<p>
МУЗЫКА СФЕР</p>
- Просто не могу поверить! -- Анастасия спускалась по мокрому трапу, крепко ухватившись за локоть доктора, и не переставала болтать. -- Я, наверно, ужасно смешно выгляжу, без конца повторяю одно и то же, но это на самом деле... нет, правда, это чудо! Лучший подарок в моей жизни, честное слово!
Над аэропортом лежала мгла непогоды, мокрый ветер трепал густые длинные волосы Анастасии, от моросящего дождика её тонкое платье мгновенно отсырело, но она лучилась счастьем. Саошьянт поглядывал на неё с некоторым беспокойством: смена настроений у девушки иногда происходит совершенно неожиданно, как бы этот буйный восторг не кончился приступом уныния, особенно из-за усталости от долгого перелёта. Сам он не устал, хотя длинные перелёты и ему казались утомительными из-за условий полёта. Жестяные гробы, а не воздушные машины! Восемь десятых пассажирского авиапарка всего мира давно пора списать как металлолом, но нет, хозяева авиакомпаний на всём экономят... Кто так ставит ряды кресел, что пассажиру много выше среднего роста даже просто втиснуться туда тяжело, не говоря уж об удобстве! Надо быть йогом или пауком, чтобы провести шесть часов в узком кресле, где некуда вытянуть ноги.
Багажа у обоих путешественников было немного, и из зоны таможенного контроля они быстро прошли в ярко освещённый аэровокзал, наполненный шумом голосов и эхом объявлений диспетчера. До места назначения -- совсем маленького городка -- их повёз скоростной поезд. Всю страну на таком поезде можно было проехать поперёк за четыре часа.
В поезде было тепло, шёл он почти бесшумно, удобные высокие кресла разительно отличались от неуклюжих сидений в самолёте, и Анастасия задремала, положив голову доктору на плечо. Саошьянт смотрел в широченное окно вагона, за которым пролетали ровные прямоугольники полей и аккуратные деревеньки, и перебирал в памяти места, где происходили значимые для его долгой жизни события. В этой части Европы он ещё никогда не бывал, но нельзя сказать, чтобы здешний пейзаж был чем-то удивителен. Скоростные дороги, чистенькие посёлки, городки, где смешалась старинная и современная архитектура, указатели на трёх языках -- всё как везде. Доктор мельком пожалел Евросоюз -- прекрасная была идея! -- и разбудил Анастасию: поезд мягко тормозил, подходя к нужной станции.
Они вышли на перрон, сзади мягко сомкнулись двери вагона, поезд бесшумно тронулся с места и через мгновение уже исчез из виду за очередным поворотом.
- А говорят, европейцы не любят скорость... -- удивилась Анастасия.
- Скорость -- это дорого, -- объяснил доктор. -- Обычные европейцы на таких поездах каждый день не ездят. Ездят на машинах, а машины -- это медленно! Вон туда нам нужно, -- он указал спутнице на скопление вполне средневековых домиков, столпившихся на склоне холма. Вершину венчала острая, как нота соль, гранёная колокольня, на сумрачном небе она смотрелась чёрной, словно прорисованной углём. Анастасии почему-то стало тревожно.
- Пойдём пешком или, -- доктор огляделся, -- попробуем поймать такси? -- Маленькая станционная площадь была пустынна -- ни людей, ни машин. Анастасия повесила на плечо сумку:
- Я не вижу ни одного такси. Пойдём, тут не должно быть далеко!
От станции вела к холму современная четырёхрядная дорога с поднятыми над полотном пешеходными тротуарами. Саошьянт и его спутница неторопливо шагали по гладкому бетону на высоте пятнадцати метров над землёй, и женщина то и дело останавливалась пофотографировать -- электрические провода, вечные спутники железных дорог, шли ниже и не портили пейзажа. В кадр попали и колокольня, и ровные блестящие рельсы, загадочно убегающие за поворот, и дубовая роща, полукольцом окружавшая городок с юга...
Доктор глянул на часы:
- Без двадцати шесть. Если поторопимся, успеем в церковь на службу, ты хотела послушать орган.
- Ой, бегу, бегу! Сейчас, только ещё вот отсюда шоссе сниму...
- Забавно, -- заметил доктор, глядя на дорогу внизу, -- ты обратила внимание, что по дороге никто ни разу не проехал, а мы уже минут пятнадцать идём.
- Странно... Ты знаешь, мне как-то... не то чтобы не по себе, но... -- Анастасия, не договорив, поправила сумку на плече и зашагала быстрее; высокий длинноногий доктор легко догнал её. Дальше оба шли в молчании; атмосфера сгущалась, а ведь Саошьянт вёз подругу на праздник...
Часы на руке Анастасии пискнули, отмечая начало седьмого часа, и в ту же минуту до путешественников донеслись звуки, ради которых девушка стремилась в этот небольшой идиллический городок. В церкви запел орган. "Труба Судного дня", знаменитая на всю Европу. Однако Анастасия ждала от неё вовсе не этого! Её звук знатоки описывали как удивительно стройный, нежный, переливчатый, словно голос ручья, с точнейшими переходами полутонов и неземными, гармоничными аккордами. Но сейчас, казалось, стены дрогнули, испуская из каменного церковного чрева мощный многоголосый поток. Грозная и печальная музыка понеслась над городом, над долиной и мостом, покатилась к сияющим вдали округлым вершинам лиловых гор. О скорби и боли пел орган, о безнадёжной решимости сопротивляться до конца даже перед лицом смерти, и пусть конец неизбежен, но лучше отчаянная отвага, чем трусливое бегство!.. Встретить смерть глаза в глаза и не отвернуться, шагнуть в адское пламя, самой гибелью своей утверждая вечность жизни и справедливость вселенского закона, -- вот что услышала Анастасия, если только разыгравшееся воображение не нарисовало ей иллюзорных трагических картин. Впрочем, доктор тоже был напряжён и сосредоточен, вслушиваясь в каждое созвучие, летевшее им навстречу с холма. Они словно бы говорили ему больше, чем всем остальным, напоминали о чём-то, о каком-то проклятии... Проклятие! -- вот что было ясно в послании органа. Но ничего больше. Не говоря ни слова, доктор всё ускорял шаг и вскоре они уже бежали вверх, к резным церковным дверям.
Церковь на холме была полна. Скамьи, на которых обычно рассаживались верующие, были вынесены -- иначе церковь не вместила бы всех пришедших, стоять приходилось вплотную друг к другу. Путешественники с трудом протолкались за порог, Саошьянт нашёл женщине место, с которого была видна кафедра. Скоро появился и сам пастор -- маленький полный человек, тяжело дыша от волнения, торопливо преклонил колени перед алтарной решёткой и взбежал на кафедру, но в лице его не было ни покоя, ни благолепия, какое Анастасия ожидала бы увидеть в начале службы. Два министранта -- совсем молодые парнишки -- замерли по бокам от него, словно забыв, что следует делать. Орган отзвучал, каменная тишина пала на склонённые головы людей, и только стены словно бы всё продолжали содрогаться последними аккордами боевой песни, вовсе не похожей на молитву.
- Братья и сёстры, -- сказал пастор, и микрофоны чётко разнесли его голос в переполненной церкви. -- Сегодня, в дни бедствия, не время для мирных проповедей, не время для святых слов. Ныне время для молитвы, горячей и искренней, -- так давайте помолимся вместе о нашем спасении! Если есть в этом мире справедливость, мы не останемся без защиты. Да оградит нас длань господня от всякого зла, от скверны и ужаса!
Не вступил, как положено, хор, только сотни людей повторяли за священником слова молитвы на старинном языке, не вполне понятном Анастасии. Растерянная, она оглянулась на доктора.
Саошьянт стоял в глубокой задумчивости, губы его шевелились, но Анастасия видела, что произносит он отнюдь не молитву. Скорее, было похоже, что он что-то считает в уме.
- Что случилось? -- шёпотом спросила женщина, потянув его за рукав. Доктор взглядом попросил её помолчать.
Молитва отзвучала, и пастор, глубоко вздохнув, словно сбросил непосильную ношу, произнёс:
-- Прошу вас помнить, братья и сёстры, об одном. Мы ещё не знаем, как велика опасность, но следует готовиться к тому, что нам придётся вести битву за наш город, за наши жизни и жизни наших детей. Сохраняйте мужество, не будьте беспечны, помогайте ближним и уповайте на господа. С ним победим!
-- Аминь! -- ответила вся церковь как один человек.
Священник устало сошёл с кафедры, вытирая платком вспотевшую лысину. Люди потянулись к выходу из церкви, собираясь во дворе: стояли небольшими группами, тревожно оглядывались, женщины жались к мужчинам, дети -- к взрослым. Высокий сухопарый старик взмахнул рукой, привлекая внимание:
- Не забываем -- уже темнеет, по одному не ходим! Движемся группами, у каждой группы должен быть фонарь! Проверьте -- фонари работают?
Ответом ему были десятки лучей включенных карманных фонариков.
- Хорошо! -- одобрил старик. -- Помним: пришли домой -- позвонили друзьям и родственникам, проверили, все ли добрались до дома! Детей -- на руки! Собак из дома не выпускаем!
Саошьянта тронул за рукав молодой парень:
- Вам куда идти?
- Нам... а, нам в гостиницу.
- Тогда идите с господином Хорном, вон он, -- парень показал рукой куда-то в толпу. -- Господин Хорн! Приезжих до гостиницы проводите?
- Идите сюда, -- Хорн, рослый плотный мужчина с фонариком в руке помахал им рукой. -- Вы прямо со станции, что ли?
- Да, приехали последним поездом. Я доктор Саошьянт, это Анастасия. Мы путешествуем.
- Ну и время вы выбрали, -- проворчал Хорн, пожимая руку доктору. -- Мы ведь просили передать предупреждение, надеялись, что поезда не будут у нас останавливаться... Нет, никто не слушает! -- Он огорчённо взмахнул руками, свет фонаря метнулся по стенам старинной церкви.
Рядом собралась группа ещё из полусотни людей, некоторые держали на руках детей. Хорн пересчитал спутников:
- Ну, пошли, с богом. Не отставайте! -- И он решительно двинулся с площади вниз по крутому склону холма, где, казалось, прямо под ногами горбились черепичные крыши городка.
Доктор зашагал рядом с ним, крепко держа за руку Анастасию:
- Что происходит? Кого вы опасаетесь?
- Крыс! -- рявкнул Хорн. -- Вы там у себя в столицах, наверно, думаете, что крысы все повымерли ещё в средние века, да только у нас это не так!
- У нас тоже, -- заметил доктор. -- Но ваши крысы -- это, судя по всему, не просто грызуны. Они чем-то особенно опасны?
- Они огромны! -- зарычал их проводник, взмахнув фонарём. -- Ростом с двухлетнего ребёнка и ходят на задних лапах! Это не звери, это... я не знаю что! Чудовища, адские порождения! Эй, -- он отвернулся на мгновение от доктора, -- не разбредайтесь! И смотрите по сторонам! Йозеф, свети на тротуары, куда ты фонарём тычешь! Вы, дамочка, как вас там, идите к мужчинам поближе, а ребёнка возьмите на руки. Если тяжело, дайте вон Паулю, пусть он несёт.
- А почему мы так спешим? -- спросил доктор, следуя за своим проводником в лабиринт темных улочек. -- Вы что, знаете, когда появятся крысы?
- Мы знаем, что у нас есть буквально несколько минут прежде, чем они появятся, -- буркнул Хорн. -- Сейчас они не выйдут. Они боятся органа. Пока последнее эхо не умолкнет в последнем переулочке, крысы не высунут носа... эй! Эй, Отто, я кому говорил, чтобы не спускали детей на землю?! Возьми его на руки быстро и шевелись, шевелись!
На каждом перекрестке толпа разделялась, растекалась по улицам, но поодиночке не уходил никто: семьи шли тесными группками, одиноких женщин провожали мужчины, детей - взрослые. Река огней от множества фонариков таяла, распадаясь на отдельные ручейки.
Анастасия в очередной раз споткнулась и повисла на руке доктора:
- А что у вас с уличным освещением? Ни один фонарь не горит!
- Тоже крысы. Портят проводку, грызут кабели, не успеваем чинить - опять всё растерзано... У нас теперь и трамвай из-за этого не ходит - депо обесточено, провода над улицами оборваны.
- А, так это я за рельсы запнулась... -- поняла женщина. -- Как же вы живёте?
- Плохо, фройляйн, -- сурово ответил Хорн. -- Скоро останемся совсем без света, без тепла - да что там, одна только котельная и спасает. Она на угле, от неё и греемся. Дизельный генератор обслуживает только больницу, его охраняют круглые сутки, чтобы ни одна крыса не пролезла. А света нет даже в домах, топим печки, где они есть. Многие разыскали на чердаках бабушкины примусы и жгут остатки керосина. До полного коллапса нам осталось от силы дней семь-восемь.
- Да, -- согласился доктор, -- положение не из легких. Хорошо, что мы здесь...