Богдан застегивал рубашку, удивляясь популярности шоу. Такого плохого детективного сюжета, сводящегося к применению невозможных технологий, он не видел больше ни на одном канале, хотя осознавал, что иногда тоже смотрит подобную чепуху. После очередного искрометного поворота, звук выключенного телевизора подарил миру тишину, а хлопнувшая входная дверь означала, что Богдан надел пальто, взял свою неизменную шляпу-котелок и вышел наружу.
Природа встретила его парой грязных луж ржавого цвета и грязью возле «Жигули», скопившейся именно у двери со стороны водительского сидения. Богдан прошел на задний двор, где находился бассейн, укрытый брезентом. Грязь аккуратно обогнула сам бассейн, но двор все равно представлял из себя поле, похожее на маленькое болото. Богдан выругался и вернулся к автомобилю. Осторожно открыв дверь, он запрыгнул внутрь, не задев грязи, и начал заводить машину.
Три, четыре, пять раз. «Жигули» тарахтел, кашлял, однако ситуация оказалась плачевной, в этот раз он так и не завелся. Богдан ударил по рулю:
– Да чтоб тебя, тупой кусок железа! Надо было тебя еще тогда в металлолом сдать, когда была возможность, – с этими словами Богдан вышел из машины с намерением открыть капот и сразу же вступил в грязь, испортив свои мятые туфли.
– Как же все меня раздражает, боже мой, хоть в церковь иди, – открытый капот подсказал Богдану только то, что он ничего не смыслит в механике. Проверив масло и покрутив зажимы аккумулятора, он снова забрался внутрь, уже не обращая внимания на грязную землю.
– Неужели! Что ж ты раньше молчал! Надо было тебе испортить мне день, да? – Надежный рокот еще больше разозлил водителя. Руль выдержал еще пару ударов, и путь в город наконец-то начался.
Мокрые дороги удручали. Грязь по обочинам создавала иллюзию апокалипсиса, покосившиеся столбы лишь дополняли картину. Богдан включил радио, в тишине ехать тяжело, тем более хотелось спать, голова не проходила, хотя на воздухе стало намного легче. Заиграли старые шлягеры группы «ДДТ». Голос Шевчука разлился по салону. Богдану казалось, что он едет не один, и заметно повеселел, несмотря на пессимизм в поэзии группы.
Город начинался незаметно. Сначала маленькие одноэтажные домики, потом они резко шли ввысь, образуя сначала хрущевки, а потом и вовсе достигали десятиэтажной высоты. Небоскребов здесь никогда не было. Богдан слышал о начале строительства такого здания, но, видно, коррупция съела девяносто этажей, оставив лишь десять. Так или иначе, монументальные путинки, здания бывших общежитий и громадный памятник Ленину – единственное, что возвышалось над головами прохожих в разных частях крошечного городка.
На тротуарах проходили серые люди, спешащие по своим делам. Иногда было видно школьников, казавшихся еще меньше, чем должны быть, из-за многочисленных болезней и громадных рюкзаков н спинах.
Подумав, что образование – не самая сильная сторона города, Богдан, стоящий на светофоре, проводил взглядом двух девочек, быстро семенящих по переходу. Богдан не мог взять в толк, откуда берутся рабочие места для отучившихся детишек. Город находился в глубокой стагнации, не предоставляя никаких сколько-нибудь ощутимых благ для своих жителей.
«ДДТ» по радио сменилось щебетанием молодой девушки-диктора. Богдан пренебрежительно фыркнул, не желая слышать очередной поток информации о сегодняшней погоде, и пытался поймать другую волну. Длинный гудок позади «Жигули» заставил вздрогнуть: на светофоре уже был зеленый.
– Что ж вы такие нетерпеливые…
Спустя десять минут, Богдан припарковался возле городской больницы, находящейся между двух жилых десятиэтажных домов. Она казалась смешной и лишней, будто кто-то хотел показать всю бесполезность медицины. Трехэтажное поблекшее белое здание было старше Богдана и, возможно, даже старше его отца. Больницу раза четыре пытались закрыть на ремонт, но все перенесли на более поздний срок.
Миновав недовольного охранника, Богдан поднялся на второй этаж и постучал в кабинет номер шестнадцать, не дождавшись ответа, сразу открыл дверь.
Его глазам предстало маленькое помещение, в котором находились два стула, стол, компьютер конца прошлого века, шкафчик и ширма. За столом сидел человек лет сорока с желтоватым лицом. Его пышные бакенбарды делали лицо широким, похожим на морду льва, однако губы были тонкими и потрескавшимися, было очевидно, что этот человек болен, но держится весьма хорошо даже для того мира, в котором жили все без исключения.
Ярослав Круглов поднялся со своего места и широко улыбнулся. Несмотря на толщину лица, тело было худым, хоть и не таким скелетообразным, как у Богдана:
– Ну наконец-то! Я уж думал, ты не захочешь сегодня приезжать, останешься без лекарств, заболеешь ненароком. Не хотелось бы увидеть тебя на койке в нашей больнице.
Богдан пожал протянутую руку и сел на свободный стул. Ярослав опустился на насиженное место и, сложив руки, обеспокоенно осмотрел лицо друга:
– Что с тобой сегодня? Обычно ты хоть что-то говоришь. Приступ был настолько сильным?
Богдан снял шапку и положил ее на стол:
– Я думал, что полечу на небеса, вот какой сильный. Я не понимаю, что со мной произошло. Сначала головная боль, потом я не смог контролировать свои движения, а после всего этого мне как будто раскаленный свинец в кровь вливали. Я никогда в жизни так плохо себя не чувствовал. Что это может быть?
Ярослав причмокнул губами, его взгляд остановился на худых богданиных руках с вылезшими венами. Круглов встал, подошел к шкафчику и молча вытащил оттуда фонендоскоп, тонометр, изогнутый пинцет и зеркало.
– Вам не говорили, что у вас жуткая антисанитария, Ярослав Феликсович? – вопросил Богдан, снимая пальто и расстегивая рубашку.
– Что ж поделать, где сейчас найдешь соответствующие условия? – Ярослав снова улыбнулся, – подойди к окну, а то не видно ничего, тут светлее.
Доктор провел стандартные операции для выявления первичных признаков заболевания: послушал работу легких и сердца, посмотрел горло, нос, уши, осмотрел белки глаз, смерил давление, попросил дотронуться до носа, пощупал лимфоузлы, вздохнул, промокнул лоб платочком и сел на свое место. Все это произошло в почти абсолютной глуши, никто не пытался прервать тишину. Богдану даже стало немного жутко, будто он находился в пещере под пристальным надзором десятков летучих мышей. Головная боль стала сильнее, но все еще находилась в пределах нормы.
Богдан попытался прервать неловкое молчание:
– Если ад и существует, то орудием пыток там обязательно будет этот жуткий пинцет, использующийся не по назначению.
Ярослав с удивлением посмотрел на пациента и рассмеялся:
– Ад будет похож на больницу, на входе которой будет стоять угрюмый охранник.
Смех передался Богдану:
– Ты хоть знаешь, как его зовут, он у вас, по-моему, второй год работает.
– Он, как бы тебе сказать, немой.
– А как он выпроваживает нарушителей порядка?
– Мычит.
Друзья рассмеялись. Тягучая атмосфера была успешно разряжена. Богдан понимал, что над такими шутками он вряд ли стал бы смеяться, если бы они прозвучали на телевидении, по радио или в интернете, но вдвоем даже самые унылые вещи могут стать веселыми.
Внезапный удар головной боли заставил Богдана поперхнуться и схватиться за макушку. Ярослав перестал смеяться:
– Слушай, наше оборудование не позволяет провести полный анализ твоего состояния, но все, что я могу сказать – это совершенно точно необходимо увеличить дозы сердечно-сосудистых и обезболивающих препаратов. Судя по твоим глазам, я бы еще посоветовал удвоить количество противовоспалительных капель – не одну каплю в каждый глаз, а две: утром и вечером. Твое общее состояние организма плачевное, ты такой худой, будто не ел уже год, это может привести к фатальным последствиям. То, что было у тебя вчера – еще цветочки. Тебя может запросто парализовать, если такой приступ повторится. Поверь, лучше не рисковать и просто-напросто пить в два раза больше таблеток. Те, которые пьешь ты, должны помочь. Передозировки быть не может, это я тебе как врач говорю, выписывающий эти препараты каждый день десяткам людей. Пей и не задумывайся.
Богдан с насмешкой уставился на Ярослава впалыми глазами:
– Пей и не задумывайся? Стоимость этих таблеток не вписывается в рамки моего бюджета. Как ты верно подметил, я экономлю на еде, чтобы позволить себе эти чертовы капсулы, которые, как оказалось, мне никоим образом не помогают, а ты говоришь об еще большем количестве? Может прикажешь еще мне вообще не есть? «Пей таблетки – не хворай» – девиз наших больниц, уже давно не помогающих людям, а только отсрочивающих их смерть. Может еще…
– А ты как думал? Хочешь жить – умей зарабатывать! – Ярослав повысил голос. – Я не хочу вспоминать былые дела, но это ты довел себя до такого состояния! Если бы ты не пил, тебя бы не выгнали с фабрики, где ты имел стабильный заработок! Хватит прибедняться, работай в нескольких местах! Никто тебе помогать не будет, Богдан, если ты сам себе не поможешь.
– Я только и делаю, что всю жизнь сам себе помогаю! – Богдан тоже не собирался говорить тихо. – Я работаю на этого идиота Михаила Петровича, который только и знает, что штрафовать и задерживать оплату! «Богдан, – Богдан начал пародировать гнусавый голос Михаила Петровича, – почему у нас в бутылке из-под бренди не хватает двадцати граммов? Богдан, протри стойку, она у тебя всегда такая пыльная! Богдан, прими поставку! Богдан, клиент напился, выпроводи его! Богдан! Богдан!» Знаешь, как он меня достает, у меня уже сил не остается, кроме как добраться до дома и свалиться перед телевизором!
Ярослав ударил кулаком по столу:
– Найди другую работу! Кто же знал, что так все обернется! Для тебя вакансий немного, тебя уволили за нарушение трудовой дисциплины, такие работники нахуй никому не нужны. Даже санитары в нашей больнице должны что-то смыслить в медицине, что ты от меня хочешь? Чтобы я помог тебе найти работу? Я тебе помог: я нашел Петровича. Ты хочешь денег? Я тебе их уже одалживал, ты до сих пор не отдаешь, а я, заметь, только сегодня тебе об этом напомнил! Сколько раз я тебя поддерживал, обеспечивал лекарствами? Я и так для тебя все делаю, а ты ничего не даешь взамен! И, несмотря на это, я остаюсь тебе хорошим другом, это все, что я могу сделать в данный момент, Богдан.
Повисло молчание. Богдан не хотел его нарушать в этот раз, он тупо уставился на свои сплетенные руки и крутил большими пальцами. Ярослав почесал бакенбарды и продолжил:
– Я не знаю, как ты достанешь денег, но лекарства тебе нужны – это факт. Обследование проводить у нас нечем, а в других городах это обойдется тебе в кругленькую сумму, так что этот вариант отбрасываем и полагаемся на удачу.
Богдан крепко сжал руки:
– А если взять кредит?
Ярослав кашлянул:
– И кто тебе его даст? Ты – бармен. Ты неплатежеспособен.
– Существует же банк, не смотрящий на платежеспособность, там нужно лишь удостоверение личности.
– Под такие проценты? Ты с ума сошел! Они оберут тебя до нитки, придется дом продавать.
– Это лучше, чем помирать прямо сегодня, – Богдан посмотрел на Ярослава, взгляд которого горел огнем, – мне же нужно купить больше этих капсул, тогда я выживу, ведь я правильно тебя понял? Без лекарств я просто загнусь?
Ярослав с сожалением кивнул:
– Да, твой организм не выдержит без поддержки. Второй способ – операция, но ее ты точно не потянешь.
– Существует и третий…
Доктор с интересом подался вперед:
– Какой же?
– Вода, – тихо сказал Богдан.
Ярослав откинулся назад и расхохотался:
– И где же ты ее найдешь, умник? Сильные мира всего никогда не отдадут такому отрепью как мы драгоценную воду! Дожди проливаются в среднем один раз в день в какой-либо точке мира, нам не видеть воды как своих ушей без зеркала.
– Вчера пролилось целых два.
– И один из них даже не смогли собрать, а со второго осталось пара бутылок, которые тут же прибрали толстосумы. Забудь о воде, наших денег не хватит, даже если будем платить всем городом.
Богдан обреченно вздохнул. Не хватит. Да.
– Ты прав, – он поднял глаза к потолку и снова начал крутить большими пальцами, – тогда остается только кредит.
– Если хочешь мое мнение, – Ярослав облокотился на стол, – я бы ни за что не брал кредит в подобных банках. Ты же про «Быстрорубль» говоришь?
– А про кого еще?
– Поговаривают, что они выбивают долги с клиентов не совсем законными способами.
– Они выживают, как могут, – отрезал Богдан, – в наше время ни закона, ни норм морали уже не существует.
– Это ужасно, похоже на сделку с дьяволом.
– Пусть будет так.
Ярослав поцокал языком. Богдан вздрогнул от неприятного ощущения, будто по позвоночнику провели ледяным пальцем.
– Все равно только это и остается. Выкручусь как-нибудь, тебе долг отдам, куплю свою жизнь и буду работать на выплаты.
– Слушай, не торопись возвращать мне деньги, – Ярослав виновато опустил глаза, – я сказал это сгоряча, вернешь, как сможешь, так или иначе, жизнь важнее, а жизнь друга тем более.
Богдан с благодарностью посмотрел на друга и на секунду их взгляды встретились. Почему-то бармену показалось очень страшным пламя, блеснувшее в глазах Ярослава, и Богдану захотелось отшатнуться, однако наваждение ушло достаточно быстро.
Ярослав улыбнулся и заговорил:
– Знаешь, в жизни бывают ситуации, когда можно предать всех: знакомых, друзей, семью, даже самого себя – и долгом каждого человека является не довести до такого. Но человек не всесилен, и когда такой случай наступает, будь готов расстаться с теми, кто мешает тебе выбраться на поверхность. Богдан, это «когда-нибудь» наступило в твоей жизни три года назад, когда все полетело в пух и прах. Не доведи до крайности в этот раз.
Богдан уже все для себя решил, и лишь кивнул. Улыбка не хотела появляться на лице, и он просто встал и начал надевать пальто, застегивая пуговицы одну за другой.
– Подожди, я не отдал тебе то, за чем ты приехал в такую даль, – Ярослав снова прошел к шкафчику и вытащил оттуда коричневый пакет, который обычно выдают в супермаркетах. – Принимай все двойными дозами, не забудь, позже посмотрим на тебя.
Богдан рассеяно открыл кошелек и положил последние деньги на стол:
– Прошу тебя, занеси их в кассу за меня, ты все равно туда пойдешь, – попросил он.
– Конечно, оставляй. Вот, тихо, не разбей. Я тебе позвоню на днях, спрошу, как у тебя дела. Пожалуйста, бери трубку, я волнуюсь.
Когда Богдан уже собирался выходить, Ярослав его снова окликнул:
– Ты не общался с Вероникой?
Богдан резко повернулся и нахмурился, его изможденное лицо показало признаки жизни:
– Нет, а с чего такой вопрос?
Ярослав пожал плечами:
– Просто хотел сказать, что она самый близкий тебе человек, не стоит ли поговорить с ней о твоей ситуации?
– Она меня ни видеть, ни слышать не хочет, как ты себе представляешь нашу встречу? Крики «О, боже, ты пришел»? Объятия? Поцелуи?
– Не надо утрировать, я говорю про простой разговор.
– Нет, она меня, блядь, кинула, я не хочу с ней видеться.
Хлопнула дверь, Ярослав остался один, размышляя о столь резкой перемене настроения друга. Он погладил свои бакенбарды и посмотрел в окно. Живописный вид на стену соседнего дома мешал проследить за бегом Богдана, спешащего сесть в автомобиль. Ярослав не видел, как Богдан завел машину с третьего раза и резко дал по газам, чуть не задев фонарный столб, умчав по своим делам.
– Это не она тебя кинула, а ты ее, – сказал Ярослав и пошел к коллегам пить чай, минуя снова накатившую в коридор очередь, возмущенно провожавшую его глазами.
Спустя десять минут, Богдан вышел из «Жигули» возле небольшого здания, если не сказать будки, с вывеской «Быстрорубль». Чуть ниже надпись гласила: «Мы поможем вам с деньгами, будьте только вместе с нами». Для полноты эффекта, рядом с надписью было прикреплено изображение счастливого человека с полным лицом, которое можно было найти только у миллиардеров и дворянского населения страны, что было одно и то же. Богдан все еще негодовал от предложения поговорить со своей бывшей женой, считая это оскорблением собственного достоинства. «Она бросила меня совершенно на пустом месте, не помогала мне, когда было плохо, наплевательски относилась к моим чувствам, а я должен ей звонить и пытаться найти общую тему для разговора. Каким я был бы ничтожеством, если б послушался Ярослава, эту больничную крысу, он никогда не поймет меня, это нужно пережить» – Богдан скрежетнул зубами. Он прекрасно понимал свою ошибочность суждений, но не хотел это признавать. По-настоящему плохие дни настали только после развода, а тогда Вероника фактически уже была чужим человеком для Богдана и не была обязана бегать за ним, помогая исправлять его ошибки. Богдан прекрасно помнил, как холоден с ней был во время ее прихода в больницу, куда он попал по собственной глупости. Он не простит ее, но, скорее, он не простит себя.