала пехота. Стража, не ожидая нападения, спала. Испанцы вломились в ворота. Завязалась битва. Эрнандо-дель-Пульгар не принял в ней участия, но поскакал в город, достиг мечети, сошел с лошади и, вошедши в нее, бросился на колени и сказал:
— Во имя и во славу Пресвятой Богоматери, я занимаю это капище неверных.
Помолившись, он встал и вонзил в стену мечети большой лист, на котором было написано крупными буквами: Ave Maria. Затем сел опять на коня и направился к воротам Гренады, где все еще продолжали сражаться. Город проснулся; все жители выбежали из домов своих и толпами запрудили улицы. Эрнандо-дель-Пульгар летел как вихрь к воротам, сшибая с ног и убивая всех тех, которые пытались преградить ему дорогу. Он достиг благополучно до своих товарищей, которые, ожидая его, сражались с неописанною храбростью с превосходящим их числом неприятелем и вместе с ними отступил и возвратился в лагерь.
После взятия Гренады эта самая мечеть была превращена в собор, в котором Эрнанду-дель-Пульгару и его потомкам предоставлено было право иметь свое особое, почетное место при жизни и иметь свой фамильный склеп в самой церкви.
Лагерь Испанцев был устроен довольно далеко от Гренады, так что рассмотреть ее издали было невозможно. Гренада была раскинута на холмах и утопала в зелени дивных своих садов. Королеве вздумалось поглядеть на нее вблизи, и маркиз Кадикский, отличавшийся своею угодливостью дамам, а тем более королеве, вызвался устроить ей это удовольствие.
С изумлением увидели Мавры, что блистательная кавалькада выехала из испанского лагеря. Авангард состоял из войска, пики, сабли и латы которого блистали на солнце; за ним следовали король, королева, принцы и принцессы с придворными дамами; потом ехала королевская гвардия, состоявшая из молодых рыцарей знатных фамилий, великолепно одетых и вооруженных; шествие замыкал избранный отряд, цвет испанского войска.
С высоты стен своих глядели Мавры с невольным удивлением, как при звуках музыки, с распущенными знаменами, развевающимися шарфами, блистающими парчами и высоко поднятыми значками тянулось это шествие по опустошенной долине и направлялось к небольшой деревне, построенной на склоне горы. Когда кавалькада достигла деревни, одна часть эскорта стала на склоне горы, другая — в долине, и таким образом, огражденные со всех сторон, королева и ее свита сошли с мулов и лошадей и могли налюбоваться зрелищем Гренады. С любопытством придворные дамы и принцессы глядели на малиновые башни Альгамбры, высоко поднявшие свои зубцы и сторожившие Гренаду, как великаны и чудодеи сказок сторожат красавицу. Любовалась ими и королева, помышляя с гордостию о том, что скоро эти дивные дворцы увидят ее под своими сводами, с королем, принцами, принцессами, благородными рыцарями, благочестивыми прелатами и придворными красавицами.
Мавры, полагая, что Испанцы предлагают им бой, выехали в строгом боевом порядке из города, на дорогих и чудных конях, которыми управляли с бесподобным искусством и ловкостию. Сбруя их блистала серебром и золотом; Муса-Гасан ехал, окруженный богатою, храброю свитой, состоявшею из знатной гренадской молодежи. За ними следовало многочисленное войско всех родов оружия.
Когда королева увидела, что маврское войско вышло из ворот Гренады, она приказала Испанцам ни в каком случае не принимать боя, страшась, чтоб ее женское любопытство не стоило крови. Испанцы, скрепя сердце и кипя духом, повиновались и стояли неподвижно пред подходившими Маврами, которые не могли понять, почему они бездействуют. Многие маврские рыцари выехали из своих рядов, подъехали к рядам Испанцев и, гарцуя пред ними, вызывали их; другие скакали во весь опор, потрясая пиками и подымая вверх сабли; но Испанцы оставались неподвижны, хотя внутренне кипели гневом. Но вот показался вдали и скоро приблизился высокого роста и широкий в плечах маврский рыцарь. Он был выше всех головой, верхом на великолепном коне и потрясал огромною пикой, прикрывая грудь роскошно изукрашенным щитом. Сабля его из дамасской стали, великолепно отделанная, с рукояткой, украшенной камнями, висела у бедра: то был Тарф. К хвосту его лошади была привязана та самая бумага с надписью, которую Эрнандо-дель-Пульгар вонзил на стене мечети. Эту бумагу, в знак презрения и издевательства, влачил он за собою по земле в пыли. Испанское войско и рыцари дрогнули от гнева.
Эрнандо-дель-Пульгар находился в отсутствии, но молодой человек, товарищ и друг его, Гарсиласо-дела Вего, бросился к королю, склонил пред ним колено и воскликнул:
— Такого поругания невозможно снести благородному испанцу. Этот презренный, этот неверный оскорбил благородную даму, королевское величество; теперь продолжает он оскорбление… Позор ляжет на нас неизгладимым пятном, если мы не накажем наглого врага, недостойного имени и звания рыцаря. Не откажи мне, о король благочестивый, не откажи мне в позволении сразиться и наказать кичливого и дерзкого Мавра!
Король понял, что отказ невозможен, и дал свое согласие.
И бой на жизнь и смерть завязался между двумя рыцарями, на глазах обоих, в безмолвии и неподвижно стоявших одно против другого войск.
Мавр могучею рукой владел оружием и ловко управлял дивной породы конем. Он был гораздо выше ростом и лучше вооружен, чем Гарсиласо. Испанцы с беспокойством глядели на своего, в сравнении с Тарфом, слабосильного, хотя и ловкого рыцаря. Первое столкновение было ужасно. Копья двух противников разлетелись как щепки во все стороны; Гарсиласо, вышибленный из стремен, упал с лошади, но схватился за узду ее и успел опять вскочить на нее. Тогда оба они, и Мавр, и Испанец, взялись за мечи; Тарф быстро кружил на своем коне вокруг Гарсиласо и с силой и стремительностию наносил ему удары, но ловкий Испанец подставлял ему свой щит и с изумительною легкостию избегал ударов. Скоро кровь заструилась — и тот, и другой были ранены. Тарф, заметив, что его противник был утомлен, схватил его поперек тела и хотел опять сбросить с лошади, но Гарсиласо, падая, увлек с собою и Тарфа, который очутился сверху, поставил колено на грудь Гарсиласо и занес меч свой над его горлом. Невольный стон ужаса и отчаяния пронесся по рядам Испанцев, но в то же мгновение они увидели, что Мавр упал мертвый на землю. Гарсиласо успел укоротить меч свой и вонзил его в сердце врагу, прежде чем тот мог нанести ему последний, роковой удар. «Победа дивная! — говорили в лагере испанском, — победа чудесная! Пресвятая Дева подала силу новому Давиду поразить Голиафа; она видимо покровительствовала тому, кто сражался за нее».
Рыцарские законы соблюдены были во время поединка, в который никто не мог вмешиваться. Гарсиласо снял оружие и латы с убитого, поднял с земли бумагу, на которой было написано Ave Maria, наколол ее на конец копья своего и, высоко подняв ее, понес с триумфом к своему войску. Он был встречен взрывом радости и криками триумфа. Тогда Муса-Гасан приказал привезти две пушки и дал залп по испанскому войску; пользуясь их первым смущением, он воскликнул, обратясь к своим:
— Не теряйте ни минуты! Вперед! Атакуйте неприятеля! Тот, кто нападает, всегда за собою ведет победу.
И он бросился вперед с такою стремительною отвагой, что испанские войска отступили до самого того места, где стоял маркиз Кадикский. Эта атака Мавров освободила его от обещания не сражаться, данного королеве, и он закричал громким голосом:
— Сант Яго! Сант Яго! (Святой Иаков) — подавая тем знак в сражению. Все испанские рыцари, как один человек, долго сдерживаемые своим словом, бросились с яростию на Мавров. Битва всеобщая и беспощадная закипела.
Когда королева, принцессы и благородные дамы свиты увидели этот бой, они бросились на колена и горячо молились, чтобы Богородица взяла под покров свой воинство христианское. Прелаты и монахи, находившиеся в свите, громко читали молитвы.
Атака Мавров была стремительна, но они не обладали стойкостью и упорством испанских ветеранов, закаленных в боях. Напрасно Муса-Гасан одушевлял своих солдат; напрасно маврские рыцари творили чудеса храбрости и искусства; мавританское войско не выдержало и отступило. Часть его скрылась в горах; другая часть возвратилась в Гренаду; остальная рассыпалась по долине, бросая оружие. Испанцы преследовали бегущих до ворот Гренады, забрали их пушки, побили множество и взяли в плен 2.000 человек.
Это сражение было прозвано битвой королевы. Маркиз Кадикский, еще взволнованный боем, явился пред королевой и, склоняясь пред нею, сказал:
— Простите мне, ваше величество, мое ослушание. Я не мог далее владеть собою и солдатами. Победой обязаны мы вам, ибо сражались на глазах вашего величества.
Королева отвечала ему лестными и милостивыми словами; она ценила заслуги маркиза как военачальника и любила и уважала его как человека.
Впоследствии она основала на месте сражения монастырь во имя Св. Франциска. Он существует до сих пор и в саду его стоит еще лавровое дерево, которое королева Изабелла посадила сама.
Испанский лагерь представлял чудесное зрелище. То был город, сооруженный из золотой парчи и ярких цветов шелка. Он пестрел на солнце разноцветными палатками, горел оружием, блистал яркостию развевавшихся знамен, значков и флагов; королева помещалась в палатке маркиза Кадикского. Она была сделана из тончайшего разрисованного полотна, подбитого шелком. Высокий павильон в восточном вкусе составлял ее средину; дорогие ткани держались на четырех колоннах, сделанных из пик, соединенных вместе, а вокруг центрального павильона шли помещения вроде комнат, отделенных одна от другой богатыми занавесками. Эту палатку из полотна, шелка и парчи можно было разбирать и опять ставить в одну минуту, и она сопровождала маркиза во всех его походах.
Однажды, когда в стане все спало глубоким сном, когда и сам король предавался отдыху, одна королева не спала. Она горячо молилась за короля, который подвергался беспрестанным опасностям, молилась и за войско, столь мужественно переносившее бедствия войны, молилась за живых, да спасет их Господь и подаст им победу, и за умерших — убитых, да примет Он души их с миром и простит им их прегрешения. Внезапно яркий свет осветил ее палатку; изумленная и испуганная, королева увидела себя в пламени и клубах дыма: палатка ее горела!
Едва успела королева выбежать и броситься к королю, как увидела его полуодетого, но со щитом и мечом в руках. Он вообразил, что Мавры напали на лагерь, и шел унять неописанное смущение, овладевшее всеми. Быстро бежал огонь по полотняным и шелковым палаткам; еще быстрее уничтожал он шалаши солдат, сделанные из хвороста и сухих листьев, и сжигал хижины, наскоро сколоченные из досок. В одну минуту испанский лагерь превратился в море пламени; огонь был так силен, что расплавил всю золотую и серебряную посуду и дорогие рыцарские доспехи. Барабаны били, трубы и литавры сзывали солдат; придворные дамы с воплями, полуодетые, с распущенными волосами, бросались туда и сюда. Королевских детей выхватили из постелей и снесли в палатку графа Алонсо Мантемайора, которая находилась вне лагеря. Он собрал тотчас вокруг них отряд войска, чтобы, в случае нападения, охранить принца Хуана и инфант. Маркиз Кадикский, чтобы предупредить возможную вылазку Мавров, взял 3.000 всадников и стал с ними за укреплениями горевшего лагеря, готовый отразить врагов, если бы они возымели намерение воспользоваться пожаром и смятением для нападения. Мавры усеяли все стены и башни Гренады и глядели на высоко поднявшиеся пламя и огонь, пожиравшие лагерь испанский; они были уверены, что то была военная хитрость, придуманная для того, чтобы вызвать их из Гренады и заманить в открытое поле, и потому не помышляли оставить города.
От богатых павильонов, от изящных палаток, от великолепной мебели, роскошной и дивной золотой и серебряной посуды и рыцарских доспехов остались лишь груды дымящегося пепла и почерневшие слитки металлов. Все платье и серебро королевы и бóльшая часть украшений ее, золота и драгоценных камней погибли в пламени. Рыцари лишились своих доспехов, лат, шлемов и украшений. Пожар вспыхнул от неосторожности одной дамы, которая оставила зажженную свечу в одном из отделений палатки.
Фердинанд, опасаясь, чтобы Мавры не воспользовались этим несчастным случаем, решился предупредить их. При восходе солнца он покинул дымившиеся груды пепла и при бое барабанов, звуке труб и музыке пошел на Гренаду. Боабдиль со своим войском выступил ему навстречу. Мавры бились под стенами своего города, на глазах сестер, невест, жен и родителей, которых защищали и которыми стены Гренады были усеяны. Кавалерия Мусы-Гасана летала везде и везде разила Испанцев. Боабдиль не жалел себя, бился храбро, одушевляя своих, но Испанцы далеко превосходили Мавров числом и наконец заняли несколько гренадских башен, построенных за городом, в садах, которые еще уцелели и находились под самыми стенами города. Тогда маврская пехота побежала и оставила Боабдиля, с горстью окружавших его всадников, посреди напиравшего со всех сторон неприятеля. Боабдиль, видя неминуемую беду, пустил вскачь своего коня; за ним помчалась вся его свита, и только благодаря быстроте дивных скакунов, они могли скрыться за стенами Гренады. Муса-Гасан напрасно старался остановить бегущую пехоту — объятая страхом, она ничего не слушала и не понимала. Измученный и уничтоженный физически и нравственно, Муса-Гасан должен был отступить, вошел в Гренаду и приказал запереть за собою ворота города и со стен стрелять из пушек в Испанцев. Фердинанд отступил также, оставляя Гренаду в облаках дыма, с горевшими вокруг нее садами и огородами, усеянными телами ее сынов, упитанными их кровью!
То была последняя вылазка Мавров. Французский посланник, очевидец битвы, пораженный храбростию и отвагой Мавров, их ловкостию в битве, их уменьем владеть оружием и конем, громко выражал свое удивление.
Мавры, мрачные, безнадежные, заперлись в Гренаде, где не было слышно ни литавр, ни труб, ни барабанов. Гробовое молчание царило в ней. Там свирепствовал голод и болезни.
А Испанцы на том самом месте, где сгорел их пышный лагерь, строили город. В средине его устроили они большую площадь для сбора войск, а от нее — четыре улицы, пересекавшие город в виде креста. Город желали назвать именем обожаемой всеми королевы, но она воспротивилась этому и, всегда богомольная, дала ему название: Санта Фэ, то-есть: святая вера.
Купцы стеклись скоро со всех сторон и привезли множество товаров всякого рода в новоотстроенный город и открыли в нем богатые лавки и магазины. Маркиз Кадикский захватил пробиравшийся в Гренаду караван, состоявший из стад, мулов, запасов всякого рода, серебра и золота. Мавры, возлагавшие всю свою надежду на прибытие этого каравана, впали в отчаяние. Боабдиль собрал совет, на который созвал военачальников, алькадов, почетных граждан Гренады и духовенство. Все они на лицах своих носили печать страдания, многие — отчаяния.