— Что делать? — спросил у них Боабдиль.
— Сдаться, — ответили все в один голос.
Старый, всеми чтимый Абал-Абдельмелек сказал с унынием:
— Наши амбары пусты. Нам нечем кормить лошадей; из 7.000 коней у нас осталось 300. У нас больше 2.000 человек, которые просят куска хлеба и умирают с голоду.
— Зачем защищаться, — сказали другие, — когда мы знаем, что враги будут продолжать осаду, пока не уничтожат нас? Нам остается или сдаться, или умереть.
— Так умрем же! — воскликнул Муса-Гасан. — Я предпочитаю умереть за Гренаду, чем пережить ее и подписать сдачу.
Боабдиль, убитый горем, молчал, но члены совета обступили его и умоляли решиться на сдачу города.
— Еще рано говорить о сдаче! — воскликнул опять Муса-Гасан, — мы еще не истощили всех средств. С нами великая сила — почти всегда она доставляла блистательные победы: — это отчаяние! Вооружим всех поголовно, выйдем из города во главе народной массы, покажем ей пример, бросимся на врагов. Мы пробьемся через ряды его или умрем за родину!
Но никто не хотел слушать слов Мусы-Гасана, и его геройская речь не произвела ни малейшего впечатления на убитых духом людей, нравственное состояние которых было таково, что они уже не ценили ни слов, ни дел геройских.
Боабдиль согласился с большинством и послал престарелого Абал-Абдельмелека к королю испанскому для переговоров о сдаче Гренады.
Абдельмелек был принят королем и королевой с почетом. После долгих совещаний, он воротился в Гренаду со следующими условиями: король соглашался заключить перемирие на семьдесят дней; если в продолжение этого времени Боабдиль не получит помощи от султанов африканских и султана турецкого, он обязывался сдать Гренаду и принести присягу в верности королю испанскому. Затем все Мавры должны были принять подданство испанское, но их собственность, оружие, кроме пушек, их кони останутся при них. Они будут управляемы своими единоверцами, свободны исповедывать свою веру и будут платить те же подати, какие платили своим королям. Все те, которые в течение трех лет пожелают уехать в Африку, получат пропуск и будут перевезены туда бесплатно на кораблях испанских. 400 рыцарей и сын Боабдиля будут отданы заложниками до сдачи города.
Когда члены совета выслушали Абдельмелека, они поняли, что предсказание о падении Гренады исполнилось, что национальность мавританская, независимая и славная, уничтожена; твердость оставила их, и они зарыдали как женщины.
— Женщинам и детям, — воскликнул Муса-Гасан, — приличны эти слезы и эти стоны! Мы, мужчины, должны проливать не слезы, а благородную кровь нашу. Вижу, что народ слишком упал духом и его нельзя поднять, но для благородных рыцарей и мужей остается одно — умереть со славой. Умрем же, защищая нашу свободу, и отмстим за бедствия Гренады. Общая мать наша — земля — примет нас в свое лоно. Да избавит нас от срама Аллах, да избавит он нас, благородных рыцарей, от нарекания, что мы побоялись умереть, защищая Гренаду.
Глубокое молчание было ответом на слова Мусы-Гасана. Наконец Боабдиль обвел глазами своих советников и, увидя мрачные лица и поникшие головы, ясно увидел, что всякое мужество и энтузиазм исчезли в них и что они были глухи на рыцарский призыв Мусы.
— Аллах Акбар! — воскликнул он, — велик Бог и Магомет, пророк его! В книге судеб написано, что я — злосчастный и что в мое царствование падет королевство Гренадское!
— Аллах Акбар, велик Бог! — воскликнул хором совет, — да исполнится воля Божия!
Когда Муса-Гасан увидел, что все они готовы подписать условия сдачи, он встал.
— Жестоко обманываетесь вы, — сказал он мрачно, — если думаете, что Испанцы исполнят условия и что их король великодушно поступит с вами. Всем нам предстоит участь более страшная, чем смерть. Грабеж города, осквернение нашей святыни, разорение родных очагов, всеобщее угнетение; преследование нашей веры, кнут, цепи, тюрьмы и костры — вот что ожидает нас. Малодушные, выродившиеся Мавры претерпят все эти бедствия; что же касается меня, то, клянусь Аллахом, я не подвергнусь им.
Муса, произнеся слова эти, медленно вышел, печально перешел двор Львов и все залы, не удостаивая ни взглядом, ни словом многочисленных придворных, наполнявших дворец. Он воротился в дом свой, надел свои доспехи, вооружился, сел на любимого коня своего и выехал из ворот города. С этой минуты ни один Мавр не видал его более и не слыхал о нем ничего, но в сказаниях испанских остался следующий рассказ. Вечером того самого дня андалузские всадники, ехавшие вдоль реки Хениля, увидели маврского рыцаря, с опущенным забралом и с копьем, на них направленным. Так как перемирие было объявлено, Испанцы не опасались нападения и были вооружены легко. Видя, что рыцарь мчится на них, они требовали, чтоб он назвался, но он молчал и, подъехав, бросился на испанского рыцаря и убил его; потом напал на другого и на третьего и разил своею саблей с такой силой и искусством, что многих положил на месте. Было очевидно, что ярость и мщение владели им. Многие Испанцы лежали уже мертвые, а он еще не был ранен; наконец и он, раненый тяжко, упал с лошади и, стоя на одном колене, продолжал защищаться отчаянно. Испанские рыцари, удивляясь его мужеству и храбрости и не желая убить его, силились взять его в плен, но он сделал последнее, отчаянное усилие и бросился в реку; при тяжести своей стальной кольчуги и рыцарских доспехов, он был мгновенно поглощен волнами.
Конь неизвестного рыцаря был узнан Маврами, взятыми в плен. То был любимый конь Мусы-Гасана, известный в Гренаде по красоте своей. Так погиб славною смертью один из храбрейших рыцарей Гренады!
В тот самый день, когда Боабдиль выслал к королю испанскому своего визиря Юзефа для объявления своей покорности, в Гренаде появился внезапно дервиш Амет-Абен-Сара, тот самый, который когда-то предсказал гибель Гренады. Никто не видел, откуда пришел он; догадывались, что он скрывался в горах и пещерах; он был худ, как скелет, истощен постом и пустынническою жизнию, только глаза его горели, как угли, и беспорядочная речь его походила на бред безумного. Он на площадях и улицах Гренады взывал к народу, обвинял мавританскую знать, рыцарей и короля Боабдиля в измене, восставал против сдачи Гренады и умолял народ выйти из ворот города и напасть на Испанцев; именем Аллаха сулил ему верную и блистательную победу. Более 20 тысяч человек, увлеченные дервишем, взялись за оружие и побежали по улицам, испуская неистовые крики. Купцы поспешили запереть лавки, а Боабдиль заперся в Альгамбре. Целый день и целую ночь чернь бушевала, бегая по улицам, и только внезапно разразившаяся буря могла утишить народное волнение. На другой день дервиш, возбуждавший народ, пропал без вести, и никто никогда не мог узнать, куда он скрылся и что с ним сталось. Боабдиль вышел из Альгамбры; за ним ехала свита из благороднейших и знатнейших семейств мавританских; они объяснили народу, что только голод принуждает их сдать Гренаду. Боабдиль, убитый горем, обратился тогда к народу и всенародно покаялся.
— Я — сказал он — причина наших бедствий; за мои проступки Аллах наказал нас. Я возмутился против отца моего и при его жизни захватил престол. Я искал союза с неверными врагами нашими, надеясь спасти себя, сохранить вам вашу собственность, свободу и религию. Аллах наказал меня. Мне остается надежда, что вы будете счастливее под скипетром другого, а не меня, Боабдиля злосчастного!
Так он сказал, — и весь народ, ему внимавший, был тронут смиренным признанием его грехов и ошибок и в увлечении милосердия закричал еще раз, в последний раз: «Да здравствует Боабдиль!» и разошелся в глубоком молчании.
Боабдиль, опасаясь других беспорядков, прекратить которые был не в состоянии, послал сказать королю испанскому, чтоб он занял Гренаду на другой день утром.
Тяжка и страшна была Боабдилю эта последняя ночь в Альгамбре. Он должен был проститься на веки с этим дивным дворцом, где жили и царили его предки, где праздновали столько рождений и свадеб в его королевском роде, где родился он сам и его дети, где торжествовали столько славных побед над врагами.
Всю ночь укладывали, навьючивали на мулов драгоценности; всю ночь по великолепному дворцу бегали и суетились опечаленные слуги, забирая все, что только могли забрать с собою. Мараима, жена Боабдиля, неутешно плакала; плакали и все ее прислужницы и свита. Их громкие рыдания раздавались под дивными и высокими сводами дворца и их слезы текли на богатые мозаики полов; мать Боабдиля, Аиха Львиное Сердце, сидела неподвижно, и ни единая слеза не увлажнила ее сухих, горевших мрачным огнем глаз. Бледная как смерть, неподвижная как статуя, но гордая, безмолвно глядела она на скорбь окружающих и невозмутимо внимала их плачу.
При первом свете утренней заря, чрез глухие кварталы города, потянулась длинная вереница навьюченных мулов, а за нею ехало семейство Боабдиля и он сам в сопровождении верных слуг и небольшого числа преданных Мавров, которые не хотели расстаться с ним. Город еще спал, когда они проехали по его пустым улицам. Часовые со слезами отворили им городские ворота, и печальное шествие пустилось с великою скоростию по берегам Хениля, направляясь к Альпуксарским горам. Достигнув небольшой деревушки, Боабдиль остановился, ожидая короля испанского, который оповестил ему о своем приезде.
Золотые лучи восходящего солнца озарили снежные вершины Сиерры-Невады и окрасили их в блестящий розовый цвет, когда лагерь испанский проснулся. Вскоре значительный отряд войска вышел из него и направился к Гренаде в сопровождении епископа. Войска испанские, в силу условия, должны были, не входя в город, обогнуть его, чтобы занять Альгамбру. Когда войска подошли к воротам Альгамбры, Боабдиль, ожидавший их тут, обратился со следующими словами к начальникам отряда:
— Войдите и займите эту крепость и эти башни, которые Аллах отдал вашему могущественному королю, наказывая нас за грехи наши.
Сказав слова эти Боабдиль вышел навстречу короля и королевы испанских. Испанский авангард вошел в Альгамбру; он нашел ворота, двери дворцов и двориков отворенными настежь. Испанский арьергард выступил тогда из Санта-Фэ. Впереди ехал король, королева, принцы, принцессы, придворные дамы, а за ними — монахи и королевская гвардия в полных парадных костюмах. Медленно подвигалось это шествие и остановилось за полторы версты от города, в небольшой деревушке. Король и королева не спускали глаз с высокой башни Альгамбры и ждали с нетерпением сигнала о занятии Гренады, ждали с беспокойством, опасаясь народного мятежа. Но вдруг на высокой башне, называемой Вела, взвилось и заблистало на солнце испанское знамя Крестовых Походов, с серебряным крестом в середине, а подле него появился высокочтимый значок св. апостола Иакова.
Радостные громкие крики: «Сант Яго! Сант Яго!» приветствовали его; за ним, развеваясь на солнце, показалось знамя с кастильским гербом, и снова раздались радостные крики: «Кастилья, Кастилья! Да здравствуют Фердинанд и Изабелла!»
Король, королева, а за ними вся свита упали на колени и вознесли к небу молитву благодарности, а певчие придворной капеллы запели: Тебя, Бога, Хвалим!
После этого шествие тронулось вперед и достигло мечети, построенной у подножия горы. Там Боабдиль встретил их королевские величества, сошел с коня и хотел поцеловать руку Фердинанда, в знак подданства, но король не допустил его до этого. Королева, сердечно скорбя о несчастиях побежденного и униженного Боабдиля, приказала возвратить ему сына, находившегося в числе заложников. Мавританский король прижал ребенка к сердцу с великою скорбию и радостию и поднес Фердинанду ключи Гренады.
— Вот все, что осталось от владычества Мавров в Испании, — сказал он ему с горестью. — О король, совершилось! Ты победил и покорил мое королевство. Такова была воля Божия. Возьми же ключи эти и будь милосерд к нам!
— Не сомневайся во мне, — отвечал король, — я обещания свои исполню, и ты останешься нашим другом.
Тогда король поднес ключи Гренады королеве, а она, в свою очередь, передала их принцу Хуану, который отдал их графу Тендилья, храброму и благородному рыцарю, назначенному наместником Гренадского королевства.
Тихо и скорбно удалился Боабдиль в горы Альпуксары, чтобы не быть свидетелем въезда испанского короля и королевы в Гренаду. Удаляясь, Мавры остановились и еще раз взглянули на свои родной, великолепный, много любимый город. Никогда не казался он им столь прекрасным. На ярком солнце полудня блистали его минареты, башни и причудливые здания; густая, темная зелень обрамляла их и голубые волны Хениля катились между нею. Долго с мучительным чувством сожаления, с любовию и скорбию взирали Мавры на прелестное и обожаемое ими родное гнездо, где протекло столько счастливых и славных лет их могущества и власти.
Но вдруг раздались пушечные выстрелы, возвещавшие о полном занятии Гренады и Альгамбры, о конце маврского господства, о падении трона Боабдиля. Он не совладал с собою и воскликнул с отчаянием и слезами:
— О Аллах, Аллах!
Мать его, Аиха Львиное Сердце, вознегодовала.
— Ты хорошо делаешь, что плачешь, как женщина, ибо не сумел отстоять себя и свое королевство, как мужчина, — сказала она.
Визирь Абен Комиха напрасно пытался утешать безутешного Боабдиля.
— Аллах Акбар — воскликнул он, — кто злосчастнее меня?
Гора, с которой Боабдиль услышал пушки, возвестившие о занятии Гренады, прозвана была Маврами: «Аллах Акбар», а Испанцы назвали ее Последним вздохом Мавра (El ultimo suspiro del Moro).
Когда король приблизился к воротам Гренады, из них вышли 500 Испанцев, находившихся в плену у Мавров, из которых многие томились в тюрьмах в продолжение многих лет. Они с восторгом потрясали своими цепями и, бледные, исхудалые, испускали крики неописанной радости. Король встретил их с почетом, королева поспешила одарить их деньгами. Но в этот день король и королева не вошли в Гренаду; они ожидали, чтобы все войско вступило в нее и заняло в ней все посты, башни, стены и крепости. 6-го января 1492 года торжественно вступили в Гренаду Фердинанд и Изабелла. Мавры, оставшиеся в Гренаде, скрылись в домах своих, заглушая свои рыдания. Королевское шествие остановилось у главной мечети, которая была освящена и превратилась в христианский храм. Там совершилось молебствие и пропеты были благодарственные гимны. Когда они окончились, шествие опять тронулось и вступило в Альгамбру. Королева, придворные дамы и вся свита, очарованные красотой прелестной крепости этой и ее дивного дворца, не могли довольно налюбоваться его залами, внутренними дворами, мраморными фонтанами, лесом алебастровых колонн и роскошными садами; залы, расписанные арабесками, с позолоченными потолками и надписями, чудными и затейливыми узорами, приводили всех в восхищение.
Несчастный Боабдиль просил у короля последней милости — заложить наглухо те ворота, из которых он выехал из Альгамбры, оставляя ее на веки. Король исполнил его просьбу, и эти ворота остались до сих пор замурованными.
Так окончилась борьба Испанцев с Маврами. Злосчастный Боабдиль удалился в долину Порхены, где ему оставили несколько подвластных народов. Боабдиль мог бы еще быть счастливым в плодоносной долине, окруженный немногочисленными, но верными подданными, любимым и любящим семейством, но он не мог забыть, что был когда-то королем великолепной Гренады. Фердинанд, с своей стороны, не мог примириться с мыслию, что посреди его королевства находится хотя и небольшое, но враждебное ему маврское владение. Он подкупил визиря Абен Комиха, который, без ведома Боабдиля, продал ему за 80.000 дукатов все его земли. Однажды визирь Абен Комиха вошел в комнату Боабдиля, положил пред ним груду золота и сказал ему:
— Пока ты здесь, о повелитель мой, ты находишься в ежеминутной опасности. Мавры раздражены и унижены; они способны взбунтоваться и убить тебя, да и сам ты изнываешь в тоске. Как возможно тебе забыть здесь, что ты был когда-то королем Гренады. Я продал твои земли, и вот деньги, которые я выручил за них. Купи на них земли в Африке, переселись туда и живи там покойно и счастливо.